ПУТИ ПРАВОСЛАВИЯ

НОМЕР 41 (829) ОТ 7 ОКТЯБРЯ 2009 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
ПУТИ ПРАВОСЛАВИЯ
«Круглый стол» в редакции «Завтра»
Андрей ФЕФЕЛОВ.Сегодня мы собрались в редакции "Завтра" для обсуждения довольно сложной и, на мой взгляд, недостаточно исследованной темы. Речь пойдет о типах религиозного сознания, существующего в рамках Русской православной церкви. Все мы видим сегодня наличие двух как минимум церковных течений. Одно из которых — светское, мирское, модернистское и рациональное. Другое — консервативное, народное, исполненное веры в чудо, живущее эсхатологическими представлениями. Возможно, эти две тенденции существовали в Церкви на протяжении всей ее истории. Более того, они мирно уживались друг с другом, самим своим существованием усиливая и усложняя церковный мир. Однако сегодня противостояние этих двух направлений вошло в фазу острой полемики. Ни в коей мере не пытаясь заострять болезненные темы, давайте попытаемся исследовать данную проблему. И в этом деле важны самые разные точки зрения, ибо попытки диктаторского навязывания одной какой-то позиции, несомненно, угрожают церковному сообществу.
о. Владимир (СОКОЛОВ).Да, вы совершенно верно характеризуете две существующие в нашей Церкви крайние тенденции. Но кроме этих крайних тенденций существует еще третья, примиряющая их. Таков вообще универсальный закон жизни, Обычно рассматривают только полярные тенденции, но гораздо важнее эта третья, уравновешивающая поляризацию сила. Вообще любые крайности содержат в себе серьезные уклонения от истины жизни, они, как утверждали святые отцы, от дьявола. Поляризация, появляющаяся в обществе, всегда чревата катастрофами или более мелкими общественными сдвигами, она показатель напряжения и одновременно слабости третьей позиции, которая должна осуществлять через соработничество с Богом Его Промысл о мире. Чтобы соработничать с Богом необходимо знать Его Волю. Она открывается через святых людей соборному разуму Церкви.
Андрей ФЕФЕЛОВ.Преподобные Нил Сорский и Иосиф Волоцкий были великими подвижниками Земли Русской, но они-то как раз и представляли весьма различные течения в Церкви. Различные, если не сказать полярные… Это не мешало святым отцам с братской любовью и терпением относиться друг к другу. Поэтому-то в рамках одной Церкви, одного общества эти два разные направления сосуществовали до некоторых пор гармонично.
о. Владимир (СОКОЛОВ).Да, это разные, но одинаково необходимые в жизни Церкви направления. Ведь есть внешняя Ее жизнь, выраженная в социуме культурным и идейным влиянием, благотворительностью, а есть жизнь внутренняя, посвященная духовному восхождению к Богу и созерцанию Его откровений. Если первую тенденцию представлял Иосиф Волоцкий, то вторую как раз являя в Церкви Нил Сорский. Существование человеческого общества невозможно без этого созерцания.
Виктор АКСЮЧИЦ.Думаю, что основная проблема нашей сегодняшней церковной ситуации в том, что за последние 20 лет наша Церковь резко усилилась. Это и великая радость, но и великая проблема. Появилось очень много новых верующих. И отсюда возникло такое закономерное явление, как неофитство — детская болезнь воцерковления. Сегодняшняя церковь — это церковь неофитов в большинстве своем: и в церковном народе, и в священстве, и даже в церковной иерархии. У синдрома неофитства разные проявления. Ведь Церковь — это огромный мир, космос, который до некоторых пор был закрыт от них по внутренним или внешним причинам. Входя в храм, новоначальный начинает познавать низшие этажи этого космоса, простейшие его формы. Что выражается в формах бытового исповедничества — обрядоверии. Это нормально. Воцерковленное сознание понимает, что это всего лишь вехи на пути души к Богу. Это столбы с указателями. Но когда человек, идя к Богу, вдруг стукается лбом об один из этих столбов — и вдруг начинает уже к столбу относиться, как к Богу, демонстрируя тем самым синдром идолопоклонства, — это уже ненормальное явление. Обрядоверие у нас очень распространено. К сожалению, такие верующие начинают видеть в простом указателе смысл духовной жизни. Обрядоверы никак внутренне не преображаются, даже наоборот, путаясь в тенетах своего характера, становятся еще хуже, злее, жестче. Увлекающиеся этой тенденцией перестают даже соблюдать элементарные нормы человеческого общения. Как же, ведь они к Богу идут! И на этом, как им кажется, великом пути они не понимают, что к другому человеку надо относиться ласково, по-доброму, с уважением, как минимум не оскорбляя его? Само по себе христианское отношение к человеку просто так не появляется. Воцерковление требует шлифования души, совершенствования всего, в том числе и элементарной нравственности. В данном случае крайним проявлением неофитства можно считать новоначальный радикализм. Всякое неофитское сознание, ослепленное новой открытой истиной, одержимо желанием нести эту истину всем. И при этом не только нести, но и заставлять эту истину увидеть и принять. Не только заставлять, но и контролировать других в процессе постижении истины. Многие неофиты увлечены не собственной душой, а тем, как кто постигает истину — правильно ли соблюдает пост, часто ли посещает храм. Такое радикальное миссионерство контрпродуктивно, ведь оно профанирует тонкий и сложный процесс — восшествие души к Богу. Христианство отличительно и тем, что в его рамках насильно уверовать нельзя. Ведь Бог — это прежде всего любовь и свобода. Христианство учит, что душа сама должна открыться Богу. Церковь для нас сохранили бабушки, "белые платочки", которые, может быть, и богословски-то не были подкованы, и на вопрос "Что есть Троица?" — отвечали: "Спаситель, Богородица и святитель Николай". Но они были при этом истинными христианками. Сейчас минуло это время. Сейчас совершенно иная ситуация — церковные люди нуждаются в одуховлении. И если интеллигенция пришла в храм, то она не должна редуцировать христианские представления до простейших народных, она, наоборот, должна постигнуть всю полноту христианского предания. Радикальное сознание не очень способно это делать, потому что для многих людей умственной деятельности христианство — это идеология, а они сами, в этой сетке координат, пасторы этой новой идеологии.
Андрей ФЕФЕЛОВ.Помимо радикалов и неофитов, существует еще тип духовного конформиста. Он отрицает напряжение и трагизм, что царят в окружающем их мире. Он не видит и не хочет видеть пропасти мироздания. Это направление получило название "асфальтового" православия. Этот дух рационализма и теплохладности характерен для сытых, успокоенных, респектабельных. Более того, этот тип сегодня может стать доминантным, он постепенно замещает собой низовой, народный, где-то размытый, но одновременно огненный сегмент православия. Замещает область страстной веры, пусть неофитской или старушечьей?
Виктор АКСЮЧИЦ.Мне кажется, тенденция, о которой вы говорите, если и доминирует, то в узких кругах. Сытые, как вы сказали, "асфальтовые" — это довольно узкий слой воцерковленного народа. Просто они у нас в Москве на виду. Я согласен, этот слой можно описать как тип, но не согласен, что он является господствующим.
о. Владимир (СОКОЛОВ).Думаю, для Церкви как организма уже сложившегося на определенных традициях гораздо опаснее маргинальные народные тенденции, потому что они, так сказать "свои", идут изнутри. Та тенденция, о которой вы говорите, — это, по сути, либеральное направление, когда мирское чувство комфорта пытаются перенести и в Церковь. Если говорить о радикалах и конформистах в Церкви, то у тех и у других общая беда — люди, входя под сень Христа, не хотят меняться. Они не понимают, что восхождение к Истине длительный и трудный процесс. Требуется время для посева, пахоты, медленного-медленного внутреннего созревания. Преподобный Серафим, прежде чем обратиться к людям, три года молчал, десять лет был в затворе, беспрестанно молился и держал строжайший пост.
Андрей ФЕФЕЛОВ.Быть может, то, о чем мы говорим, это простейшая и очевидная классификация церковных людей, которая не делит церковных чад на группы по взглядам. К сожалению, в современном церковном сообществе у православных людей, помимо веры в Бога и церковного опыта, есть еще и "свое мнение", некая идеология, что в целом прискорбно.
Владимир СЕМЕНКО.Что касается классификации, предложенной коллегами, то я не буду ее оспаривать либо безоговорочно соглашаться с ней, а предложу свою. Считаю необходимым лишь подчеркнуть, что то, о чем мы говорим, все же гораздо ближе к внешнему, социальному аспекту религии, речь здесь идет прежде всего, так сказать, о "политико-социальном" позиционировании людей, причисляющих себя к православным, в чем, конечно же, находят свое проявление и внутренние аспекты их церковной жизни и их религиозного сознания, особенности духовного устроения людей. Именно поэтому все это классифицирование и носит достаточно условный характер, его ни в коем случае нельзя абсолютизировать.
Если иметь в виду упомянутый выше внешний аспект, то, несомненно, что наша земная Церковь — это гораздо более сложная реальность, чем просто борьба "либералов" и "консерваторов".
Если двигаться в традиционной, условно говоря, парламентско-политической логике, слева направо, то необходимо будет, во-первых, сказать, что среди либерального спектра того, что называют сейчас "православной общественностью", наличествуют свои внутренние градации и противоречия. Прежде всего, существуют парацерковные группы с воинствующей либеральной, экуменической и антитрадиционалистской идеологией, которые где-то уже выходят за пределы Церкви, образуя всякого рода расколы и сектантские общности. Такие, как те "юрисдикции", к которым причисляют себя Глеб Якунин, Иннокентий Павлов или Яков Кротов. Эти группы, как правило, очень немногочисленны. Их фирменная черта, особенность, отличающая их от более "умеренных" либералов — неизжитая диссидентская психология, заставляющая их порой идти на открытый конфликт со священноначалием, что ведет к фактическому выходу из Церкви.
Собственно же либеральная часть Церкви представлена также в основном немногочисленными группами и отдельными представителями духовенства и мирян, которые, однако, достаточно плотно вписаны в церковную институцию, в особенности, по "экуменической" части. Они сохраняют системные и прочные связи с церковным официозом. Либералы встречаются среди преподавателей духовных школ и среди приходского духовенства, правда, в основном, в крупных городах, преимущественно в Москве и Санкт-Петербурге и их пригородах. Стремление послужить где-нибудь в русской глубинке для либералов вообще не очень свойственно. Сюда я бы отнес таких достаточно известных церковных деятелей, как священник Георгий Кочетков, игумен Петр Мещеринов, протоиереи Георгий Митрофанов, Александр Борисов и Владимир Лапшин и ряд др.
Наибольшую проблему представляет следующая группа, которую мы, чтобы отличать ее от собственно либералов, предлагаем обозначить как модернистскую. Различия, на наш взгляд, таковы. Либералы — это в основном, так сказать, искренние противники, прямые враги православной традиции, находящиеся под влиянием как собственно либерально-секулярных идей, так и всевозможных модернистских течений внутри инославного христианства. Они готовы противопоставлять себя традиции, во многом даже уходя из нее, но не готовы системно воевать с ней. Что же касается церковного модернизма, то определяющим качеством этого течения является его "системность" и "проектность". Модернисты стремятся не к бунту против традиции, но к тому, чтобы изменить, деформировать традицию изнутри, что возможно, если захватить власть в Церкви, стать в ней определяющим властным началом. Для модернистов характерно не столько систематическое изложение своей реформаторской идеологии где-то в одном месте, сколько, так сказать, "распыление" ее в виде отдельных фрагментов во многих текстах. В плане же идеологии церковные модернисты гораздо осторожнее и умереннее либералов; наиболее системные и реалистично мыслящие модернисты не стремятся к прямой войне с традицией; они склонны заходить как на либеральное, так и на консервативное поле и постепенно перетягивать на свою сторону церковное большинство. Отсюда — тактика постепенных, небольших изменений в разных сферах церковной жизни, характерная для наиболее умных, честолюбивых и осторожных модернистов. Церковный модернизм бывает порой атакуем как "слева", с либеральной стороны, для которой он слишком умерен и непоследователен, так и "справа", со стороны церковно-консервативного большинства, для которого он слишком радикален, полон компромиссов по отношению к так называемому "современному миру" и слишком опасно заигрывает с другими религиями и конфессиями. Главный порок церковного модернизма — в попытке компромисса с "миром", в несбыточном и утопическом стремлении таким путем сохранить и приумножить православную традицию. Проводники церковного модернизма, в конечном счете, оказываются в ловушке, порожденной собственной "гибкостью". Стремясь максимально расширить свою социальную базу, они в результате сужают ее, ибо "миссия" (как в свое время и у римо-католиков) в результате оказывается фикцией, а поддержка в церковном народе из-за этой "гибкости" и компромиссов стремительно теряется.
Церковно-консервативное большинство Церкви, — это основа ее социального "тела", которая не нуждается в каких-то подробных характеристиках. Для нормальных монахов, священников, прихожан, спокойно трудящихся в своих общинах и не склонных к излишней политизации и разного рода экспериментам, чужд либерализм, стойко осознаваемый как идеологический враг, модернистское заигрывание с "миром". Впрочем, им чужды и фундаменталистская склонность к заведомой асоциальности, радикальному уходу из мира и заведомая конфронтация со священноначалием, что, как и противоположный, либеральный радикализм, таит в себе опасность раскола и, в конечном счете уже прямого сектантства. Повторюсь: консерваторы отнюдь не склонны к политиканству, будучи воплощением стабильности, нормальности и созидательного, позитивного труда как на приходском, так и на общецерковном уровне.
В отличие от консервативного большинства Церкви, фундаменталисты исполнены чувством своеобразного катастрофизма, их беспокоит мысль о том, что сама каноническая Церковь уже непоправимо захвачена апостасией. В конечном счёте, такой настрой рождает в них синдром пораженчества, что компенсируется агрессией и демонстративной "бескомпромиссностью". Такие настроения, к сожалению, порой используются внешними, антицерковными силами как орудие в их деструктивной игре.
Наконец, гностические группы в Церкви, подобно крайне левым, находятся практически уже на грани выхода из нее, часто модулируя идеи, фактически уже прямо выходящие за рамки православного вероучения.
Эта схема, как и любая другая, разумеется, не покрывает всей сложности реальности. Часто какие-то конкретные группы или отдельные люди, чье идеологическое ядро располагается в той или иной части вышеописанного церковно-политического спектра, в каких-то конкретных вопросах придерживаются взглядов соседней группы. Модернист, то есть тот, чье идеологическое ядро находится в области модернизма, может по одним вопросам смыкаться с либералами, а по другим — с консерваторами; точно так же консерватор может в чем-то быть ближе к модернистам, а в чем-то — к фундаменталистам. Совсем жестких рамок тут, разумеется, нет. Но все же главная, так сказать, родовая черта церковного консерватизма по сравнению как с модернизмом, так и с фундаментализмом, не говоря уже о либерализме, заключается в умении слышать и распознавать волю Божию о Церкви, в обладании живым чувством духовных реалий, то есть того, что лишь силой Божией жива и движется Церковь. Потеря этого живого чувства духовной реальности Церкви, ее богочеловеческого происхождения и является источником всевозможных уклонов, как "справа", так и "слева".
Андрей ФЕФЕЛОВ.Спасибо, Владимир Петрович, за столь подробный анализ. Самое интересное, на мой взгляд, что вы разделили либералов с модернистами, дав подробную характеристику последним. Правда, не хватает конкретных имен и примеров деятельности сегодняшних модернистов.
Виктор АКСЮЧИЦ.Ну и, кроме того: в чем же все-таки суть церковно-модернистской идеологии?
Владимир СЕМЕНКО.Если сказать кратко, то это уже упомянутая выше идея православного "аджордаменто", начисто дискредитированного у католиков еще в 60—70-е годы: для того, чтобы сохранить и приумножить свои позиции в мире, Церкви необходимо приспособиться к нему. Нужно быть попроще и попонятнее. Отсюда — идеология богослужебных реформ, сокращение и русификация богослужения, а также либерализация пастырской практики. Позиция, при которой можно сократить посты и молитвенное правило, вообще поменьше "аскетизма, рождающего фанатизм" и т.д.
Что до конкретных представителей, то главным идеологом нашего нынешнего церковного модернизма, является, конечно, протодиакон Андрей Кураев, который последовательно излагает эту идеологию прежде всего в своей книге "Перестройка в Церковь" и в многочисленных выступлениях. Ну и вообще все это псевдомиссионерское направление, основанное на вышеизложенной идеологии.
Андрей ФЕФЕЛОВ.Но можно ли утверждать, что модернистская тенденция сегодня побеждает?
Владимир СЕМЕНКО.На этот вопрос я не могу ответить однозначно. С одной стороны, если взять, например, последние выступления Святейшего Патриарха Кирилла, в частности, во время его визита на Украину, в Курскую, Архангельскую епархию и т.д., то они строго традиционны, в них присутствует принципиальная опора на традицию. На Украине Патриарх говорил о вреде не просто либерализма, но либерализма именно в богословии, что, на мой взгляд, прямо направлено против церковного модернизма. Подчеркивая значимость богословского образования, он при этом апеллировал к народной вере. Мы услышали из его уст благоговейные слова про Святую Русь, про стопочку Богородицы в Почаевской Лавре. Но с другой стороны, в последнее время на первый план в нашей Церкви выдвигаются люди сугубо модернистского склада. Например, тот же игумен Петр Мещеринов, занимающий важнейшую должность заместителя руководителя Патриаршего Центра Духовного развития молодежи, который считает, что эта "стопа Богородицы" — просто сказка, выходящая за рамки Предания. Игумен этот выступает за отмену "патриотического" праздника Казанской иконы Божией Матери, говорит, что на Руси не было культуры до Петра Первого, за исключением узко богослужебной сферы. Недавно в богословскую синодальную комиссию и в Межсоборное присутствие введен протоиерей Георгий Митрофанов, который подвергает сомнению существование таких святых, как Петр и Феврония Муромские и защищает эвтаназию. А ставший недавно протодиаконом Андрей Кураев, который прямо заявляет, что загробных мытарств души не существует, что Благодатный Огонь у Гроба Господня зажигается зажигалкой, "автор" многочисленных некорректных высказываний назначен руководителем авторской группы по написанию учебника по основам православной культуры. Это притом, что он неоднократно высказывался против данного проекта.
о. Владимир (СОКОЛОВ).Мне кажется, что все эти явления происходят по одной простой причине: святые отцы говорят, что страсти — это извращенные добродетели, что зло не имеет в себе бытия, оно паразитирует на бытии. Когда между крайними силами нет разогретого ядра, третьей истинной силы, то они начинают между собой бороться, нивелируя, поглощая друг друга. Это болезнь, но и через эту болезнь Бог парадоксальным образом осуществляет Свой Промысл, . Схема, предложенная Владимиром Семенко, меня очень впечатлила. Порадовала апелляция к консервативному, главному сегменту Церкви. Однако в реальности оказывается, что этот важнейший и центральный сегмент слишком слаб, чтобы примирить враждующие тенденции. Поэтому мы должны собрать все свои силы, чтобы противостоять раздроблению нашего церковного сообщества.
Виктор АКСЮЧИЦ.Силы необходимы для преодоления духа нетерпимости и гордыни в нас самих.
К этому же следует призвать и всех, кто участвует в полемике внутри церкви. Существует также проблема авторитарности церковного руководства. Чрезмерная авторитарность церковного иерарха при всем том, что он может обладать всеми достоинствами и качествами, всегда ведет к противостоянию, к расколу, к радикализации всех тех, кто его окружает, и, в том числе, и его сознание. Историческим примером, несомненно, является патриарх Никон.
Андрей ФЕФЕЛОВ.Спасибо, Виктор Владимирович! Большое спасибо и вам, батюшка, за интересную и плодотворную беседу. Она кажется мне тем более своевременной в эти дни, когда одна часть церкви, используя свой властный или информационный ресурс, пытается безапелляционно давить на другую её часть.