Храм был воздвигнут при жизни: интересно бы зайти в храм Архилоха, сие можно нафантазировать, используя обрывки оставшихся стихов…
Прожёгшиеся через античную почву в вечность: сильнее любых мраморных плит оказались.
Любовь, сражения, пиры, солдатский быт: всё мешалось в своеобразном космосе Архилоха, говорившего о себе, как о поэте и воине одновременно.
Использовал все жанры: как сообщает история, не пожелавшая сохранить басен и элегий Архилоха…
Одни осколки: мраморные осколки словес:
Мне не мил стратег высокий, с гордой поступью стратег,
С дивно-пышными кудрями, с гладко выбритым лицом!
Пусть он будет низок ростом, пусть он будет кривоног,
Лишь бы шел он твердым шагом, лишь бы мощь в душе таил.
(Перевод Г. Церетели)
Гранёная точность ямбической мысли завораживает.
Ему приписывается введение новых размеров, и, сопоставляя его с Гомером и Гесиодом, древние, думается, не могли спутать масштаб.
Вместе – он первым был, кто, отойдя от эпоса, подразумевающего немыслимые высоты, сделал темой своей повседневность: переживания, страсти, нелепости свои и чужие; говря короче – Архилох был первым в истории лириком.
Сердце, сердце! Грозным строем встали беды пред тобой.
Ободрись и встреть их грудью, и ударим на врагов!
Пусть везде кругом засады - твердо стой, не трепещи.
Победишь - своей победы напоказ не выставляй,
Победят - не огорчайся, запершись в дому, не плачь.
В меру радуйся удаче, в меру в бедствиях горюй.
Познавай тот ритм, что в жизни человеческой сокрыт.
(Перевод В. Вересаева)
Писал гимны в честь Деметры и Персефоны – о тайны элевсинских мистерий, где зерно одевалось особым смыслом, где понятно было, что смерть его – гарантия дальнейшего развития.
Переломное для Эллады время, связанное с формированием полиса, конфликты политически-социальных планов были жестоки; Архилох отражал это время; став воином, он живо повествует о судьбе, сделавшей вираж, и воин пьёт вино, опершись на копьё…
Долго-долго – века пьёт, пока прожигаются ко всякой современности обрывки его стихов, пока обрастает подробностями легенда, и поэты… словно окликают его – таинственного, так давно ушедшего в вечность.
