"ЗАВТРА". Первое Ваше появление на страницах "Завтра" случилось ещё в 99-ом году — граф Хортица, легендарный создатель и ведущий радиопрограмм "Трансильвания беспокоит" и "Школа кадавров". За прошедшее время произошло немало интересного — совместный проект с "Запрещёнными барабанщиками" — "Родители молодых" и феноменальная пластинка "Ещё раз о чорте", ансамбль "Сосновый воздух" собрание рассказов Гарика Осипова "Товар для Ротшильда". Наивно спрашивать про цели и задачи, которые ставились на рубеже веков, их реализацию, но подвести некоторые итоги, видимо, можно.
Георгий ОСИПОВ. Как человек я формировался в конце 70-х — начале 80-х, тогда я исповедовал взгляды, которые можно обозначить как правый анархизм или нигилизм справа. У меня было стойкое неприятие всяких энтузиастов, общественников. Они всегда лезли во всевозможные стэмы, организовывали дискотеки. Это был предбанник "пятой колонны", разрушителей того специфического устройства, к которому я относился с особой странной любовью. Любовь эта была с оттенком Салтыкова-Щедрина, но та, прежняя жизнь, мне нравилась гораздо больше, чем контуры нового горизонта, на фоне которых кривлялись мастера слова, афористичные сатирики и их молодые подражатели. В те времена у обособленных людей было принято скрывать свои способности. Не надо говорить, что умеешь рисовать, иначе тут же привлекут нарисовать стенгазету с намёком. Скрывать, что умеешь таким образом саботировать, срывать планы "пятой колонне" всех этих кавээнщиков, заводил, организаторов молодёжного досуга, знаек-просветителей.
Я внимательно изучил в прошлом году номер "Завтра", где авторы газеты пытаются объяснить прокремлёвский переворот и его ошеломительный провал. При этом нынешние избалованные многолетним отсутствием сатиры в свой адрес перманентные революционеры остаются вне критики — подстраховались нарциссы! И эту тему надо пожестче развивать, невзирая на любителей эликсира вечной молодости. Скоро американские неоконсерваторы будут смыты в Гудзон. И сейчас надо всех этих возвращенцев и моющих рука руку неоконсерваторов и ультрарадикалов критиковать, доводить до инфаркта и со света сживать.
Я всегда стремился приветствовать какие-то позитивные силы, несмотря на присущий мне сардонический взгляд на происходящее. Подводить итоги непросто, когда полно путаницы, внутри одновременно чем-то и родственного и близкого, и отталкивающего, ненадёжного, скользкого, неискреннего сообщества, которое называется патриотическим, консервативно-революционным. Я всё-таки за эти годы постарался никого не пропагандировать, никакую гуманитарку не раздавать. Мне нравились определенные черты, некоторые тенденции людей, с которыми я общался. Точно так же мне какие-то вещи, поступки, повороты на 180 градусов активно не нравились. Мне было бы очень неприятно, если бы какие-то произведения, фильмы, музыка в плане нового переосмысления и открытия для людей более молодых, отношения к этим произведениям такого гурманского, питательного, развивающего способность мыслить самостоятельно, чтобы это было использовано наоборот. Не дай Бог, пошло бы на пользу той специфической, странной, гнусной общности, которая называется оранжевыми кругами. Они мне глубоко чужды, неприятны, и тут я готов, пусть по-обывательски, как иудушка Головлёв, поддерживать так называемую реакцию, охранительные тенденции. Все эти авангардисты, гавроши, лотреамоны бесстыдно зажились. Они так переживут самых одиозных представителей эмигрантского долголетия вроде Эрнста Неизвестного, Юза Алешковского. Те уже побили все рекорды, люди настолько толстокожие, самодовольные, самовлюблённые, лишённые воображения. В девяностые годы я был ещё сравнительно молодым человеком, сейчас я уже взрослый дяденька и никакого желания у меня омолаживаться с помощью спецбраков, по-масонски, модных рецептом поздних детей, у меня нет — я нормальный советский человек. Я не собираюсь по голливудскому трафарету строить свою жизнь, демонстрировать сомнительный атлетизм, молодиться до бесконечности, когда вокруг всё, как в стихотворениях Эдгара По, ветшает, реально осыпается пеплом, прахом. Сама погода не располагает к омоложению. Это всё равно, что разгуливать в модных шортах, шведках, в сомбреро зимой.
Одно из позитивных достижений, что удалось никого не вовлечь в какие-то соблазны, самому не вляпаться в партийно-сектантскую среду. А то вполне можно было бы возглавить какой-нибудь "евразийский клуб поклонников Скотта Уокера", существуют же клубы любителей Рубашкина или Петра Лещенко. Нормальный человек, соприкоснувшись с такими (смеется) квазимасонскими организациями, при всей своей любви к подобной сентиментальной музыке, требующей большого вкуса, уже не сможет её слушать, ибо перед ним будут маячить разные кавалергарды, гусары, трансвеститы в кринолинах.
Я всегда относился, отношусь и не собираюсь менять свою жизнь с недоумением к людям — перекати-поле, вечным туристам с рюкзачком, которые всё время ждут льгот, горящих путёвок, возможности, удобств. Надо везде побывать — в Канаду сгонять, посмотреть на гейзеры, как земля брызжет кипятком. Зачем?
Напротив, с возрастом я становлюсь все большим патриотом своего города. Далее — патриотом своей улицы, потому что осязаемые вещи, великое в малом — они гораздо надёжнее помогает сохранять верность определённым вещам. Верность к ним вызывает большие сомнения у людей, которых, по-моему, Михаил Лобанов, в своё время точно назвал "блуждающей серостью". И совершенно правильно нам с такими персонажами друг друга игнорировать. Чтобы какие-то "полусумасшедшие" слушали такого же "полубезумного", "полуграмотного", "полуспившегося" графа Хортицу. А потом удостоверились, что граф никакой не граф, а рядовой человек с массой рядовых естественных недостатков. Но лучше иметь подобные недостатки, чем иметь десяток противоестественных добродетелей и талантов.
"ЗАВТРА". Чем вызван переход в новое состояние? Будет ли продолжение проектов, подобных "Родителям молодых", "Сосновому воздуху"?
Г.О. Я думаю, что продолжение будет. Мне бы хотелось, конечно, остаться стилистом, влиять на то, что выходит из-под пера, доносится из горла. Здесь, к сожалению, в последние годы, когда наступила такая специфическая свобода творчества, возникло огромное количество людей, одержимых самовыражением. Мол, обязательно надо создавать авторский материал. Я отношусь к исполнителям-интерпретаторам. Есть песни, которые называются стандартами, неувядающими, evergreens. Такие есть песни и у нас: советские, досоветские, из эстрады, без глумления, скажем, братских стран, какой-то городской фольклор.
Мне бы хотелось остаться в нише интерпретатора хороших старых песен. Конечно, нельзя превращать всё в археологический музей, в общество ностальгирующих, с безразмерной тоской, с большим обливающимся кровью клоунским бутафорским сердцем. Это может быть традиционный ритм-энд-блюз. Его, конечно, сложно с энтузиазмом, темпераментно, эмоционально, достоверно исполнять, потому что это всё тысячи раз переиграно, перепето, и непросто разобраться в этом ворохе мёртвого консервированного звука.
Хотелось бы исполнить какие-то старые стандарты пятидесятых, чтобы звучало, чтобы показать какие-то голосовые данные в смысле фразировки, диапазона. Последнее время кое-что получается. В определённом смысле это плата за обособленность. Не за фрондёрство, за склочность, а за нежелание быть ангажированным человеком. Приходится существовать в задушевном режиме — гитара, микрофон. Иногда ребята подыгрывают, сын Герман. Он уже вырос, со вкусом у него всё в порядке, со "звукоизвлечением" тоже.
"ЗАВТРА". В последнее время многие фиксируют тот факт, что и академическая музыка, и джаз, и рок не ответили на вызовы времени, и этим временем фактически растоптаны, превращены в декорацию, во времяпрепровождение.
У вас тоже есть фразы вроде "Все последние слова уже сказаны". При этом вы поёте старые вещи. Хотя песенную форму тоже "отменяли" давно и неоднократно как исчерпавшую себя.
Г.О. Ответ на этот вопрос более-менее ясен. Пожалуй, ответить в порядке дискуссии не получится, потому что та эпоха, когда в разных жанрах разные мастера, иногда халтурщики, иногда безумные гении, иногда волевые талантливые люди создавали яркие произведения, позади.
Меня вдохновляет, если люди, посещающие наши концерты, чувствуют, что мои версии вполне на уровне, то есть именно они им и нравятся. Ведь если взять репертуар солидных певцов двадцатого века — мы увидим, что Дин Мартин пел те же песни, что и Синатра и Тони Беннетт. Набор этих песен пересекается, но совершенно разное прочтение. Допустим "Падает снег" Адамо — песня знаковая, очень характерная и плюсы-минусы у неё есть. Из нормальных людей в советское время с разными текстами её пели Эмиль Горовец и Магомаев. Хотя эта песня сама изначально пародия. Как у нас есть пародийно-жестокий романс, то и "Падает снег" — с подмигиванием, с иронией, пародия на душещипательную "канцоне".
"ЗАВТРА". А у Радмилы Караклаич пародия совсем убрана.
Г.О. При этом у Караклаич самая лучшая версия. А потом, когда её стали петь все, кому не лень, отпрыски больших семей, когда поперла вся эта похабная волна, то стало звучать это очень противно.
Я за серьёзный подход. Конспирология — вещь недолговечная. Кто сейчас в энный раз станет читать про масонскую символику на долларе, если об этом уже сто раз писали большие специалисты подобных разоблачений? А Караклаич осталась. Не как символ титовской Югославии, а как певица, спевшая ряд великолепных песен. Как и многие люди из того прошлого, она неплохо себя чувствует и в постсоциалистической Европе. Нашли себе занятие, бизнес. Вникать в это не хочется. Пусть лучше он остаётся в тех временах, в эпоху не очень искреннего, не очень удачного фильма "Попутного ветра, синяя птица ", который всё равно приятнее смотреть, чем опыты современных постмодернистов.
"ЗАВТРА". Вы всегда скептически относились к индустриальной музыке, к dark-wave, к тем направлениям, которые своей музыкой (иногда, конечно, антимузыкой) в последние десятилетия активно реагировали на образы времени — появление новых звуков, интернет, мировой хаос, катастрофы, серийные убийства. Но ведь время действительно такое, что в окно врывается не лай собаки в селе, но рёв двигателя.
Г.О. Гораздо точнее можно себе представить, кто сидит в кабине машины или самолёта, чем собаку, которая лаёт в селе. Тем более, не дай Бог, оказаться сейчас у меня на родине в Малороссии, в сельской местности… она куда более опасна и не в смысле каких-то пришельцев, вурдалаков, монстров гоголевского типа.
Если бы я предпочёл шагать в ногу со временем, отчасти имитируя, отчасти выработав в себе искреннее отношение — заниматься культурой, культивирующей хаос, работающей в этом жанре бесформенного…
Какой бы тогда пример подал я человеку не просто молодому, а годящемуся мне, пардон, в сыновья? Ему-то получить доступ к такой радикальной, вышибающей, ужасающей, неудобной, находящейся на последнем градусе эстетического нигилизма, саморазрушения культуре сейчас очень легко. А получить доступ к чему-то без кавычек основательному, коренному, нормальному очень сложно. Но тут возникает очень большая нравственная проблема. Ещё немного, и пропадёт это недостающее звено. Кто-то должен сказать, что есть не только соблазн плюнуть на всё и поучаствовать в этом странном восстании, есть другие вещи. И самое смешное и печальное, что об этих вещах он ниоткуда не узнает. В литературе никто не отменял настоящих, проверенных опытом и временем авторов. Как-то специально всех обзванивал, рекомендовал смотреть замечательный фильм "Целуются зори" по произведению Белова. Уникальная возможность посмотреть русское советское кино.
Сейчас есть целый слой людей, которые "разбираются". "Вот это снято под воздействием ЛСД, а это под воздействием грибов". Конечно, Белов не писал под воздействием ЛСД. И я очень рад, что он этого не делал.
Опять возникает уродский институт вундеркиндов. При Хрущеве ими просто замучили. Постоянно показывали малолетних очкастых математиков, те скрипели мелом, решали недоказуемые теоремы. Кому это надо было? Людям, для которых вся математика обозначалась, как сказал Вадим Делоне, в "совпадении мелочи карманной с ценою на бутылочном стекле". И сейчас появляются и пестуются "гении-нонконформисты" из числа своих. Складывается положение, когда эти искусственные выкормыши, малолетние пасынки бухариков и проходимцев семидесятых годов, они в свою очередь, того же Берроуза и аутентичный авангард постепенно вытесняют, выталкивают, эти кукушата. Сами они будут награждать только самих себя. Это будет такое отлаженное продажное сообщество, где будут процветать сплошное кумовство и двадцатилетние крючковатые неопрятные самки с пирсингом. Одни неудачные дети будут награждать других неудачных детей. Это своего рода триумф навязанной нам программы по охране и продвижению юных дарований.
Начиналось все с прав человека. Кстати, Джимми Картер ныне объявлен антисемитом, а это президент, который эту доктрину как повод вмешательства во внутренние дела, собственно, и придумал. За правами человека следуют права национальных меньшинств — Московская хельсинкская группа, "Крым-татарам". Потом права сексуальных меньшинств. Четвёртая стадия этой стратегии — права детей. Раньше было: невоспитанный идиот, отравитель атмосферы, наглый ребёнок бегает, всех дёргает, пачкает, царапается, орёт. Теперь это называется "гиперактивные дети", "дети индиго". Имеют право колотить в барабаны, заниматься в сектах, создавать свою альтернативную музыку. И получается, что любитель фильма "Целуются зори" оказывается куда большим изгоем, нонконформистом, или, как сейчас модно говорить, фриком, чем в шестидесятых годах для Василия Белова оказался бы любитель Берроуза. Приходится заботиться о малом, сохранять тему. У тех, кто признан, и без нас союзников хватает. Как Тарас Бульба говорил про убитого Андрия: "Будут и у него свои плакальщицы". Протянул ноги от наркотиков раньше времени — оплачут, и тут же появятся воспоминания современников, высосанные из пальца.
Я всё-таки хотел бы остаться верным своему сословию. Сословию здравых прямоходящих и, пусть некорректно звучит, белых людей, которые при этом способны испытывать симпатию, относиться с уважением к другим "оттенкам".
"ЗАВТРА". В девяностые граф Хортица и "Трансильвания" реально беспокоили.
Г.О. Да я не просто беспокоил, но подспудно провоцировал. Стремился, иногда достаточно целенаправленно, пробудить намерения того или иного человека и их по возможности осуществить. Атмосфера была такая, вокруг совершалось очень много непростительных вещей, и тот, кто готов был взять в свои руки оружие возмездия, если он нуждался в таком своеобразном благословении (почему бы и не поддержать?), мог бы его услышать на волне "Трансильвании".
Передачи были тревожные, жёсткие, как итальянские фильмы ужасов, которые мне нравятся, но смотреть их помногу нельзя из-за совершенно иррациональных проявлений жестокости, всё это местами весьма неаппетитно и могло покоробить людей впечатлительных, тяготеющих к гладкому существованию.
В ту пору было ощущение, что пресытившаяся пост-панком, повзрослевшая часть молодёжи вдруг обратилась к тому, что им казалось неожиданно странным — например, мрачный романтизм Скотта Уокера, берущий за душу и увлекающий в фантастические места. Но когда человек обращается в поисках диковинного, есть опасность, что, не дай бог, ему это надоест, наступит кризис чувства, и тогда ему, сердешному, деваться некуда, он остаётся при своих, открытых для себя явлениях и именах, и придется ему эту шарманку против воли крутить, как в браке без любви, до самой смерти.
Естественным образом должна была наступить ностальгия по презираемому умниками мелодичному хард-року, такая белая обывательская музыка конца семидесятых-начала восьмидесятых. В пику можно слушать и это, и то. Но не дай бог, чтобы возобладало сектантство, когда у человека тема — явно Умка, Янка, а он себя мучает Петулой Кларк. Не потому что я их противопоставляю, но Петула Кларк — совсем другого типа певица. Тем более, когда начинаются несвоевременные попытки слепить Франкенштейна из разных обрубков, сделать что-то среднее между творчеством Олега Фомина, группы "Север", "Звуков Му", "King Crimson" и добавляют туда Скотта Уокера, Ободзинского, Чеслава Немана.
"ЗАВТРА". Помимо несомненного открытия для публики целых пластов музыки, культуры, мне казалось, что всё-таки самое главное в программах — отказ от стереотипов. Именно этим объясняется знаменитая "непоследовательность" и "нелогичность".
Г.О. Именно так. Приходилось сталкиваться с людьми, которые мне говорили, мол, позиция нормальная, а музыка какая-то не та. Девяностые годы — люди бедствовали, не по своей вине, вокруг мрак — и вдруг из эфира Хампердинк, Магомаев, итальянская эстрада, ранняя Марыля Родович. Я старался радовать и вдохновлять. И зачем травить людей музыкой для садомазохистских ритуалов, которая и мне на фиг не нужна. А то, что они сами себе внушили, все эти страхи и отвращения пусть остаются в Лас-Вегасе. Я не собираюсь в Лас-Вегас, ни в иные потусторонние миры. Как сказал один из героев картины “Никто не хотел умирать”: "Лучше скотине под хвост смотреть, чем ангелам в рожи".
"ЗАВТРА". Глядя из сегодняшнего дня, можно ли провести прямую зависимость: есть империя — есть хорошая музыка, нет — почти всё — вяло, беззубо, неинтересно, некрасиво?
Г.О. Честно говоря, наступившее будущее это подтвердило стопроцентно. Никакого мало-мальски значительного кинематографа не создано ни на крупицу. Причём даже такого, чтобы Запад повергнуть в гипноз. Недавно пересматривали "Никто не хотел умирать". Как это воспринимать? Где сейчас в Прибалтике хотя бы такие лица найти?
Как сегодня заставить себя сопереживать, смеяться, хотя бы заинтересовать себя? Родится ли сегодня в Прибалтике такой писатель, как Миколас Слуцкис? Или Анар в Азербайджане? Или у нас Трифонов? Не синтетический Трифонов, которого тебе сейчас могут быстро сварганить по ходу "дискурсов". Если надо, тебе слепят и Трифонова, и Фолкнера, и Лимонова. Совершенству нет предела. Совершенству родственных черт и фигур.
Малороссийская, украинская эстрада — замечательные песни, певцы. Соловьяненко — вокальный гений мирового масштаба. Богатиков — гражданственность без фальши. Зачем мощному голосу лгать? Он либо звучит в эпоху великих дел, либо брезгливо смолкает в период позора. Сейчас всё довольно противно — чем бы они ни занимались — панк, панчок или американо-баптистские завывания масонско-гимновые о своей незалежности. Я уже не говорю про гангстерско-кавказскую, физически отвратительную, наркотическую музыку. Где Жан Татлян, где "Орэра", ранняя, настоящая, вменяемая?
Ничего этого нет, оно улетучилось. То, что о нём никто по-настоящему не горюет, кроме ретропередач — ещё не значит, что это не трагедия. Это ушло без возврата, исчезло с земли, как незаметно исчезает огромное количество флоры и фауны.
Поэтому, наверное, есть смысл заниматься в том, что на каком-то своём, отчасти любительском уровне продолжают звучать эти песни без извращений, без украшений, без попыток с помощью постмодернизма их как-то извратить и преподнести в новом, якобы улучшенном виде.
Люди исчезли, нет людей. Родите человека с внешностью Николая Рыбникова. Или найдите человека с внешностью Крючкова. Или покажите актёра, который повзрослел и стал таким, как Игорь Олегович Горбачёв. Что бы Горбачёв ни играл, его каждое слово — это совесть, ум и честь. Нет таких людей. Куда они попрутся со своими татуировками? Когда они будут взрослеть, эти гавроши, эти пьеро?
Может, переделают пол… Но это еще дальше от имперского идеала.
"ЗАВТРА". А что такое для вас имперский идеал — не в теории, но эмоционально?
Г.О. Для меня — это поездка за копейки на поезде непонятно зачем и куда. Этот советский поезд с банальными киношными подстаканниками до деталей, которые никакое кино уже не передаст, не восстановит. Человек едет, и меняются ландшафт, краски. И за двое-трое суток этой поездки он испытывает странные переливы настроения — от неизъяснимой внутренней тоски до какого-то такого уравновешенного, очень покойного, как в трансе, веселья, воодушевления. Когда у него в голове проплывают целые сюжеты книг, огромное количество музыкальных композиций. Совершенно независимо от того, где будет конечный пункт этого путешествия, чем это всё закончится.
"ЗАВТРА". Влияет ли на вас социальный фон не как на гражданина, что естественно, а как на художника?
Г.О. У меня есть песня про 11 сентября. Но все большие события настолько монополизированы СМИ, что, как ни жестоко это звучит, они не в состоянии породить живой интерес и отклик.
В моём родном городе враз исчез летний кинотеатр, построенный ещё при Сталине или сразу после него, когда ещё умели строить. Если бы он исчез естественным образом, то превратился бы в часть заколдованного городского ландшафта. Но на его месте появится торговый центр. И он растёт гораздо быстрее, чем разрушалось это здание, растёт, как очередь на модный фильм в старые времена.
И это роднит с Америкой. Там, во многих случаях, тоже идёт варварское вытеснение опустевших жилищ, домов с привидениями, кинотеатры исчезают, где шли на больших экранах фильмы с Борисом Карловым. На их месте возникают совсем иные, незваные, не радующие глаз постройки для чуждых нужд чужого племени. Потери местного масштаба, разрушения, безвозвратные исчезновения чего-то влияют на творчество сильнее, чем глобальные катастрофы.
"ЗАВТРА". Ещё десять лет назад переписанная кассета, запиленная пластинка доставляли радость. Сегодня можно качать и качать, доступ к информации крайне прост.
Г.О. Главное — не объёмы скачанного, а насколько человек соображает, что ему нужно и когда, в какой момент. А вообще-то, конечно, есть такое понятие, как метраж, объём, длительность. Если серьёзно заниматься, то надо слушать в том виде, в каком издавалось. Пластинка — это ещё и обложка, список участников, аннотация. Аннотациями занимались талантливейшие писатели. Cуществовал особый жанр комментария, в нём было то, что было в лучшей литературе двадцатого века, — это было написано умно, остроумно, блистательно, но понятно.
Какой смысл в этом изобилии, если не уметь им пользоваться? Это дар царя Мидаса наоборот. Люди реально сходят с ума. Сформировалась ложа постсоветских инвалидов-неудачников, бывших пластиночных спекулянтов. Они живут в игрушечном мире новых носителей. Семей не создали, живут под присмотром матерей и слушают всякую музыку в огромных количествах. Фактически истребляют остаток жизненного времени непонятно на что. Слушают всё, во всём разбираются — венгров, французов, шансон, редкие записи под гитару, южнокорейский бит. И чёрт его знает, зачем такая жизнь нужна. Но им виднее.
В эпоху быстрого доступа к информации — самое удачное, самое счастливое стечение обстоятельств и вид времяпрепровождения для человека, который чем-то интересуется, наоборот, как можно спокойнее и проникновеннее вникать и подыскивать такое сочетание и настроение, чтобы и рассудок и душа были в равной степени к этому готовы. Слушать частями, фрагментами, спокойно вникать и без всякого евангелизма — не бежать, не мчаться рекомендовать, не заниматься проповедничеством, сетевым маркетингом. Это потребует некоторых жертв — надо уметь жертвовать аудиторией, своей востребованностью.
Раньше не пришло бы в голову прочитать за двое суток, допустим, советский десятитомник Достоевского, прощёлкать, просканировать. А сейчас любой петрушка с массой своих комплексов, заблуждений — способен протыкать MP3 "Rolling Stones" и сделать моментальные выводы.
Информация никого не делает ни умнее, ни могущественнее, она только порабощает.
Как был дурачок с доступом к информации, "есть приёмник нормальный, со всеми короткими диапазонами, слушаю Бориса Парамонова, у меня больше сведений, я знаю, что в стране происходит" — на деле он ничего не знал, он терял время. Вокруг бурлила замечательная многообразная оккультная жизнь с летающими осьминогами, с полным отсутствием тех, кто так раздражает нормального человека, обойдёмся без имен.
"ЗАВТРА". Некоторый прогноз на ХХI век от графа Хортицы: возможен ли Большой стиль?
Г.О. Я думал об этом. Ничего подобного пока не предвидится. Пока не повзрослеет определённое количество авторов, творческих людей. По-настоящему не повзрослеют. Чтобы человек сталинского масштаба, уровня мог назначить на какое-то место, сформулировать ему его задачу. Пока это всё люди такого студенческого, походного, клубного возраста. Затянувшаяся детскость, как у актёра Збруева. Вроде как износились уже, но так ещё и не повзрослели. Не на кронштадтский лед бросала их молодость, а на лед в рыбном отделе, дабы создать иллюзию свежести. И чёрт его знает, кому такие переживания нужны. Напоминают Лолиту, которая потеряла свои свойства. По возрасту осталась ещё сравнительно несовершеннолетней, а девичьи качества из неё вышли.
Вообще хочется дожить до такой эпохи, когда начнётся какой-то новый опыт. Появится новое кольцо Сатурна.
Мне кажется, что основным признаком оригинальности писателя, который должен возникнуть, — будет абсолютная невозможность экранизации его произведения. Как Фолкнер. Конечно, есть фолкнеровские экранизации, но они такие откровенно голливудские, адаптированные, с хэппи-эндом. А в том виде, в каком он писал, — передать невозможно.
Чтобы вещь была настолько сильна, дабы исключила соблазн для каких-нибудь кинопродюсеров сказать: "Ага — это потенциальный боевик, хит, то, что надо…"
Надо ждать. Человек, который общался с Чандлером в годы его банкротства, пьянства, — не подумал бы, что тот вдруг напишет роман. В сорок девять лет! И получится, что Чандлера, на котором поставили крест, будут читать и перечитывать.
Беседовал Андрей Смирнов
