Семён ЭКШТУТ. Юрий Трифонов (Жизнь замечательных людей: Малая серия). — М.: Молодая гвардия, 2014, 400 с.
28 августа исполнилось 90 лет со дня рождения Юрия Валентиновича Трифонова, выдающегося советского писателя. Его проза: от "Студентов" до "Старика" — это этапы советской цивилизации. Автор произведений "Обмен", "Другая жизнь", "Предварительные итоги", "Дом на набережной", "Старик", "Время и место" был, думаю, самой ключевой фигурой литературы 60-х—70-х годов ХХ века.
Его влияние на весь литературный процесс в России было огромным. Если "деревенская" литература прислушивалась к голосам Василия Белова и Валентина Распутина, Василия Шукшина и Федора Абрамова, то "городская" практически вся была в зависимости от прозы Юрия Трифонова.
Его герои — типичные советские обыватели, уже не верящие ни в какие идеалы, занимающиеся лишь обменами квартир и другими бытовыми интригами. Юрий Трифонов был их певцом и отчасти — глашатаем… Ушло их время — ушло и творчество Трифонова, хотя его вдова Ольга Трифонова всеми силами пытается напоминать читателям о своем муже. И не она одна.
Семён Экштут, историк, доктор философских наук, обратился к фигуре хорошо ему знакомого именно по исторической прозе Юрия Трифонова. Для него Юрий Трифонов — такая же историческая фигура, как, скажем, Софья Перовская. Тем и интересен его взгляд.
Через Трифонова Семен Экштут хочет понять советскую интеллигенцию, ее отличие от дореволюционной. И надо сказать, он смело опрокидывает наши привычные представления о писателе. Его Юрий Трифонов — это герой возрождающейся внутри советского общества буржуазной морали. Через Трифонова Семен Экштут рассматривает конец советской цивилизации…
Мне искренне жаль, что Юрий Трифонов умер накануне своего возможного награждения Нобелевской премией, шансы его были весьма высоки. Это была бы еще одна политическая акция, как в случаях Пастернака, Солженицына или Бродского. На Западе прекрасно понимали, к чему ведёт это трифоновское обуржуазивание советской интеллигенции. Но у советской литературы по крайней мере было бы на одного Нобелевского лауреата больше.
Лев Аннинский в своей статье об этой книге Семена Экштута отмечает: "Трифонов в своих формулировках все время возвращается к главному фатальному понятию — нет, не "террор", а — "страх". Не тот "страх", который превращает человека в труса, а тот, который издавна уточняется в понятии "страх Божий". То есть страх выпасть из той неизбежности, в которую человек вписан тотальной волей эпохи, неизбывной волей судьбы, народа, страны".
Это же интересная гипотеза: совесткий "застой", как высший расцвет идеологии буржуазности.
Вот потому и приходят и Семён Экштут и сам Юрий Трифонов к формуле: "Жизнь — страшная вещь и в то же время — лучшая школа".
Интересная мысль прослеживается в книге и о поколении детей пламенных революционеров. Это может стать предметом отдельного исследования. Ведь почти все наши "либеральные" писатели времен "застоя" — из племени революционеров: Василий Аксенов, Булат Окуджава, Юрий Трифонов, Чингиз Айтматов… Их отцы были видными коммунистами и чекистами, которые, не раздумывая, пускали под нож "классовых врагов" революции, и сами попали под нож во время "большого террора" (для них-то он был большим, а для страны после мясорубки гражданской войны, раскулачивания и коллективизации — совсем небольшим) 1937-38 годов. Недаром их дети при всем своем полудиссидентстве стали почти все авторами серии "Пламенные революционеры", выходившей в Политиздате при ЦК КПСС. Кстати, там же работала и жена Юрия Трифонова. Но разве хоть кто-то из них раскаялся за “подвиги" своих отцов? Никто. А вот за репрессии 1937 года они до сих пор требуют ответа от властей. Тот же Лев Аннинский оспаривает концепцию Экшута об ответственности шестидесятников за свою эпоху. Он пишет: "Отец писателя — видный деятель революционного времени, организатор Красной армии — должен отвечать за ту эпоху, которая досталась в наследство его сыну? Это ведь Юрию Трифонову тоже поставили в счёт активисты либеральной поры: слезная горечь народных печальников была-де ему недоступна… Экштут такие филиппики не цитирует, а я рискну:
"Он (Трифонов. — В.Б.) принадлежал — сословно, по рождению — не к жертвам, невинным жертвам "революционных бурь", и даже не к "попутчикам", а к революционной номенклатуре, которая сначала делала эту чертову революцию, а потом скакала на ней, восхищаясь и кое-что оспаривая по мелочам, но всё-таки больше восхищаясь: когда на коне, когда под конём, но всё же галопом, не слезая с этой будённовской конницы…"
В конце концов, и дом на Лубянке под здание ВЧК подобрал именно член коллегии ВЧК Валентин Трифонов, который спустя 20 лет сам туда и угодил. Может быть, в противовес всем этим бурям и погружается Семен Экштут буквально с головой в мельчайшие подробности трифоновского быта, отворачиваясь, например, от неизвестных автографов Наполеона. Быт для жизни важнее. В этом Экштут последовательно продолжает самого Трифонова. Поэтому его книга в чем-то оказывается даже интереснее для нынешних читателей, чем "бытовая" и "городская" проза самого Юрия Трифонова.
