Некоторое время назад, в начале военной операции на Украине, журнал «Театр» опубликовал довольно странное по стилю и содержанию письмо, больше напоминающее наспех набросанную записку.
Автор письма – театральный художник Надежда Гультяева, вдова знаменитого литовского режиссера Эймунтаса Някрошюса. Вот его полный текст.
«Я всю жизнь привыкла быть в тени такого огромного человека – Эймунтаса Някрошюса – огромного – это знают все, кто с ним работал в России… В эти жуткие дни мне его особенно не хватает… он бы сказал СЛОВА… но страшно сказать – я подумала: хорошо, что он НЕ ЗНАЕТ… Ему было бы стыдно… а мне обидно… в который раз обидно за эту свою родину. Росла в Сибири под мамины заклинания: «Только бы не было войны…». И вот… Эймис привёз меня в Литву, у нас два сына и четыре внука… что им теперь сказать про Россию? Я их учила русскому – “великому русскому языку”, каким он и является (Пушкин, Чехов, Шукшин…). В эти дни они пополнили свой словарный запас словом из трёх букв… По поводу того, что сейчас происходит в Украине: “Киев – Мать городов русских” – русская армия забыла о своей Матери…
Надежда Гультяева, жена Эймунтаса Някрошюса».
Те, кто настоятельно рекомендовали Гультяевой сочинить это послание, с чем она справилась плохо, наверняка рады были бы поднять ее мужа из могилы в качестве наглядного пособия. Вот только неизвестно, насколько бы он оправдал их ожидания.
В трёхгодичной давности заметках, посвященных кончине Някрошюса, я предполагал нечто подобное применительно к нему самому, останься он жив. Нетрудно догадаться, с какой целью сочинялось письмо. Менее понятно, зачем оно было опубликовано в русском малотиражном журнале. Но вот сам посыл донельзя эксцентричен: рекрутировать в и так уже довольно густые ряды русофобов покойника, дать понять театральной общественности (а ведь кроме нее вряд ли кто еще с этим текстом ознакомился), что мертвец, будь он жив, однозначно возмутился бы войной на Украине. Что ж, скорее всего, что и возмутился бы. И вполне может быть, что высказался бы в сродном с женой духе. Если не по своей воле, то вынужденно. А может быть осмелился в духе прямо противоположном. Понятно, что ни того, ни другого никто не способен однозначно гарантировать. По той простой причине что гипотетического протестанта против российских военных действий скоро четыре года как нет с нами. Так что вопрос не в том, что сказал бы он, живя на этом свете. Вопрос в том, что сказал бы он теперь, пребывая на том.
Привлечение к осуждению «российской агрессии» умершего человека, имя которого даже после его смерти всё ещё пользуется авторитетом, попытка представить, так сказать, покойника беспокойником, борцом за демократические ценности – ход настолько же нелепый, насколько бесполезный. Ведь теперь, находясь мире ином, Някрошюс, свободный от мнений и влияний лежащего где-то в отдалении от его сознания мира земного, должен воспринимать происходящие в нём события весьма отстранённо, зато в такой степени адекватности, какая не снилась ни жене, ни детям, ни даже ему самому, когда он находился рядом с ними. Как никак, а оттуда – виднее. Так что и вправду жаль, что своё мнение о том, что происходит сейчас между Литвой и Россией, он не может передать с того света на этот.
А ведь мог бы. Например, через посредство жены. Но для этого она должна была верить, что такой вариант возможен, поскольку муж не мёртв, а жив, и, вопреки её мнению на этот счёт, всё видит и слышит. Поднапряглась бы, попросила явиться хотя бы во сне, сказать, что думает он там сейчас о ней, о детях, о Западе, о России. Тогда бы и получила ответ. И, наверное, услышала что-то вроде: «Лучше бы ты помолчала, жена. И те, которые подговорили тебя написать письмо - тоже. И сыновья наши, и невестки, и внуки. И вся наша дорогая Литва, и весь Запад. Поверьте, вам за вашу ложь придется отвечать там, где я теперь. Ведь если и виновата в чём Россия, так только в том, что с огромным опозданием взяла на себя функции врача, поскольку мир уже давно нуждался в основательном лечении. И не простом, а психиатрическом. А уж Украина – и подавно». А жена поспешила передать его мнение тем, кому адресованы эти слова.
Хотел бы я только видеть, кто бы ей это позволил. Вмиг заткнули бы рот. Но даже если бы умудрилась каким-то образом передать, то и тогда наверняка никто бы ее не стал слушать.
