Амстел – это не только пиво, но и река, на берегу которой стоит нидерландская королевская опера, в чьей балетной труппе русских достаточно для самых главных ролей
Мы – русские. С нами балетный бог. Мы уверены в этом так же точно, как в том, что Волга впадает в Каспийское море. Балет наш. Не только «Лебединое озеро», «Спящая красавица» и «Щелкунчик», нет! Например, «Коппелия» Лео Делиба тоже наша. Ведь главный балет Делиба идет у нас в записях Николая Сергеева, а любому русскому известно: Сергеев восстанавливал спектакль Петипа и Чеккетти, а уж эти точно русские – и не возражайте!
Мы легко колонизируем культурное пространство, но если сталкиваемся с интервенцией, то сопротивляемся, пока не поймем, как использовать пришельца и применить его энергию себе на благо. Так произошло с «Коппелией» Ролана Пети в московском театре Станиславского и Немировича-Данченко. Мы немного замерли, потом привыкли, а следом и вовсе сказали: наше. Все просто: Гофман, по «Песочному человеку» которого поставлен балет, возможно, далек от нас: мы не склонны к романтическим немецким переживаниям, но уже Мариус Петипа и Энрико Чеккетти рациональны настолько, что нам с ними более чем по пути. Именно их трудами появляется спектакль, действие которого разворачивается в Галиции, русской периферии, культурной и экономической. При этом экзотической ровно настолько, чтобы представляться едва не Австро-Венгрией, блистательным двором Габсбургов.
Поэтому, когда мы видим «переодетых во французское» офицеров «от Пети», у нас не возникает протеста: Вена, Петербург, Париж – одна Европа, золотое время Империй! От немецкого «Песочного человека» в пересказе Петипа не остается ничего, кроме механической куклы, но к моменту создания балета русских механика интересует куда больше, чем литература. «Коппелия» идет. К ней возвращаются хореографы от Бурмейстера и Виноградова до Андрея Петрова. Однако самой авторитетной версией остается оригинальная, посильно восстановленная для Новосибирска и позже – для Большого театра Сергеем Вихаревым.
Мы с трудом воспринимаем новое, мы консерваторы. Но, приняв что-то, расстаемся с ним тоже с трудом. Невозможно представить «Коппелию» Шарля Жюда в Москве, невероятно предположить, что кто-то поедет в Бордо ради этого спектакля. Для такой поездки может быть ровно одна причина: наличие среди артистов русских. Желательно, на позиции примы.
Меня в Амстердам привела не столько «Коппелия», сколько русская балерина Анна Оль, танцевавшая Сванильду в премьерном блоке восстановленной «Коппелии». Собственной, ничуть не похожей на нашу, но при этом великолепной!
Скажу сразу, в Амстердаме я познакомился с одной из самых необычных, забавных и ярких «Коппелий». Пожалуй, нидерландская версия понравилась мне больше всех виденных ранее. Дело не только в карнавальности зрелища, хореографу удалось парадоксальным образом сохранить дух мрачной фантазии Гофмана. Но обо всем по очереди.
Итак, «Коппелия», Амстердам, 11 декабря 2016 г., 14.00: Het Nationale Ballet – Dutch National Ballet. Хореография – директор балета Тед Брандсен, либретто – Янна Брогт, сценография – Зиб Постхума, костюмы – Франсуа-Ноэль Шерпен, свет – Джеймс Инголлс. Сванильда – Анна Оль, Франц – Артур Шестериков, Коппелиус – Эдо Вейнен.
Я специально остановился на главных героях события, поскольку вклад каждого уникален. Оставить без внимания можно лица «второго ряда», но не из-за незначительности. Просто: я пишу статью, а не исследование, для меня зрительские впечатления важнее, чем профессиональные оценки. Поэтому ограничусь тем, что на высоком уровне отработали все танцовщики, но сделали спектакль именно и только авторы. При всей любви к артистам, я скажу, что их великолепная игра украшает изначально хорошее произведение умных и эстетически чутких людей.
Для Амстердама разбираемая мною «Коппелия» вполне традиционна. Художник «нарисовал» ее в 2008 году, и с тех пор хореограф постоянно улучшает танец, меняет его, работает с живой материей спектакля. Балет на короткое время исчезает, к нему возвращаются.
Первое, что привлекает зрителя, это занавес с фрагментированными телами. Смешными, ничуть не криминальными. Второе – яркое оформление сцены, решенное в мультипликационном стиле и заставляющее вспомнить Фрица Фрилинга с его Розовой Пантерой образца 1964 года. Третье – гармоничный и продуманный свет. Четвертое – костюмы. Позже понимаешь, что и автор либретто продумал материал настолько хорошо, что ему удалось вернуть Гофмана в балет, где от немца избавились, как казалось, давно и навсегда. В амстердамскую «Коппелию» возвратилось безумие, но оно не разрушило конструкцию, выстроенную на музыке Делиба несколькими поколениями хореографов.
Рассказ «Песочный человек» страшен. Он об искусственности и механистичности, приходящей на смену естественности. Романтики боялись того, что сегодня стало общим местом и никого не смущает. К нам вернулось ясное осознание того, что искусство всегда противно природе. Культурен Дионис, стихиен Пан. Европа полюбила механизмы и куклы давно, даже Голем был создан в Праге, а не на Ближнем Востоке.
На сцене идея искусства как соперника натуры решено неожиданно и иронично: все действие разворачивается между Клиникой эстетической хирургии доктора Коппелиуса и спортивным комплексом, формирующим тело «мягким насилием» фитнеса. Гофмановская острота конфликта снята, но сам конфликт остался. Мы стали более здоровы душевно, чем во времена романтизма.
Разноцветная экспозиция первого акта не предполагает черно-белой гаммы второго и графики в стиле Бидструпа. Но именно это противопоставление красочной «улицы» и «монотонной» лаборатории убеждает нас в том, что стихия красива сама по себе и в ее укрощении нужно знать меру.
Танец данного балета столь же актуален, сколь и взгляд автора либретто на искусство и искусственность. Разворачивающийся в клинике пластической хирургии дивертисмент опирается не на архаику народных развлечений, а на современность. Лет за пятьдесят. Мы видим оммаж Дэвиду Боуи времен «Aladdin Sane», нас приветствует Херби Хэнкок времен «Rockit», нас окружает именно «улица», брейк-данс, предложенный нам, не только забавен, но и сам по себе хорош. Он органичен в ткани спектакля, оставившего главную идею Гофмана в силе, решившего сценический и сценарный праздник классической «Коппелии» общей карнавализацией зрелища. Естественно, при подобном подходе, фигура Коппелиуса обязана стать более выпуклой, если не полнокровной. Тед Брандсен прекрасно понял это, и его Коппелиус вполне самостоятельный персонаж со своим танцем, а не одной пантомимой. Это Вейнен убедителен. Он – единственный персонаж, который вытягивает на себе «зловещую» линию балета. Ну, и не был бы хореограф автором по-настоящему ироничного произведения, когда не показал бы нам, что ему прекрасно известны все версии «Коппелии».
Отрадно, что исполнители поддержали идеи хореографа не только настроением, но и мастерством. Анна Оль, прекрасно известная Москве по работе в театре Станиславского и Немировича-Данченко, показала нам новую грань таланта. Мы привыкли видеть ее сдержанной аристократкой «Майерлинга», холодным и легкомысленным духом воздуха «Сильфиды», но оказалось, что Аня не чужда гротеску, раз. Что она может быть не только изысканно красивой «дамой из дворца», но и просто милой «девочкой с улицы», два. О ее мастерстве лучше говорит сам ее статус в театре и профессиональные награды. Поэтому я промолчу. Скажу только, что любил Анну, когда она танцевала в Москве, что считаю это время в ее бывшем балете лучшим на моей памяти, что разлюбить девушку не собираюсь, а это значит, что со временем познакомлю читателя и с другими Аниными работами в Амстердаме. Балетные богини живут, где хотят.
Амстердам–Москва
