Разбирая эпичный фильм «Русь изначальная» (1985), я вспомнила ещё об одном костюмно-историческом проекте - дилогии о молодом Петре, снятой режиссёром Сергеем Герасимовым.
В своё время «Юность Петра» (1980) и «В начале славных дел» (1980) произвели на меня-ребёнка колоссальное впечатление. Прежде всего поразила мощная эстетика...
Точнее – столкновение двух эстетических парадигм – традиционной, древнерусской и - европейской, постоянно трансформирующейся. Причём, обе представлялись самоценными и невероятно эффектными.
Герасимов с уважением отнёсся к обеим, показав, что всё это – красиво, интересно, ценно. Что роднит «Юность…» / «В начале…» с «Русью изначальной»?
Молодость Русской Цивилизации, ощущение масштабности, любовь к земле. Уже в самом начале мы видим этот мир глазами Саньки Бровкиной – крестьянской дочери.
Она поэтически воспринимает зиму, тишину, белый цвет и – обозы, везущие оброк боярину Волкову …по иронии судьбы её будущему супругу. Да, этот фильм – ещё и о социальных лифтах - фантастических и почти нереальных.
Затем – роскошь московских соборов и царевна Софья со своими боярышнями. Жемчужные венцы, плавные одежды. «Бывает красота движения и красота покоя. Русский костюм - костюм покоя», - писал Иван Билибин.
Русский костюм – это эстетика вечности, тогда как европейский стиль – постоянно меняющиеся формы, нечто сиюминутно-суетное. Мода, modus vivendi европейца - это калейдоскоп форм, линий, цветовых сочетаний.
Вот только что были актуальны парики тёмные и длинные, а завтра – припудренные бело-розовым цветом и намного короче. А Пётр любил динамику, был скор и порывист.
Ему были невыносимы долгополые одежды его предков – нравился голландский покрой - можно широко шагать, трудиться, ...лично колотить тростью ленивых подданных.
В этом фильме все люди – красивы. И герои, и – антигерои исключительно хороши, при том, что авторы едино любуются и теми, и другими. Сколь прекрасен и сам младой Пётр, и его соратник Меншиков, и враг - Василий Голицын.
Крепкая, статная немка Анна Монс в декольтированном платье и с высокой причёской, убранной цветами противопоставлена бледноватой, хорошенькой царице Евдокии Лопухиной в её золочёных нарядах и тяжёлых коронах.
Красота бойкой активности VS красота выученной пассивности. Локоны VS косы. Немки, голландки, швейцарки – обитательницы Кукуйской Слободы, резво пляшут. Дуня – ждёт и плачет.
А юный царь тяготится помещениями теремов – жарко натопленными, ярко расписными, сонными, чересчур большими. Не нравятся лавки – хочется французских стульев с высокими спинками, дабы сидеть не развалясь.
На контрасте мы видим тесноватые, но внятно устроенные комнатки виноторговца Монса. Кабинетики, спаленки – всё крохотное, как та музыкальная шкатулка, что принесла Аннушка Монс – показать Петру диковину.
Изящен Франц Лефорт с тонкими ногами, обутыми в туфли на высоких каблуках – его тёмный силуэт чётко вырисовывается на фоне пруда и неба. Приталенная форма кафтана – по-французски justaucorps – строго «по корпусу», чтобы обрисовывать фигуру.
Мужчина в таком платье, да ещё в парике, напоминал стрелу. Динамика – вот, что главное! Танцы, фейерверки, бег мысли, желание перемен. Петра тянет в Слободу не запретная любовь к фройляйн Монс, а «другая жизнь», без обязанности восседать в бармах при сонной думе бояр.
Чтобы ускорить, подтолкнуть сияющую новизну, следует менять элиту, вливать новую кровь, и мы видим, как возвышается Санька Бровкина, пришедшая из изб во дворцы, как ловко перенимает она все эти роброны и фонтанжи, выучивает греческих богов и правила политеса.
Уже боярские дочери учатся у неё реверансам и питию кофе по утрам. Людям из низов было проще расставаться со стариной, чем боярам! И надо всем этим – неизменное русское небо.
Здесь часто показывают и высоту, и ширину, и – дальние горизонты. Необозримость, как счастье и как проклятие - тяжко управлять огромными территориями, но у Петра всё получилось.
