…фокус весны смещается: и, увиденная феноменом погибания, она расходится своеобразной образностью: образностью Шкапской: чей индивидуально-уникальный образ возвышается трагически в космосе русской поэзии:
Приползла лукавая, вся талая,
И в угрюмом городе, в камнях,
Распустила слухи небывалые,
Что погибнут улицы на днях.
Никакого расцвета – будто с запредельной чёткостью увидены финалы движения всего: в том числе и весны…
…сердце физиологично: его вечная работа может вызвать ужас: как так? не останавливаясь, не умолкая, пока жив этот телесный пласт; но… если представить метафизическое сердце, своеобразного эфирного двойника связки мышц, может получится следующее:
Ведь солнце сегодня ярко
И легче земные ноши,
Но сердце – пустая барка
И груз её в море брошен.
Одна из работ жизни: опустошать мистическое сердце.
Одна из подоплёк поэтического труда - наполнять его созвучиями.
…физиологизм поэзии Шкапской: части оной – область предельного обнажения потаённой грани:
Ах, дети, маленькие дети,
как много вас могла б иметь я
вот между этих сильных ног,-
осуществленного бессмертья
почти единственный залог.
Когда б, ослеплена миражем
минутных ценностей земных,
ценою преступленья даже
не отреклась от прав своих…
Её нервные вибрации отвечают цветаевским тремоло и разрывам.
Её голос напряжённо-естественен, и строчки, вспыхивая рубинами постигнутого опыта, превращаются в драгоценности духа…
Строки, мерцающие золотыми нитями – как бы не было страшно.
А от стихов Шкапской становится страшно порой: заглядывает в такие глубины себя, что и выход невозможен: хотя есть он, есть – в стихи, в поэзию.
Атеистка – она вступает в невыносимые отношения с Богом: иногда кажется – с пустотой, которую заполняет собственным кошмаром, криком, который не будет услышан:
Боже, милый и трудный, внемлю!
Но внемлешь ли нам и Ты?
Иль только готовишь землю
под белые эти кресты?
Кресты зажигаются в ночи духа.
Ответ нисходит в бездны души, выжигая новые и новые строки: пока – не прекратятся они.
Ведь Шкапская-поэт замолчала довольно рано.
…пчелиное полнозвучие завершается резким, мускульно-болезненным сокращением строки:
Как в тёмный улей чёрная пчела
сбираю мёд отстоенной печали,
и с лука каждого летящая стрела
меня неуклонимо жалит.
Снова жало, снова боль, но и пчела, и мёд связаны с печалью: более отдающей скорбью…
Однако, сама энергия речи Шкапской рождает ощущение световой музыки: словно слоящее за сценой стихов настолько напитано незримым солнцем, что и череда трагедий жизни (а Шкапской пришлось многое пережить) не более, чем репетиция – перед подлинной пышностью грядущих запредельных созвучий: открывшихся поэту там… за рубежоми физиологии и яви…
