Кошмар Ивана Фёдоровича, протянутый корнем во вечный страх смерти, ощущение потустороннего, и игру мысли, которая может быть чрезвычайно чревата, связан с появлением изящного – скорее в плане извитости (так играл сутью своей души и идеями Грацианский: чёрт по призванию) – джентльмена…
Задающего неудобные вопросы…
Вопросы, на которые не будет ответов – и аспидная их чернота преодолевается только… великой музыкой, например: если поставить против русского чёрта немецкого Баха: токкату ре-минор: это поможет: величие и высота этой музыки снимает… все вопросы.
Тем не менее, чёрт, удобно угнездившись в кресле и являясь тенью, перекидывающейся мостками и с тенью Шварца, и с вариантом продажи оной, произведённой Петером Шлемилем, подначивает блестящего, но с поражённой душой Ивана на каскады мыслей, режущих душу…
Ещё бы понять взаимоотношения оных!
Ведь утверждал же Экклс, никогда не игравший художественными образами, что существование Бога можно доказать, используя методы нейрофизиологии и математики – правда не сделал оного…
Чёрт в русской литературе…изломист…
Он… иногда одомашнен: как Гоголем в классическом рассказе, где… достаточно крёстного знаменья, чтоб парализовать его, претендующего на власть над…
Вакула оказывается сильнее – но: как-то примитивнее: и Милляр, играющий чёрта в экранизации, доказывает это – после того, как кузнец посёк его хворостиной…
Хворостиной – чёрта?
А – анти-духовная сила?
…и ведь всё равно убежит чёрт: в свои палестины, преодолевая кванты времени и пространства; убежит, чтобы появиться в грядущей неизвестности.
Мережковский в статье «Гоголь и чёрт», преобразует алхимически гоголевского чёрта в две ипостаси: Чичикова и Хлестакова…
Толстенький, ладный шармёр Чичиков и вьющаяся фитюлька, оказывающаяся – против воли – в водовороте событий: Хлестаков – такой простой раствор чёрта в русской поэзии, что странно, как Мережковский, сверх-тонкий исследователь словесной сути, купился на такие варианты…
Ведь не тянут людишки эти на чертей: хоть явно те и играются ими.
…сила, диктовавший Гоголю «Мёртвые души», очевидна световая, хотя наполнение их спорно: при бесконечном перечитывание не такие уж и мёртвые…кажется: а Чичик и вовсе сейчас героем был бы, а Собакевич и совсем уж хорош – полноценный хозяин…
Чего в нём от чёрта?
Плюшкин?
Но он же болен!
Тут психиатрия нужна: в областях времён Гоголя не существующая толком…
…А потом возникает – через века: напряжением-натяжением, игрой интеллектуальных дуг: Чёрт Галича…
Очень странный, нельзя сказать, чтобы сильно чёрный чёрт (или лучше – использовать «о» после гуттаперчивого «ч», как использовали раньше, так давно, что мы не у дел, «щ» в написание – Щастье…: и был такой поэт, русский поэт-иезуит Василий Щастный, и осталось от него два стихотворения, зафиксированных в каком-то томе из великой советской синей серии «Библиотеки поэта»)…
Галича чёрт соблазняющий странными вещами… волков плодить… и прочее…
Галич, впрочем, сёк реальность шпицрутенами, так, что кровь метафизическая текла.
И чёрта, кажется, высек своей песней-стихом…
Без соблазна, мол, нельзя, - а почему?
Лучше бы, если б жизнь была пространством любви.
Не получается что-то…
