Сколько всевозможной атрибутики в Чехии со Швейком!
Говорят, его не слишком долюбливают: мол, национальный герой, а такой простачок…
Чуть ли не дурачок.
Ну что вы, Швейк – мудрец, стоик, всегда с улыбкой воспринимающий шаровую, валящуюся на всех трагедией действительность.
С пивной кружкой всё воспринимать несколько легче, и Гашек пил, много себя, своих черт и пристрастий использовавший в создание образа…
Люди в романе – смешные и нелепые, себе на уме, и совсем простачки, алчные, и глупые: люди, как люди, не задумывающие о царствие небесном, ибо - где оно?
Да и как о нём думать?
Простая человеческая плазма, из который, улыбаясь, выделяется Швейк, ловко торговавший крадеными собаками, попавший на войну: вернее – долго до неё добиравшийся.
Картины сумасшедшего дома вовсе не страшны, как не страшна больница, набитая симулянтами, где разговоры о болезнях, приобретённых искусственно, так уморительны.
Уморительного много – Швейк помогает от депрессии, от её ледяных колец, сжимающих часто нутро мозга: современный мир располагает к этому.
Располагал и тот – если не быть Швейком.
…Гашек написал полторы тысячи различных рассказов, очерков, фельетонов; они были смешны, сатирически, или юмористически касаясь различных сторон жизни; но остался он благодаря Швейку: образу, ставшему международным, и в России любили его чуть ли не больше, чем в Чехии, или где-то ещё…
Наш Швейк…
Едва познакомившись в какой-то компании, один говорит:
-Пить – это грубый материализм.
Другой подхватывает:
-А жить надо жизнью духовной…
Смеются, всё становится понятно.
Всё понятно: и уморительный хитрец, ни во что не верящий Отто Кац – фельдкурат – возникает в проёме двери, проговаривая скороговоркой:
-Дайте и мне карточку!
Проиграл ведь шельмец Швейка – в какую-нибудь «железку», а когда тот одолжил ему сотню крон, просадил и их…
Наш Швейк – похожего на него персонажа можно встретить и в российских палестинах, только вместо рома и сливовицы – будет водка.
…факты биографии Гашека обросли, как водной травой времён, слухами, сплетнями, легендами.
Он и сам был не против запустить ту, или другую, и сам – ратовал за изменение жизни в пользу фантазий.
Он обладал феноменальной памятью, и, долго мотаясь по тропам Европы, сделался полиглотом, хорошо зная венгерский, немецкий, польский, сербский, словацкий и русский языки, он говорил на французском, мог изъясняться даже на цыганском, а во время пребывания в России в 1915 году овладел навыками татарского и башкирского…
Думается в смеси этой национальной интересовал его более всего комический элемент: именно в нём таилось нечто космическое для Гашека.
Он был из древнего рода.
Четвёртый ребёнок в семье – впрочем, с семьями его тоже было всё запутано.
Легко окончив школу, Гашек поступает в гимназию, и тут курс истории Чехии читает Алоиз Ирасек – известный чешский писатель, по бедности работающий учителем.
Гашек активен – он непременный участник всех антинемецких демонстраций, проходящих в Праге.
Он не любит империю: он подтрунивает над ней: для начала.
Потом он даст сатирический её, даже шаржированный портрет в книге о Швейке…
А пока…
Пока Ярослава забирает патруль, и, обнаружив у него самоцветные камни, якобы купленные для школьный минералогической коллекции, кидает в каталажку, грозя расстрелом: мол, время тяжёлое.
Гашек шлёт домой весёлую записку: чтоб не ждали к обеду, утром расстреляют.
Всё обошлось: представить близких, читающих такое послание, тяжеловато.
Швейк снова выходит из дома, ещё ничего не зная про войну, и отправляется в трактир «У чаши», где его должен ждать…
Ну пусть дурак полицейский инспектор Бретшнейдер, которому поручено поближе сойтись со Швейком на почве собаководства, дабы прощупать такого прохвоста.
Пусть ещё ждёт старый сапёр Водичка, который надаёт этому Бретшнейдеру по морде и вышвырнет из трактира: как же без драки?
…первым местом работы Гашека становится аптека, но он не выдерживает обязаловки хождения, и с компанией таких же парней отправляется в путешествие, обходит Словакию, Моравию…
Он остепенится с годами – даже поступит в Торговую академию, продолжая сочинять, сочинять.
Когда Швейк созрел в нём, чтобы вырваться на волю?
Во время участия в демонстрациях?
В периоды бродяжнической жизни?
Со всяких служб его выгоняют – он не ходит на них, устроившись, оставляет ёрнические записки.
Также не серьёзно он относится и к литературной работе: о чём свидетельствует хотя бы обилие псевдонимов – около сотни.
В общем он сотрудничает с разными журналами: фельетоны его отличаются хлёсткостью, рассказы – комизмом.
Он попадает на войну, оказывается в плену – в России.
Роман появляется, когда Гашек возвращается в Прагу, и выходит эпопея о Швейке отдельными частями: по мере созревания.
По боку – мелкие бытовые тексты, зубоскальство, фельетоны; теперь пора заняться главным.
Роман растёт, прибывают новые персонажи.
Их много внутри эпопеи: пьющие и много жрущие, совершенно ни во что не верящие фельдкураты, офицеры, больше интересующиеся девочками, чем службой, дуроломные генералы; их много – блестящий фейерверк людей, показанный в разных ситуациях…
Глупые обжоры крестьяне: поглядите на Балоуна, этого Гаргантюа Первой мировой, никогда не слыхавшего о французском великане.
Все почти кроют империю, все разорены войной, кто материально, кто морально.
И Швейк проходит между ними – с гордо поднятой кружкой пива.
Он проходит – уверенный в своём спокойствие, точно зная, что нельзя никогда терять бодрость духа.
Он проходит по всему миру, присаживается то с тем человеком, то с этим, травит байки, бесконечно вспоминая случаи из жизни Гашека…
…ибо автор и персонаж сливаются – в конечном итоге, ибо один врастает в другого, чтобы выпасть из него в огромный мир.
Брошюрки, которыми выходил роман, сложились в пласт великого произведения, разошедшегося по всему миру.
Прекрасный Швейк не задумывается о вечном, обходясь повседневностью.
Но он – вечен, его страницы не подвержены тлению, его юмор целит.
Действительно, многие перечитывали Швейка, борясь с депрессией, и – помогало, помогало.
Световая направленность эпопеи очевидна: Швейк и сам светел, недаром же порой его улыбка сравнивается с младенческой.
Мы победим?
Мы проиграем?
Неважно – мир всегда воюет, всегда пересматриваются границы.
И всегда надо всем расходится спокойная, великолепно-уверенная в том, что жизнь есть щедрый дар, все несчастья окупающий с лихвой – улыбка Швейка.
И в этом, придумавший его Гашек, проявляет себя как природный метафизик.
