НОМЕР 3 (791) ОТ 14 ЯНВАРЯ 2009 г. Введите условия поиска Отправить форму поиска zavtra.ru Web
КРИЗИС ЧЕЛОВЕКА
Кризис человека в том, что он возможен только как инструмент некоей сверхзадачи, выходящей за рамки его индивидуального существования. В то же время статус его в современном обществе низведен в рамки эгоцентрического индивидуума.
Динамику кризиса человека можно проследить в масштабе большой истории по тому, как с веками менялось понимание древнегреческого афоризма "Человек есть мера всех вещей". Тогда, когда это было сказано, подразумевалось, что человек представляет собой своеобразный "золотой ключик", которым открывается необъятный ларец Вселенной. Именно он несет в себе имена и значения всего сущего, именно в нем сокрыто понимание, без которого разнообразное наполнение мира всё равно, что пустое ничто, дом без хозяина. Человек есть то зеркало, в которое Вселенная смотрится, чтобы узнать в нем самое себя. При этом — или благодаря этому — человек всегда оставался самой неопределенной вещью на свете. Тогда же, когда был изречен первый афоризм, греки родили и второй:"человек — двуногое без перьев". Все это означает лишь то, что человек противостоит миру, не будучи его частью. Он определяет себя как бы по сюжету той пьесы, которую ему приходится играть, причем этот сюжет ему надо открывать самому акт за актом. Отсюда происходит та великая драма неопределенности человеческого состояния, которая обобщена мудрецам в трех сакраментальных вопросах: "Кто мы? Откуда пришли? Куда идём?"
Для современного человека эти вопросы не то чтобы утратили смысл — они больше не стоят! Его горизонтом, его всеобъемлющей действительностью оказывается глобальное общество, которое вбирает в себя все и за пределами которого нет ничего. При этом современный человек не противостоит обществу, подобно тому, как в прошлом это делали революционеры. Не противостоит он тем более и космосу в мифологическом смысле, ибо такого для него теперь просто нет. Современная мораль учит индивидуума, что "обществу противостоять непродуктивно". Под этим имеется в виду, что если ты нарушаешь мораль абсолютного конформизма, то можешь быть отлучен от потребления или перейти на существенно более низкий уровень участия в нем.
На самом деле самоопределение человека сегодня сводится к его статусу в потреблении. Человек, потребляющий простые материальные блага, которые можно съесть или натянуть на тело, находится в самом низу иерархии. Человек, который потребляет бренды, обозначающие гламурные виды еды и одежды, находится существенно выше и т.д.
Человек растворился в социальном бульоне. Он не является более твердой песчинкой на ветру времени. Но скорее молекулой тепловатой жидкости, которая идентифицирует себя только через среду. Это самый тяжелый этап кризиса человека, ибо внутри него продолжает жить в состоянии сонной личинки его подлинная человеческая сущность — спящая царевна в заколдованном лесу мегаполиса.
САМОИДЕНТИФИКАЦИЯ
Кризис самоидентификации в том, что человек обретает себя только в соотношении с внешними знаками и более не способен сосредоточиться на том, что выражает его глубинную суть.
ДлЯ многих людей вопрос "зачем?" вообще не встает. Они — как пловцы, перед которыми стоит задача доплыть до финишной отметки. Они брошены в конкретную стихию и решают бесчисленное количество мелких задач, не дающих им даже возможности поставить вопрос о глобальном смысле.
Если же время от времени они и отвлекаются от каждодневной суеты с закадычным другом за кружкой пива, то готовые ответы на дремлющий неподалеку вопрос "зачем?" находится в привычных штампах: дети, семья, как правило, — самые легкие и очевидные из них. Для людей позаковыристее могут после энной кружки всплыть на поверхность и "национальные интересы". Как правило, собеседники стараются не поддаваться скрытому бессознательному ощущению, что все эти легкие штампованные ответы — лишь имитация решения вопроса, по большому счету — собачья чушь.
Человек интуитивно жаждет быть на Земле "зачем-то". Иными словами, ему нужна миссия. Как бы он ни был замордован обыденной жизнью, всё равно в нем живет потребность того, чтобы его жизнь была "не просто так". Именно это люди пытаются выразить, когда начинают толковать о патриотизме и национальных интересах: таким образом, они пытаются апеллировать к истории.
Одно из серьезнейших преступлений современного общества против живущих в нем людей — это исключение их из истории. Рассуждение о конце истории — это высокобровое умничание профессора, предназначенное для элит. Для них история "уже кончилась" или "еще не кончилась" в том смысле, что есть вопрос: окончательно ли власть имущие подмяли под себя всё человечество — или еще нет?
Остальное же человечество стоит на грани того, чтобы выпасть из истории в буквальном смысле слова — стать "никем", превратиться в "живущих просто так". И только на окраинах этой человеческой туманности вспыхивает отчаянная борьба за пребывание в сфере смысла, обладание миссией, причастность к истории. Одной из наиболее распространенных форм человеческой компенсации за бессмысленность является изобилие вновь возникающих неоспритиуалистических сект, которых принято обозначать общим термином "нью-эйдж" (новая эпоха). Характерная черта всех этих сект — соединение "миссионности" (у всех этих сект есть некая "великая конспирологическая задача" на Земле) с полнейшей бессмысленностью и инфантильным убожеством содержательной части их учения. Секты возникают вокруг произвольно истолкованной фразы из Писания, невесть кем изобретенного абсурдного ритуала или просто человека, объявившего себя спасителем…
Общество почти не борется с подобными сектами, потому что фальсификация смысла и миссии, происходящая в них, вполне устраивает современные элиты.
СТАТУС
Кризис статуса в том, что человек не может полноценно относиться к себе как к значимому существу вне своей социальной или профессиональной функции.
"Тварь я дрожащая или право имею?" — вопрошал себя Родион Раскольников, шествуя неверной походкой по улицам Санкт-Петербурга. Проверить это он мог, только убив старуху. Потому что альтернатива в его вопросе состояла из взаимоисключающих позиций. Сегодня Родион Романович выглядит странно. В современном представлении, конечно же, он имеет право, более того — все права. И именно поэтому он — дрожащая тварь. Между тем и другим не должно быть никакого противоречия.
Для Раскольникова "иметь право" означало уподобиться Наполеону, который встал над всеми. Для современного человека "иметь право" является чем-то прямо противоположным. Это означает устранение самой возможности Наполеона в человеческом естестве. "Наполеон" для современного общества — это Гитлер, который сжег в печах 6 миллионов евреев. У современного человека, который, естественно не может быть никем другим, кроме как "тварью дрожащей", и несет этот статус с достоинством, есть масса всяких прав. Но все эти права приобретают тем большую яркость, выпуклость и глубину, чем менее навязчиво их пытаются реализовать.
Есть права, а есть негласное подразумевание, что подчеркнутое осуществление их раскачивает социальную лодку. И вообще ведет к опасному дисбалансу. Ведь что такое право для либерала — попробуйте скажите Наполеону любимую фразу нынешних правозащитников, что, дескать, "твоё право махать кулаком заканчивается там, где начинается нос другого"! Но если все права взаимно ограничены подобным образом, они становятся даже не то чтобы виртуальными, они превращаются в своеобразное отречение от себя, в некий квазирелигиозный искус, своеобразный либеральный монастырь социального альтруизма.
Конечно же, статус дрожащего правообладателя предписан "массовке". Ведь первоначально иметь право означало нечто, весьма близкое к "мочь" (в обыденном языке это и сейчас так: "право имею" — значит "могу"). Но ведь "мочь" — корень, который во многих языках совпадает со словом "власть": "power", "puissance", "poder". Обладатели власти — суть те, кто способны делать нечто, те, кто могут. А обладатели прав в современном обществе не могут ничего. Власть по определению сегодня вывела себя за рамки права, предоставив все эти замечательные права раскаявшимся Раскольниковым, которые на коленях просят прощения у всех, кого обидели за последнюю тысячу лет.
Обязанностью обывателя является его добровольный отказ от безусловно признаваемого за ним права. Если же он на своих правах настаивает, то общественное сознание, озвученное через СМИ, в лучшем случае, позиционирует его как кликушествующего неврастеника, пафосного клоуна. Таким образом, воспитание социально ответственного эго новых поколений обывателей заключается в сознательном принятии фактического бесправия при лицемерном декларировании абсолютного господства социальной свободы.
КАСТА
Кризис касты в том, что, оставаясь реальностью, она перестает иметь прямое отношение к функциональной организации общества.
Сколько раз мы слышали обращенный к нам вопрос: "Ты что, из другого теста сделан?" Или, наоборот, говорим о тех, чьи деяния кажутся в нынешней среде удивительными и невозможными: "Да, те люди были из другого теста".
Священное Писание учит нас, что человек сделан из глины, понимая глину не буквально, а как некую субстанцию, из которой, собственно, состоит и всё остальное. Только "глина"-то эта бывает разных сортов, о чем Священное Писание не преминуло упомянуть. Есть глина сырая, жирная, чавкающая, этакий ил со дна реки, есть глина сухая, звонкая, из которой изготавливают благородные гончарные изделия, звенящие от любого прикосновения. Глина или тесто, из которой делают людей, очень разнится. Но не как попало, а согласно некоему космическому порядку. Одни люди сделаны из глины такого сорта, что могут только "вкалывать" в поте лица. Глина других предназначает их, например, для торговли или для тщательного выделывания рафинированных ювелирных вещиц.
В классическом обществе считалось, что духовные деятели, священство сделаны из самого высшего сорта небесной глины ("брахманы сделаны из головы Брахмы"). Назначение этих людей было в том, чтобы нести в себе смысл вечного Закона, который правит мирозданием, и следить за тем, чтобы мир людей не отклонялся от следования этим путём. За воинами была зарезервирована функция насилия, ибо насилие есть проявление страсти. Воины сделаны из огнеупорной глины. Огонь свирепствует внутри неё, не раскалывая её и не вырываясь наружу иначе, нежели с дозволения верховной власти.
А мы — без сомнения, сделанные из глины, — имеем ли мы отношение к этой упорядоченной классификации? Или все эти разграничения высосаны из пальца полными предрассудков и невежества древними, а люди на самом деле все одинаковы? Ну, один потрусливее, другой чуть более жадный или чуть более щедрый, третий — интроверт, склонен задумываться о вещах, которые больше никого не интересуют… Но все эти различия — вроде как разный цвет глаз или рост: никакого влияния на действительную жизнь не оказывают.
Истина и там, и там. Да, мы продолжаем рождаться воинами, торговцами и духовидцами. И — увы! — эти различия больше не имеют никакого отношения к тому, чем общество вынуждает нас заниматься в жизни. Современный человек лишен касты — или, как принято говорить на социологическом жаргоне, деклассирован — не потому, что вдруг все стали рождаться "из одного теста", а потому, что социальные функции построены таким образом, чтобы не соответствовать человеческой природе.
Современной бюрократ в погонах вместо воина, современный спекулянт вместо торговца, современный технократ вместо цехового мастера, современный художник, гордо ставящий на всеобщее обозрение унитаз, — вместо провидца и творца шедевров...
Каста выброшена из общества, но её реальность продолжает жить нелегитимно и в подполье.
ЛИЧНОСТЬ
Кризис личности в том, что для своего утверждения она нуждается в санкции со стороны общества/государства, легитимность которых в свою очередь фиктивна.
В прекрасном стихотворении Пушкина "Анчар" властелин посылает раба за плодами ядовитого дерева. Выполнив задание, отравленный раб приползает на "ложе" в собственном шалаше. Это очень важный момент: у раба есть место, где умереть. Каждую ночь измученные социальным гнетом существа возвращались к себе на жалкое ложе и внутрь себя, в тайники собственного сердца, чтобы остаться там на короткий миг одиночества наедине с собой.
Этот возврат в духовное убежище собственного сердца — обязательное условие воскресения к новым испытаниям, обретения сил для того, чтобы выдерживать страдания и унижения реальной жизни.
У современного человека забирают это духовное убежище. Ему не оставляют возможности уйти в самого себя, совершая внутреннюю иммиграцию из мира абсурда и бесполезной растраты времени и усилий. Медийное пространство, реклама, Интернет, профессиональные и социальные связи все больше заполняют то пространство внутри человека, где по идее не должно быть ничего, кроме тишины, ничего, кроме тайны его непостижимого Я. Человек становится лентой Мёбиуса: внешнее плавно переходит в нём во внутреннее. Он боится остаться наедине с собой, потому что встреча со своим Я не возрождает его, не дает ему новые силы. Путешествие в себя отравляет современного человека, как поход за плодами дерева анчар отравил раба из пушкинских стихов.
Следует признать удивительную вещь — древо жизни в сердцах людей превратилось для них в анчар, и его плоды стали ядовитыми.
В ужасе люди бегут наружу, к социуму, к рекламе и развлечениям, к партийным собраниям и клубным тусовкам, они просят у всего этого внешнего гама защиты от ядовитых плодов собственного Я.
Психоанализ оказывает им в этом деле активную помощь. Фрейд подсказал элитам — и они взяли это на вооружение — что истинную сущность человека следует шельмовать и держать в кандалах и за решеткой, как озверелого маньяка. То, что на самом деле является врожденной совестью, не дающей смириться с диктатурой мира, — диктатурой, осужденной всеми пророками, включая Иисуса Христа, как совершенную ложь! — то превращается в психоанализе в бессознательного внутреннего агрессора, имя которому "Оно". Психоаналитики — профанические наследники церковников — не учат смирению; в той системе контролируемого абсурда, которую они предлагают современным людям, смирение превращается в излишнюю роскошь.
ЛИБИДО
Кризис либидо (полового влечения) в том, что утрачен интуитивный опыт единства эроса и смерти, поэтому в современном человеке исчезло трагическое переживание оргазма как разрыва с повседневным существованием.
Для рядового обывателя половое влечение есть единственная возможность соприкоснуться с чем-то сверхчеловеческим и даже сверхъестественным. Эротическую энергию люди всегда обожествляли и относились к ней со страхом, ибо эта сила, с одной стороны, живет в них самих, а с другой стороны — выходит из-под их контроля.
Часто либидо (половое влечение) смешивают с любовью. Сущность любви — в самопожертвовании. Это пассионарная готовность отдать себя во имя высокого дела, своих близких — тех, кого Христос имел в виду, призывая "положить душу за други своя"… Всё это связано с духовной волей, имеющей корни в человеческом сердце.
Половое влечение, в отличие от благородной жертвенной страсти к самопожертвованию, подобно электричеству, которое действует независимо от того, знаем мы о нём или нет. Это не "сверх", а скорее нечеловеческая сила. Мы не случайно употребили слово "электричество": подобно тому, как там существуют плюс и минус, образующие разность потенциалов, и в биологической сфере есть свои катод и анод в виде мужского и женского начал.
В обществе, где доминирует "третий пол", невозможно представить себе драму эротического чувства, составляющую одно из стержневых направлений классической культуры. Для современного мужчины, с точки зрения офицера наполеоновских войн, являющегося биологическим выродком, непостижима проблематика шекспировских любовных пьес. Именно поэтому постмодернистская либеральная культура так ценит Чехова, который хорошо показывает обрушение поляризации и кризис мужественности в разночинном интеллигенте на переломе веков.
Оппозиция полов есть, пожалуй, наиболее космическая вещь, явным образом представленная в человеке. То, через что человек ближе всего подходит к стихийному космосу. Мужское и женское в их символическом плане пронизывают всю реальность, предавая ей мифологическую структуру: земля и небо, форма и материя, точка и протяженность…
Мы окружены примерами этого бинарного противостояния и несем его в самих себе.
Энергия секса в своем фактическом проявлении разрывает опыт обыденного мироощущения, который у большинства людей подобен сну наяву. Соединение мужчины и женщины ведет к вспышке, которая выбрасывает их из профанической действительности и вводит, хотя бы на мгновение, в опыт парадоксальный и пугающий.
Именно поэтому современное общество стремится максимально банализировать секс, сделать его одним из продуктов безопасного потребления. Главной технологией торжествующего либерализма становится атака на противостояние полов, на гендерную идентичность. Мужчина должен быть лишен своего специфического качества в первую очередь, после чего природа женственности тоже без труда деформируется. Унисекс, порождаемый либерализмом, приводит к тому, что половая энергетика уходит из человеческого пространства, и люди лишаются последнего соприкосновения с чем-то неизмеримо большим, чем их бессмысленная повседневность.
ГЕНДЕР
Кризис гендерных (межполовых) отношений в том, что в общественном пространстве перестает открыто действовать надчеловеческая сила, регулирующая неизбежную и естественную "войну полов".
Все религии констатируют, что между мужчиной и женщиной идёт постоянная, никогда не затухающая война. Когда Бог изгонял за непослушание Адама и Еву из Рая, то предупредил их: "И вражду положу между вами".
Мужчина и женщина в Раю находятся в золотом сне первозданного блаженства. Среда не противостоит им, и они также не переживают травму своего фундаментального различия. Поэтому до грехопадения они ходят голыми, не зная стыда, поскольку не являются тайной друг для друга.
Человечество, вброшенное в суровый мир, сразу испытывает на себе беспощадность среды. В этих условиях мгновенно проявляется диаметральная оппозиция смыслов, присущих мужскому и женскому. Они по-разному интерпретируют окружающий человека мир, имеют разные ценностные ориентиры, часто несовместимые задачи. Главная цель женщины — безопасность, главная цель мужчины — вызов, постоянная конфронтация со средой.
Перемирие между полами возможно только при наличии сверхзадачи, которая определяется в религиозной перспективе. Религия дает возможность мужчине и женщине сойтись на общей площадке, урегулировать непримиримое противостояние полов. Речь идёт, конечно, не только о семье и детях. Скорее сама семья становится возможной лишь после того, как такое перемирие заключено.
То, ради чего мужчина и женщина заключают перемирие, а возможно, даже вступают в союз, — это предъявленное им религией сознание того, что все формы и ценности повседневного существования иллюзорны и конечны, смерть господствует над всем. И только выход за пределы этого конечного может оправдать мучительные тяготы обыденной жизни.
Либеральное общество уникально в том смысле, что впервые за всю историю делает ставку не на примирение полов через высшее начало, а как раз наоборот — на разжигание межгендерной розни. Конечно, всё это делается под аккомпанемент политкорректных причитаний, через внушение с самого нежного возраста отвращения к "сексизму", через прививку толерантности, идущую так далеко, что мальчиков с детского сада приучают писать так же, как девочек.
В итоге любой офис западного мегаполиса похож на банку со скорпионами, где мужчины и женщины находятся в постоянном напряжении взаимного недоверия, подозрительности, интриг, — именно на половой основе. Между ними то и дело вспыхивают судебные разбирательства по поводу не так брошенного взгляда, взаимных обвинений в сексуальных домогательствах и тому подобного параноидального бреда, который либерализм внушает своим утратившим всякую естественность последователям.
Вместе с тем, ни на Кавказе, ни в Индии, ни в Ираке этих представителей "офисного планктона" не приняли бы ни за мужчин, ни за женщин: так далеко на самом деле они отошли от образов своих прародителей, Адама и Евы.
Либеральный унисекс не решает через пресловутую толерантность проблему войны между полами, наоборот, он делает перемирие между мужчиной и женщиной практически невозможным.
РОД
Кризис рода (межпоколенческих отношений) в том, что утрачена непосредственно переживаемая историческая последовательность "отцов" и "детей", в результате чего разные возрасты соприсутствуют в общем броуновском движении на одной временной плоскости.
Молодое поколение должно бросать вызов своим родителям. Без этого вступающие в жизнь юнцы просто не смогут стать настоящими людьми. В конце концов, именно в родителях обобщается образ той неправды, которая интуитивно ощущается еще не испорченными душами в любой общественной среде.
Для того, чтобы бросить вызов отцам, нужно, чтобы поколение старших было оформлено как самостоятельная сила, имеющая собственное лицо. Нужно, чтобы старшие воспринимались своим потомством как хозяева жизни, ответственные за то, что происходит.
Когда Ульрика Майнхоф и Андреас Баадер выступили в предельно жесткой форме против современного им общества Германии 1960-х, их мотивом была борьба против отцов, ответственных за Вторую мировую, приведшую к поражению и порабощению Германии. Для радикальных левых движений двух послевоенных поколений проблема отцов была едва ли не доминирующей, оттесняющей на задний план классовые и экономические вопросы.
Сегодня такое вряд ли возможно. Отцов нет! Противостояние между поколениями размыто до исчезновения четких границ между "старшими" и их вступающим в жизнь потомством.
Кроме того, у нынешнего подрастающего поколения нет ощущения, что в лице своих отцов они имеют дело с "хозяевами жизни", которые за что-то несут ответственность. Скорее, наоборот, люди старшего возраста воспринимаются как маргиналы с несостоятельными воззрениями; если они и отвечают за что-то, так только за напрасность прожитых ими жизней.
Неправда, против которой следует выступать, сегодня утратила традиционную ассоциацию с не дающей дышать геронтократией. В советское время диктатура старцев отчетливо противопоставлялась нетерпеливым ожиданиям молодости. Необходим был такой политический институт, как комсомол, для того, чтобы использовать конфликтную энергию юного поколения.
А в наши дни всё "молодежное" имеет нестерпимый привкус фальши и "постановки", немыслимых раньше, когда молодость была синонимом подлинности.
В броуновском движении мегаполиса отцы и дети, молодежь, леди среднего возраста и пенсионеры составляют равномерно взболтанную взвесь: все одинаково лишены ориентиров, все находятся в равных экзистенциальных условиях маргинализованных люмпенов. Поколения не только утратили лицо, они не могут даже выработать символические маски, которые были в ходу еще недавно (пресловутые "шестидесятники" и т.д.).
Либеральное общество отобрало у людей еще один ориентир, лишило их возможности как протестовать, так и "делать жизнь с кого", отталкиваясь от исторической преемственности. Еще одним шансом что-то понять меньше! Еще одна дверь на свободу замурована…
1.0x
