"Эта страница красного цвета.
Красное солнце, красное лето…".
Самуил Маршак
Красный цвет наполнен сакральными токами. Это жизнь и смерть, гнев и любовь. Кровь. "Калина красная, калина вызрела", но калина хотя и заманчива на вид, да всё же горькая ягода, поэтому шукшинскому Егору Прокудину суждено не любить, а погибнуть. Он "шёл, хватаясь другой рукой за берёзки. И на берёзах оставались ярко-красные пятна". Белые берёзы и кровь — запомните этот символ. Он нам ещё понадобится. Красный — самый непостоянный цвет. Его характер настолько сложен, что с ним не смеет конкурировать даже мистический чёрный. Место для икон — "красный угол", а в Советском Союзе по какой-то исторической иронии комната политпросвещения именовалась "красным уголком". Литератор-путешественник маркиз де Кюстин, побывав в николаевской России, тоже отметил цветовое предпочтение: краснокирпичный Кремль, парадный мундир императора, церемониальные фрейлинские наряды с золотым шитьём, народные костюмы… В своём "Учении о цвете" Иоганн-Вольфганг Гёте подчёркивал: красный цвет — это брутальная энергия и достоинство. Он "особенно нравится энергичным, здоровым, грубым людям". Красный цвет противопоставляет себя всем остальным цветам — он как бы сознаёт себя первым, лидирующим цветом, ибо плодородие и кончина — это две крайние точки бытия, альфа и омега. Эжен Делакруа утверждал, что красный (наряду с жёлтым и оранжевым) символизирует радость и земное изобилие.
Василий Кандинский, любя красный, писал о нём: "Безгранично тёплый, живая, подвижная, беспокойная краска. В этом кипении и горении наличествует так называемая мужская зрелость". Мужская зрелость — это воля к власти, энтузиазм, победительная сила, витальность. Активный, горячий, дикий. Но вместе с тем "красный действует проникновенно, как очень живой, полный воодушевления, беспокойный цвет, не имеющий легкомысленного характера жёлтого, расточаемого направо и налево". Кандинский делил все цвета на "интровертов" и "экстравертов". Красный не является ни тем, ни другим. Он — "главным образом внутри себя и очень мало вовне".
Именно с такими заготовками я шла на выставку Юрия Васильева "RUSSIAN RED Обыкновенный", проходящую в Государственном центре современного искусства. Тем более сам автор сообщает: «Уже много лет я стараюсь развивать, дополнять, переосмысливать проект Russian Red. Он ни в коем случае не о перекрашивании России в красный цвет. Мне бы хотелось рассказать о психологическом оттенке красного, о выражении темы "русского" через красный, о красном, который, ложась на поверхность, говорит о внутреннем. Потому и возник особенный, не городской герой, человек с природным интеллектом, живущий в своём обособленном мире. Среди белого заснеженного пространства разгорается "обыкновенный" красный его страстей». Организаторы честно предупреждали, что выставка включает в себя "фотографии, видео и инсталляции, является частью масштабного проекта художника и построена на сквозном мотиве его работ последних лет — переживаниях и страстях "маленького человека". В общем, думалось о тревожном коне Петрова-Водкина, "Новой планете" Юона — зловещей, но сладко и неумолимо притягивающей, языческо-славянской красе, мундире Николая I да о Красной Империи батюшки-Сталина. "Так пусть же Красная сжимает властно свой штык мозолистой рукой!" Вспоминался Эль наш Лисицкий и его знаменитый плакат: "Клином красным бей белых". В общем, простора для ожиданий — много. Увы мне.
Уже на входе можно было прочесть-уяснить, что это не обычная выставка — с конями да кокошниками, но… звуковая инсталляция. Пригорюнилась. Впрочем… Почему бы нет? Кандинский уверял нас, что "зрение, разумеется, должно быть связано не только со вкусом, но и со всеми остальными органами чувств". Ребята-супрематисты мечтали: искусство будущего — это соединение звука, цвета, настроения, смысла и так далее. О красном цвете Кандинский тоже выражался вполне определённо: "Цвет… силы, энергии, устремлённости, решительности, радости, триумфа (шумного) и т.д. Музыкально он напоминает звучание фанфар с призвуком тубы — это упорный, навязчивый, сильный тон". К сожалению, сверху доносилось какое-то невнятное уханье и погромыхивание, даже отдалённо не напоминающее тубу иль фанфары. Поднявшись по ступеням, я приметила фотографию, на которой застыли берёзы с красными стволами ("Роща", 2001). Это показалось хотя и обыденным, но, по крайней мере, интересным ходом — как у Шукшина в рассказе: белые берёзы и красные пятна. Вот тебе и русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Красный воспламеняет белизну. Горячий снег — кровавый снег. На мониторе мы обнаруживаем повторение сюжета, но в динамике красный возникает моментально и тут же исчезает, оставляя яркое послевкусие.
Самой замечательной работой можно назвать "Две сестры" (2017) — стереоскопическое изображение, объединяющее картину "Женский торс" Казимира Малевича и фотографию дореволюционной медработницы. Сделано в стилистике переливающихся календариков, которые были популярны в 1980-х годах: по мере приближения-отдаления возникают разные образы — то вещь Кандинского, то сестра милосердия. Скрепляющий миф — красный крест, один из базовых ориентиров супрематизма. Изящный жест постмодерна — аллюзии, воспоминания, игра. Прочие же объекты вызывали, скорее, недоумение, чем желание застревать возле них более чем на минуту. Тем паче отовсюду неслись-раздавались малоприятные звуки — неужели так звучит "русский красный"?
На видеопанели — человек в телогрейке посреди унылой природы. Над ним — птицы (тоже унылые). Ходьба по кругу. В руках — чемодан. Мужичок пытается собирать в него снег. Вся эта высокоумная белиберда называется "Синонимы слова "Родина" (2016). У автора именно такие синонимы и такая, с позволения сказать, родина. Однако где же тут "красный"? Мы созерцаем тотально-серый. Или для Юрия Васильева "русский красный" — это исключительная серость? Идём далее. Пятиканальная видеоинсталляция "Нарциссист" (2007). Красные зеркала (да-да, обыгрывание красных квадратов Малевича), в которые смотрится… правильно, russian мужик, только уже другой. Из буклета-путеводителя можно узнать, что его (мужика) "мятое лицо доведено водкой до завершённой художественности". Эврика! "Вместо супрематической реальности квадрат начинён узнаваемой национальной физиономией мужика и всей тварной конкретностью его существа". То бишь снова мы наблюдаем родину-уродину во всей её паскудной неизбывности. Автор, что же вас так корчит? Почему для вас Россия — это некто пьющий и бормочущий, да ещё и "нарциссист"?
Претенциозно выглядит видео "Идущий за мной" (2009). И ни грамма "русского красного", что характерно. Сплошное маргинальное. Люди блуждают в пространстве. Как вы, наверное, уже поняли, в кадре — мужики. Сопроводительная аннотация гласит, что в произведении показан "заунывный покров русской жизни", и оный "одержим и надрывен, коллективен и животен". Кроме прочего тут зашифрована "общинная маета, которая может только грезить о ясности". Красного цвета и намёка на его внезапное появление мы не видим. Не чувствуем. Не вдыхаем. Мы находимся в той самой адовой маете, где возможны лишь грёзы о ясном (красном). Где рашен-красное? Нету. Оно, видимо, для особо одарённых. Как в сказке Андерсена: платье короля видит только умный. Остальные хихикают: а король-то голый. Но он правда — голый. И никакого русского колера. Маета присутствует, но не общинная, а — кухонная. В опусе господина Солженицына "Образованщина" обо всём этом сказано чуть подробнее.
Двигаемся дальше! Двухканальная видеоинсталляция "Ма-ма" (2001-2006). Вы уже догадались, что и на этот раз обнаружится помятый, забулдыжный мужчинка? Существо лепечет и курлычет. Вроде как общается с матерью. В буклете читаем: "То ли пьяный, то ли полубольной великовозрастный сын по русскому обыкновению тупо изводит мать и самого себя". Рядом пульсирует нечто красное. Наконец-то — красное. Болезненное. Получается, что для автора всё русское обращается каким-то ущербным и жалким, бестолковым и мрачным. Даже если речь заходит о красном и о матери. "Зал ожидания" (2012) — четырёхканальная видеоинсталляция. Надо ли говорить, что и здесь центром повествования оказывается небритый персонаж? Он кемарит, просыпается и опять проваливается в полудрёму-полумрак. "Поезда приходят и уходят, не оставляя сил на решающий рывок", — писано о работе. Если Николай Гоголь сравнивал Русь с птицей-тройкой, то Юрий Васильев, судя по всему, мыслит много иначе. Русь — это скучающий пассажир, мимо коего проносится жизнь. В сюжете "Резиденция" (2015) красный цвет всё же присутствует, но автор верен себе: в кадре мучается-бродит человек, на этот раз не пьяный и без ватника. Остальные произведения столь же замысловаты и не менее диковинны. Но главное — всё-таки звук. Сказать, что был "сумбур вместо музыки" — это польстить сумбуру. Винегрет из шумов, скрежета и бульканья — действительно лучший фон для подобного творчества. Какие уж там фанфары… Кандинский, идите лесом, вы тут лишний. Господин Васильев лучше вас понимает, что есть russian red, с чем его едят и чем он пахнет. А жаль! Тема-то — красивая, могучая, дивная. И талант у художника есть: вся эта скучноватая мешанина выполнена с превеликим радением. Замах-то на рубль, но смыслов — на ржавую копеечку. И самое обидное, что удовольствия — никакого.
двойной клик - редактировать изображение
