КИТАЙСКАЯ ГРАМОТНОСТЬ

№37 (721) от 12 сентября 2007 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Андрей Фефелов
КИТАЙСКАЯ ГРАМОТНОСТЬ

Московская международная книжная выставка-ярмарка плывет в осеннем закатном золоте среди дворцов ВДНХ. Книги — тысячи книг — в сотах издательских стендов. Море открыток, дающих представление об уровне общественного безвкусия. Толпы людей, среди которых попадаются известные политики, реже — писатели. Пестро, шумно и довольно бессмысленно.
Однако в сердцевине стеклянного павильона, среди гирлянд, красных бумажных фонариков — таинственное пространство. Шелковые флаги, черные и золотые жуки, ползущие к потолку — иероглифы. Китай — почетный гость выставки.
Национальный стенд Поднебесной делится на несколько значительных сегментов. Это зона проведения мероприятий — конференц-зал с мониторами и микрофонами. Зона демонстрации изданий про грядущие Олимпийские игры. Зона показа достижений национального книгоиздательства. Зона продажи книг. И, наконец, зона гравюрной полиграфии древнего Китая. Трогательно и завлекательно.
Зубр китайской литературы Ван Мэн расположился в кресле на маленьком подиуме. Поблескивает линзами очков, жестикулирует — спокойно рассуждает обо всем на свете.
"Гуня" раздает русско-китайские разговорнички. Это на случай, если вы очнетесь как-то в центре Пекина. В них тридцать главных фраз по-китайски.
Любому предоставлено счастье лицезреть и листать книги Виктора Пелевина на китайском языке. Сегодня Китай является мировым лидером по переводу и изданию произведений на русском языке.
Представительная делегация Союза писателей Китая по дороге из Ясной Поляны заглянула на огонек в особняк на Комсомольском проспекте, где располагается Союз писателей России. Произошло братание русских и китайских литераторов.
Китайцы приехали во главе с председателем своего писательского союза — энергичной и привлекательной госпожой Те Нин. С учетом определенных китайских традиций, например, культа старцев — удивительно видеть на таком посту достаточно молодую особу. Как выяснилось, Те Нин — преуспевающая писательница, автор нескольких романов и многочисленных эссе. Ее проза изобилует выражениями и образами китайской глубинки, она — хранитель особого архаичного народного языка, так сказать, китайский Личутин.
Здесь были семнадцать китайских писателей и критиков, в том числе такие известные в Китае люди, как Мо Янь, Юй Хуа, Чи Цзыцзе, Чжаши Дава. Русский читатель сможет познакомиться с их творчеством, взяв двухтомник "Антология современной китайской прозы", который на днях выпустило в свет питерское издательство "Арабеск".
Союз писателей Китая позиционировал себя как охранительная сила, действительно аналог СП России. Речь шла, например, о проникновении влияния Запада в китайское общество, о столкновении китайского менталитета с новым буржуазным урбанистическим укладом.
Как выяснилось, литераторы в Китае традиционно занимают довольно высокое положение в обществе. Сейчас член Союза писателей Китая получает стабильную зарплату, вне зависимости от того издается он или нет. При этом некий процент от гонорара за изданное произведение он обязан отдать в фонд заработной платы. Таким образом, в Китае старые писатели не рискуют умереть с голоду. А признанные таланты не обязательно должны рабствовать перед издателями, всемерно прогибаясь под их сугубо коммерческие задачи.
Но не всё так замечательно обстоит в Поднебесной. Оказывается, проблемная, философская, глубинная литература занимает довольно скромный сегмент издаваемой продукции. На книжном рынке Китая сегодня безраздельно царствует эротический “трешняк”. Древняя закрытая традиция китайской эротической поэзии, сегодня, в эпоху массовой культуры, превратилась в вульгарный, набитый грубыми сексуальными сценами литературный поп-корн.
Именно это направление в современном Китае крайне популярно и гарантирует успех на рынке.
Крайне показательно следующее: издание книги китайского автора на английском языке за океаном — уже само по себе есть гарантия успеха на родине. Поэтому многие китайские литераторы стараются опубликовать именно в Америке свои вещи. Оказывается, в Китае легче продать книгу под маркой: "Этот роман читают в США".
Внутренне зависимое от Америки состояние умов вполне характеризует слой китайской молодежи, живущей в крупных промышленных центрах. Это люди помешанные на электронике, на западных уровне потребления и образе жизни.
Америка, в свою очередь, активно работает с китайской интеллигенцией, стремительно формирует свое идейное и культурное лобби.
Мэтр Ван Мэн, беседуя с посетителями книжной ярмарки на ВДНХ, недвусмысленно заявил, что, мол, Китай идет по пути России. Это немало озадачило московских книголюбов, привыкших в китайском опыте видеть зримую альтернативу трагическому российскому сценарию реформ.
Еще вчера в Китае была распространена так называемая "литература шрамов" — переоценка прошлого, исторические рефлексии.
Сегодня романтические метания сменились жесткими рыночными реалиями. Литература разделилась на коммерческую и некоммерческую. Последней отведена довольно скромная роль.
Произведения китайской художественной прозы, о которых идет речь, написаны на современном китайском языке — байхуа ("понятный язык"). Он родился совсем недавно из пекинского диалекта разговорного языка. В результате реформ письменности к середине XX века — байхуа стал официальным и общепризнанным. Классический же литературный язык Китая — вэньянь — возник более тридцати веков назад и не имеет ничего общего с разговорным китайским языком.
Сейчас — это мертвый язык. Только ученые и утонченные знатоки литературы способны читать классику в оригинале. Почти все жители современного Китая знакомы с сокровищами национальной литературы — опосредованно, через адаптированные пересказы… Великая китайская литература прошлого написана иероглифами, которые никогда (!) не употреблялись при разговоре. Это была своего рода “сверхлитература”.
Сегодня для чтения современных художественных произведений на современном китайском языке вполне достаточно среднего школьного образования, которое дает знание 7-10 тысяч иероглифов. В старом Китае способность воспринимать литературные произведения обуславливалась специальными знаниями, являлась признаком аристократизма духа. До сих пор число и разнообразие китайских иероглифов поражают даже специалистов. И сейчас в Китае встречаются неизвестные знаки, обозначающие имена собственные или названия местности. К тому же так называемое идеографическое письмо предполагает возможность существования множества смысловых уровней иероглифов, которые раскрывают понятие на уровне образа.
Мистический вэньянь ушел в тень национальной истории Китая. Но иероглифическое письмо и поныне остается основой культуры и мировосприятия китайцев.
Сегодня Китай в абсолютном исчислении — самая читающая страна в мире. Это как минимум миллиард читателей! Суммарные тиражи издаваемых в Китае книг — огромны. В крупных центрах существуют книжные магазины самых разных направлений. Книги продаются везде — и в супермаркетах, и на уличных развалах. Китай переживает книжный бум.
В сумерки под пыльным бирюзовым небом Пекина, на открытой веранде возле Ланьдао собирается молодежь. Парни играют в карты, влюбленная парочка шепчется в уголке. Красиво одетая молодая девушка, сидя в сторонке, углубленно читает. Сегодня вечером она ушла от старых родителей посидеть в чайной одна. В руках у нее книга: Достоевский. "Братья Карамазовы".

ЗЕМНЫЕ КОРНИ ПОДНЕБЕСНОЙ
Современная реалистическая китайская проза — а именно её китайцы привезли на смотрины в Россию — напоминает мне русскую деревенскую прозу конца 50-х-начала 60-х годов ХХ века. Самое начало: первые вещи Юрия Казакова, Фёдора Абрамова, Бориса Можаева… Да и сам Китай сегодня напоминает Россию того периода — прорыв в космос, мощный технологический рывок, беспримерная по масштабам индустриализация страны…
Для китайской, условно говоря "деревенской прозы", — это ещё и редкостная и, как показывает наш опыт, недолгая пора "ранней слитности", когда "эстетическая" и "реалистическая" школы не разошлись: одна — в свой "отвлечённо-эстетический", другая — в свой "проблемно-нравственный" угол. Двумя потрясениями стали для меня рассказ Чжан Цзе "В дождь" и повесть Чи Цзыцзянь "Месяц туманов". Первый описывает суровое время "культурной революции", мужественно, просто, с непередаваемой эстетической скупостью и выразительностью. И заставляет вспомнить имена Чехова, Бунина… Повесть же "Месяц туманов" уже ближе к нравственным поискам прозы Валентина Распутина, так любимого в Китае.
Второе сильное впечатление — это христианская по своей сути проблематика, характерная для большой части современной китайской "деревенской прозы". То есть здесь онтологические вопросы и ответы, несвойственные конфуцианской или буддистской цивилизациям. И здесь возможны два, не взаимоисключающих, понимания: первое — это влияние великих христианских литератур Запада — не в последнюю очередь Русской литературы — и сами по себе нравственные основы земледельческой цивилизации, а в Китае, как мы знаем, до сих пор порядка 700 000 человек, которые ещё с адамовых первопахотных времён хранят Богоустановленный порядок.
Наступление индустриализации на эти основы — наступление города на деревню — и неизбежная деформация-вестернизация традиционных человеческих отношений — вот основной конфликт и неприкрытая боль современной китайской "деревенской прозы". Известно, что везде — начиная с Англии и заканчивая Россией — индустриализация происходила за счёт деревни, разоряя её, перекачивая человеческий и нравственный потенциал традиционного уклада в города-мегаполисы. В центры, озаренные яростным электричеством, но с неприглядными заплёванными задворками, с эгоизмом и декадансом. На этот вызов не смогли ответить цивилизации Запада, этим до сих пор мучается Россия, в этот диссонанс стремительно вкатывается во внешне успешный и как никогда могущественный современный Китай.
Алексей Шорохов