Галина ЧИНЯКОВА, Владимир БОЛЬШАКОВ. Илья Глазунов. — М.: Издательство Московкой Патриархии Русской Православной Церкви, 2018. — 416 с.. — (На путях веры).
Такая книга, посвящённая жизни и творчеству Ильи Сергеевича Глазунова непременно должна была увидеть свет. И, конечно же, дать начало целому ряду других работ, определяющих местоположение выдающегося русского художника на общей "карте" отечественной истории и культуры.
"Он никогда в своей просветительской и творческой деятельности не искоренял никакое проявление русского духа, но упорно и плодотворно возрождал традиционное русское сознание у целого поколения. Всякое живое национальное движение соприкасалось с Ильёй Глазуновым… через его мастерскую прошли сотни людей, которые имели свой календарный ритм, свои взгляды на жизнь, но он превращал их в легионеров — борцов за историческую Россию, за великую и неподражаемую цивилизацию, где каждая эпоха имеет свой глубинный смысл", — отмечает в своём предисловии к данному изданию Александр Проханов. А епископ Балашихинский Николай свидетельствует: "Пройдя путём веры чрез многочисленные жизненные испытания и искушения, преодолев их, на склоне лет Илья Сергеевич просил только об одном: "Верую, спаси, Боже, вдохнови нас противиться воле сил зла всем существом нашим, помыслами и делами добрыми…"
Когда-то прекрасный армянский поэт Паруйр Севак написал:
И только когда дерево спилено,
Мы видим его настоящий охват…
Мысль, близкая знаменитому есенинскому:
Лицом к лицу
Лица не увидать.
Большое видится на расстояньи…
Но только это — уже расстояние непреодолимой пропасти смерти.
О Глазунове спорили при жизни, будут спорить и после кончины. Называли его творчество "лубочным импрессионизмом", "патриотическим китчем" — и восхищались, признавая безусловной вершиной нашего изобразительного искусства второй половины ХХ—начала XXI века.
Глазунов — художник Гражданской войны. Не той, которая завершилась победой "красных" в 20-х годах прошлого столетия, а той, которая идёт внутри нас — наверное, каждого из нас — и по сей день.
"Мир раскололся надвое, и трещина прошла через сердце Поэта", — эти слова Генриха Гейне вполне применимы и к творчеству Ильи Глазунова: "Россия раскололась надвое, и трещина прошла через сердце Художника".
Видимо, сердцем своим он, сирота, чьи родители погибли в ленинградской блокаде, уже в самом начале 60-х годов, на видимом пике советского проекта, ощутил его "сердечную недостаточность", которая всего лишь через 30 с небольшим лет после триумфального полёта Юрия Гагарина привела к уничтожению Советского Союза. И — чем дальше, тем больше — тянулся к тому, что вечно и неподвластно смерти. К Отцу Небесному, к России Небесной.
И чем глубже виделась его глазам художника пропасть между этим идеалом и Россией земной, тем ярче и мощнее становились творческие разряды, глазуновские полотна-молнии, бившие между этими "полюсами". И такая "накачка" была ему жизненно необходима.
В центре творчества Ильи Сергеевича находился человек, люди. Он был всемирно признанным мастером портрета, способным выразить сущность человека через внешний образ его личности. И все его полотна — это столкновение внутренней, смертной и вечной, человеческой сущности с внешним миром.
Как человек, Глаузнов, в общем-то, ладил с любой земной властью России: хоть советской, хоть "демократической", — но как художник всегда судил её высшей мерой, человеческой и божеской. В этой его позиции было что-то пушкинское.
Пушкину было неполных 15 лет, когда русские войска взяли Париж. Глазунову было неполных 15 лет, когда советские войска взяли Берлин. Может быть, эта параллель является ключевой для понимания того, почему летящей "над" лёгкой весёлости Александра Сергеевича, величайшего русского поэта, в творчестве Ильи Сергеевича не разглядеть даже под микроскопом…
Лично я далёк от того, чтобы пытаться применять к любому истинному художнику прокрустово ложе той или иной "идеологии". Скорее, наоборот — мерилом художника-творца можно измерить настоящую "жизненную силу" всякой умозрительной концепции, сколь бы популярной и доминирующей она в тот или иной момент исторического времени ни была.
В этом смысле Илья Глазунов, конечно, представляет собой некую — даже не загадку, которую можно разгадать, — а тайну, которую необходимо раскрыть. Он — не столько про "Россию, которую мы потеряли", сколько про "Россию, которая потеряла нас". Аукал в прошлое, пытаясь даже не по отклику, а по эху найти будущее…
И вызванное им эхо, судя по всему, будет звучать ещё очень долго, может быть — даже бесконечно.
