ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НЕНАКАЗАНИЕ

№49 (681) от 06 декабря 2006 г. Web zavtra.ru Выпускается с 1993 года.
Редактор — А. Проханов.
Обновляется по средам.
Владимир Овчинский
ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НЕНАКАЗАНИЕ
Сильное государство и уголовная политика
Для начала — несколько красноречивых, если не ошеломляющих цифр.
За годы действия нового УПК и в период либерализации УК Россия вышла на первое место в мире по количеству убийств на 100 тысяч населения. При этом реальное число убийств в стране превышает официальные данные.
Одним из индикаторов реального уровня убийств являются данные о неопознанных трупах. В течение 2001-2005 гг. количество обнаруженных неопознанных трупов неуклонно росло (на 10-15% в год) и в 2005 г. увеличилось на 66% в сравнении с 2001 г. На конец 2005 г. на учете органов внутренних дел находилось 69181 дел по неопознанным трупам.
Разумеется, часть таких розыскных дел была прекращена в связи с установлением личности погибших. Но удельный вес числа трупов, которые так и не были опознаны после проведенных розыскных мероприятий, увеличился с 18,7% в 2001 г. до 47,7% в 2005 г. На конец 2005 года неопознанными оставались 33011 обнаруженных трупов. Тогда как в 2001 г. этот показатель составлял 6978. Таким образом, за 5 лет число трупов, по которым не получено сведений, возросло почти в 5 раз.
Еще один серьезных показатель — удельный вес неразысканных лиц, пропавших без вести. Если в 2001 г. меры розыска не дали результатов в 32% случаев, то в 2005 г. — уже более чем в 40% случаев. Это почти 50 тыс. граждан. При этом жертвами преступлений объявляется не более 1% неразысканных граждан, пропавших без вести.
Ежегодно правоохранительные органы не могут разыскать более 2 тыс. несовершеннолетних, из них около трети — малолетние. Большая вероятность, что большая часть из них стали именно жертвами насильственных преступлений.
Обращают на себя внимание и показатели удельного веса отдельных категорий неразысканных лиц, пропавших без вести. К концу 2005 года оставались неразысканными:
— более 71% (111 чел.) пропавших без вести сотрудников правоохранительных органов;
— 74% (1324 чел.) лиц, пропавших с транспортными средствами;
— 91,4% (160 чел.) пропавших в связи с оборотом недвижимости;
— 83% (169 чел.) в связи с выполнением профессиональной деятельности, в том числе коммерческой деятельности — 90% (125 чел.).
Во многих случаях, несомненно, речь идет о латентных убийствах.
А каков удельный вес граждан, пропавших, например, в связи с оборотом недвижимости, объявленных жертвами преступлений по статистике? Ответ — 0 (!).
Приведенные цифры свидетельствуют о том, что государство не выполняет своих функций по защите граждан. Этот печальный вывод и привел автора к нижеследующим размышлениям.
После событий 11 сентября 2001 года в политических и научных кругах вновь актуальной стала тема роли государства в жизни общества и мироустройства в целом. Модные проблемы глобализации и сетевых структур, которые якобы придут на смену национальным государствам в ХХI веке, сменились обсуждениями вопросов суверенитета, функций государства в экономике, обеспечения безопасности и правопорядка. Некоторые крупные теоретики мирового уровня, такие, например, как Фрэнсис Фукуяма (США), фактически на 180° изменили свои подходы к проблеме государственности в ХХI веке.
В одной из своих последних работ "Сильное государство" Ф.Фукуяма пишет, что более тридцати лет ведущей тенденцией в мировой политике было ослабление государственности. Между тем, чрезмерная свобода государства вела к падению эффективности его работы.
По мнению Ф.Фукуямы, ослабление государственности (так называемые его "сумерки") сразу же заполняет разношерстное собрание международных организаций, преступных синдикатов, террористических групп. "За неимением ясного ответа, — пишет он, — нам остается только вернуться к суверенному национальному государству и снова попытаться понять, как сделать его сильным и успешным".
Возвращение к концепции "сильного государства" чрезвычайно важно для России. До сих пор и в научных и политических "элитах" имеется немало сторонников низведения функций государства до минимума. Введение рынка многими понималось и понимается как полностью самовоспроизводящаяся система, где государство якобы не должно играть никакой роли. В результате эта "самовоспроизводящаяся" система была заполнена структурами: олигархическими, криминальными, полукриминальными, которые стали выполнять функции государства.
Произошел процесс, который именуется огосударствлением мафии. Имеется в виду ситуация, когда при отсутствии должной роли государства и невыполнении последним своих обязанностей их перехватывают структуры очень похожие на классические мафиозные: они коррумпированы, имеют нелегальный силовой ресурс, "решают" свои проблемы за рамками права (причем любого, — уголовного, гражданского, административного).
Естественно, что олигархические и криминальные структуры, "реализуя" функции государства, делают это не из филантропических побуждений, а с целью получения сверхприбылей и с наименьшей отдачей своей доли прибылей тому же государству в виде налогов, таможенных платежей, ренты.
В этой связи весьма красноречиво описывает сложившуюся у нас в стране ситуацию академик Дмитрий Львов. "В стоимости производимого в России валового продукта, — отмечает он, — 75% занимают природные ресурсы. За счет труда создается только 5% национального богатства. Но эти проценты дают нам 2/3 всех собираемых налогов. Тогда как нефть, газ, лес, металл и т.д. дают лишь 13% налоговых поступлений. В результате этого государство ежегодно недополучает в бюджет 40-60 млрд. долларов".
Это и есть результат замены функций государства олигархически-криминальным управлением. Ведь группы и кланы, владеющие сырьевыми ресурсами (нефтью, газом и т.д.), никакого отношения к самим ресурсам не имеют. Но экономическая система России сложилась таким образом, что весь дополнительный доход от повышения цен на энергоресурсы эти группы и кланы используют не на нужды государства, а исключительно на себя.
Присвоив то, что им не принадлежит, криминально-олигархические группы используют эту прибыль не на развитие производства и социальные нужды, а в основном на личные нужды. А поскольку внутри страны реализовать огромные богатства сложно из-за неразвитой практики такой реализации, то устремления указанных групп и кланов направлено за рубеж.
В ноябре 2006 года "The Sunday Times" сообщила, что на британский рынок недвижимости пришла новая волна русских финансистов, которые раскрутили портфель общей стоимостью более 2, 2 млрд. фунтов. Одна пятая всей лондонской недвижимости, проданной в течение 12 месяцев до июля 2006 года, была куплена русскими, и это больше, чем купили американцы и ближневосточные шейхи вместе взятые.
Свидетельствуют ли эти данные о том, что Россия — сильное государство? Скорее наоборот. Это говорит о том, что государство в России не выполняет свои функции регулирования экономики. Не выполняет оно и функции уголовной политики.
Как известно, уголовная политика — это часть общей политики государства (в том числе экономикой), и, естественно, если экономическая политика контролируется олигархически-криминальными кланами, то уголовная политика не может быть свободной от этой "экономической" политики.
Вернее сказать, уголовная политика направлена на защиту этих же криминально-олигархических кланов.
Достаточно вспомнить изъятие конфискации имущества как вида уголовного наказания из Уголовного кодекса в 2003 году.
Это противоречило всем международным обязательствам России по ратифицированным ею конвенциям ООН и Совета Европы. Но такая ситуация была бы противоестественна в условиях сильного государства, но не в условиях огосударствления мафии. Примечательно, что институт конфискации восстановлен в 2006 году в некой новой, незнакомой для отечественно уголовного законодательства форме как "иная мера уголовно-правового воздействия", а не как вид наказания. Механизм реализации этой новой формы для судей, прокуроров и следователей пока не ясен.
Такая же любопытная ситуация сложилась и с уголовно-правовыми мерами борьбы с отмыванием преступных доходов. Эти меры касаются по действующему УК всех преступлений, кроме тех, которые непосредственно связаны с отмыванием преступных доходов, — целой группы экономических, в том числе налоговых и таможенных преступлений.
В таких правовых условиях выполнить установку Президента России об усилении борьбы с легализацией преступных доходов, данную им на Всероссийском координационном совещании руководителей правоохранительных органов 21 ноября 2006 года, очень проблематично.
Но если нельзя нормальными, международно-правовыми способами бороться с отмыванием грязных денег и нельзя конфисковать имущество у преступников в виде наказания, то это представляет из себя довольно странный вариант уголовной политики, которая защищает не экономическую безопасность государства, а безопасность узкой группы лиц и структур, присвоивших недра государства и ряд функций государства.
Другим, не менее серьезным искажением современной российской уголовной политики, является гипертрофированно-либеральный подход к самой сути этой политики.
Здесь также произошел перехват функций государства. Но уже несколько другой направленности. Узкая группа политиков и ученых присвоила себе функцию от имени государства навязывать всему обществу модели радикально-либерального уголовно-процессуального законодательства. В 2001 году буквально в конспиративном режиме (чтобы "злые силы реакции" не помешали) был разработан и в ускоренном порядке принят новый Уголовно-процессуальный кодекс. При этом были проигнорированы предложения и замечания всех федеральных правоохранительных ведомств, научных коллективов и практиков-правоприменителей.
Из целей уголовного процесса исчезли такие основополагающие положения, как, собственно, борьба с преступностью, предупреждение преступлений, установление истины по уголовным делам. Приоритет отдан состязательности сторон. Защите прав обвиняемых и подозреваемых.
На небывалую высоту превознесен суд присяжных -— как панацея от всех бед уголовного судопроизводства. Разработчики нового УПК считают, что они, видимо, совершили "нравственный подвиг", одарив общество супердемократическим законом.
Но тогда встает вопрос, почему Конституционный суд России ежегодно признает по нескольку статей этого УПК неконституционными и принял уже десятки определений, где в своих правовых позициях фактически разъясняет те или иные нормы УПК, чтобы они были понятны и гражданам, и правоприменителям?
Оправданно ли было такое конспиративно-демократическое принятие УПК при таких правовых результатах?
Коснемся частных вопросов: таких, например, как суд присяжных.
Действительно, этот старый-новый уголовно-процессуальный институт в ряде случаев выявил проблемы, связанные с невысоким качеством предварительного следствия и государственного обвинения. На это указал Президент России на указанном выше совещании 21 ноября 2006 года. Но можно ли считать верхом демократии факты, когда присяжные оправдывали наемных убийц и террористов?
Спросим и другое: может ли суд присяжных действовать беспристрастно в северокавказских республиках России, где до сих пор социальные отношения, и правовые в том числе, определяются родово-клановыми связями?
Искусственное внедрение "супердемократических" институтов в отечественное право очень похоже на навязывание "демократических ценностей" США и его союзниками в Ираке, Афганистане и африканских странах в ходе "контртеррористических" и "миротворческих" операций.
Мудрость уголовной политики заключается в том, чтобы она была адекватна той социальной, политической и экономической ситуации, которая сложилась в обществе. При этом надо учитывать многие факторы, в том числе и общественное мнение населения и профессионалов, определяющих эту политику.
В конце концов, самый совершенный, самый демократический и либеральный закон может быть использован как инструмент проведения любой политики. Выдающийся юрист, либерал, социалист Энрико Ферри, будучи депутатом итальянского парламента, последние годы жизни разрабатывал самый гуманный, по его мнению, уголовный кодекс Италии. Он его разработал, и Кодекс был принят другими социалистом, правда, национал-, — Бенито Мусоллини. И на основе этого либерального УК проводился фашистский террор в Италии.
Сами по себе любые либерально-демократические конструкции УК или УПК не защищают общество и граждан от злоупотреблений власти.
Ведь уголовная политика — это не только законодательная и правоприменительная политика, это и политика как таковая.
А политика как таковая — всегда борьба за власть!
В ней, помимо законодательных конструкций, используется совершенно другой инструментарий. Политологи вежливо именуют его "административным ресурсом". На самом деле в этом понятии заключена масса технологий воздействия на судей, следователей, прокуроров, оперативных работников, сотрудников уголовно-исполнительной системы.
Если "административный ресурс" давления сочетается с мафиозно-олигархическим ресурсом (а это, как мы уже указывали, в современной России происходит сплошь и рядом), то правоприменители оказываются в тройном капкане — "административно-олигархически-мафиозном", и Закон как таковой играет в уголовной политике в данном случае явно не первостепенную, а только инструментальную роль.
Какой же должна быть уголовная политика (в классическом понимании) у сильного государства?
Прежде всего надо избавиться от иллюзий, что максимальная либерализация уголовного, уголовно-процессуального и уголовно-исполнительного законодательства способна позитивно повлиять на результаты уголовной политики.
Когда задаешь вопрос сторонникам радикальной либерализации уголовной политики: не связано ли первое место в мире по коэффициенту убийств именно с проведенными либеральными реформами УК и УПК, то они возмущенно отвечают, что нет. При этом аргументация такова, что преступность детерминируется сложнейшим переплетением социальных факторов, и, собственно, сама борьба с преступностью, по их мнению, влияет на показатели преступности в наименьшей степени. Мы полагаем, что это — блудливый уход от ответа.
Действительно, преступность порождена многими факторами, но криминологами давно доказано, что малейшее послабление в борьбе с преступностью, непринятие мер по так называемым "малозначительным" преступлениям моментально приводит к всплеску преступности тяжкой. В результате либерализации УК и принятия нового УПК так называемые "малозначительные" преступления были фактически выведены из зоны уголовно-правового реагирования правоохранительных органов. Это, по нашему мнению, и явилось одной из главных причин первого места в мире по коэффициенту убийств.
Сильное государство обязано защищать своих граждан на ранней стадии возникающей опасности, не заботясь о статистических показателях и своей "негуманности" по отношению к так называемым "малозначительным" преступникам.
Сильное государство не должно бояться выглядеть нелиберальным и при создании и расширении сети специальных учреждений для маргинальных слоев населения: алкоголиков, наркоманов, бродяг, социально-опасных детей и подростков, не достигших возраста уголовной ответственности.
Государство несет ответственность за миллионы этих людей, которые стали таковыми в результате его (государства) политики. Одновременно государство обязано защищать от этих людей еще не пораженную патологиями часть общества, так же, как оно обязано защищать общество от преступников.
Другой расхожий тезис радикал-либералов: государство не должно убивать. Иными словами, государство не имеет права применять смертную казнь.
Здесь опять — явный блеф.
Государство почему-то может проводить контртеррористические операции и убивать по подозрению, но не может убивать по приговору суда?
Государство дает право убивать даже угонщика автомобиля во время погони, но не может казнить новых "чикатил".
Порой кажется, что такой подход — из фантастических романов о "перевернутых мирах", где все понятия и логические нити приобретают обратное значение.
Сильное государство должно иметь право убить по приговору суда! США, например, — сильное государство. И оно в этом праве себе не отказывает.
Можно задать вопрос: как же государство может стать сильным, если оно окутано тысячами нитей олигархически-клановых и мафиозных отношений.
Действительно, сильное государство в России не может возникнуть ниоткуда, кроме как из самого себя.
Личинка сильного государства может и обязана прорваться через окутавший его антигосударственный кокон.
Для этого "административный" ресурс должен быть отделен от ресурса мафиозно-олигархического.
Будем считать, что этот механизм отделения уже запущен после ареста в ноябре 2006 года всего руководства Федерального фонда обязательного страхования за нецелевое использование бюджетных средств и получение взяток. Большинство обвинений касается государственной программы дополнительного лекарственного обеспечения. Цинизм преступления заключается в том, что эта программа составляет стержень так называемой реформы монетизации льгот, которая вызвала протест общества в недавнем прошлом.
Выступая на Всероссийском координационном совещании руководителей правоохранительных органов 21 ноября 2006 года, Президент России справедливо заявил, что "деньги и власть должны быть разъединены". При этом он обратился к руководителям правоохранительных органов.
Но, видимо, это разъединение должно начаться с высших эшелонов власти — губернаторов, покупающих зарубежные спортивные клубы, руководителей правительства и администрации самого Президента России, которые возглавляют советы директоров различных ОАО не на бескорыстной основе.
Разъединять, так разъединять!