| | | | |
ДУША НЕИЗЪЯСНИМАЯ
Государство тем совершеннее, чем незаметнее власть; когда все словно бы само собою вершится, и всякое дело творится без промешки и перетыки на всеобщее благо. Но в стране, где все спутано с умыслом, где бесчестие идет за правду, — каждый мелкий шиш чинит себя за верховного, имеет зычный голос и не преминет бессловесного гражданина отечества, пришедшего за ответом, закатать из кулька да в рогожку, задвинуть его слезную просьбу в долгий ящик, а власть, не слезающая с экрана телевизора, похожа на невесту-бесприданницу, которую нас понуждают каждый день оценивать, восхищаться её талантами. Смешно сказать, но каких "таланов", кроме хитрости и лукавства, можно сыскать у тех же господ Фрадкова и Степашкина, коли всё " на их лице написано с самого дня рождения". Нет, братцы, не сыскать нам в груди ни капли душевного умиления, сколько бы ни разглядывали мы весь верховный чиновничий ареопаг, напоминающий кабинет восковых фигур мадам Тиссо. Не лезут эти граждане в иконы — темени вокруг чела много. Еще и рта не открыл вечно угрюмый Греф, напоминающий Сованаролу, или Зурабов с его загадочной полубезумной улыбкой, а ты уж загодя знаешь, что обманут, негодники, подпустят подпазушного клеща, от коего долго придется чесаться и скоблиться, обязательно всучат воровскую "куклу", как бы ты ни пялил свои запотелые глазки. Эти люди словно бы для того и родились на свет (те же Чубайс или Гайдар), чтобы непременно сделать ближнему пакость, подпустить иголку в стул и найти в мстительном поступке крохотное удовольствие.
Вот и нынешний-то президент, несмотря на свой невеликий росточек, норовит под вселенский гам о терроризме перетряхнуть Россию, переделать на свой лад, с почтением оглядываясь на бронзовую фигурку реформатора Петра, дозорящего за спиною каждый шаг. Ино глянешь в окно, а с Москвы-реки тоже глядит на тебя неистовый Петр, подпирающий главою небеса…Приглядишься плотнее, и помстится вдруг, что возле царских сапожонок приклонилась та самая палаческая секира . И как тут не подладиться под неистового Строителя, не взять в учителя? В расстройстве подскочишь к другому окну, а там батя Борис Николаевич с супругой Наиной Иосифовной подманивают тарелкой с мясными котлетами: де, дорогой Володя, что-то призабыли вы нас, давно не заходите, вот и котлетки приостыли, набрякли, не того уже вкуса. Слюнку сглотнешь, сделаешь вид, что не заметил приноса, да и пойдешь в думах гулять по дворцу; ино забредешь в кабинет Ильича, а там вдруг вожди схватят за фалды и тоже давай учить да дерзко допрашивать, де куда-то не туда, парень, ты оглобли повернул…Как бы завертки не порвать. В коридор вынырнешь, распалясь, а тут и свет вдруг погаснет, и из тьмы проскрипит ехидный голосок главного прокуратора страны рыжего Толи; де, не забывай старых друзей и долги помни. Долги забывать — последнее дело…И с этими словами вдруг дверь сама собою распахнется, и просквозит дворцовые закоулки тень великого Собчака, известного в свое время ленинградского проныры, нарцисса и замечательного интригана, что приветливо улыбаясь и вдувая в уши России темных истин, сумел-таки ловко залезть в государственный карман; и не из тех ли запасов, не ведая дна папиного кошелька, неустанно пасется на европейских выгонах вздорная дочь его. Ведь и этот, тень-тенью, а тоже не дает покоя душе, истиха вроде бы, но требовательно теребит каждый день, де из каких покоев и под чьи белы рученьки был введен ты во власть, и капризно (ну как живой )просто требует почитать и кланяться…
Эх, кабы начать жизнь с чистого листа ( хотя бы и с разбойников, как Иосиф Джугашвили), и век бы не знать этих Березовских да Абрамовичей, семейки Бушей да Масхадовых с Басаевыми, не быть никому обязанным; вот тогда бы можно и всамделе Россию поднять на дыбы да крепенько зауздать, и дать плетей, чтобы не уросила. Царю Петру куда легче было затеивать перетруску, он всякую шваль сразу забывал за порогом питейной да и с церковью особенно не тешился … Нужны пушки? — роняй колокола…Нужны головы? — хватай топор. А тут за какое дело ни примись, отовсюду намек и окрик, и всякий человеченко, что когда-то припутался на дороге, норовит влезть со своим уставом, считая себя шибко грамотным демократом; и не отпихнешь ведь в шеи, тут же завопят, заулюлюкают, загрозят грозой со всех мировых экранов, только успевай огребать лопатой охулки и пакости… Нет, братцы мои, когда руки в опутенках, а ноги в кандалах обязательств, тяжко быть в государях и вершить правый суд; трудно стащить с загривка тугой хомут прошлого, когда нет воли, а Русь туманна и непонятна и не обозреть её во всех странностях, кажущихся дикими; да и страшновато так решительно встряхнуться, чтоб грудь колесом, — ведь заедят сучьи потрохи…
И боясь оглянуться назад, на всякий случай почеломкавшись с патриархом и засветивши иудейский светильник в синагоге, вскочил наш президент на облучок, и не покормивши понурую лошаденку, худо расправя вожжи, — ну погонять кобыленку вскачь, как бы вынимая сердешную из шкуры, и давай тут нашу кибитку подбрасывать на ухабах, потряхивать на кочках и подбивать на раскатах, пока-то вовсе не опружится избушка с полозьев в глубокий овраг. А куда скачет, к какой пристани, какой черт правит заплутавшим в дороге ездоком, — не разберешь…Да и сам поймет ли?
Прежде-то монархи хоть перед Господом отвечали, на том свете сулилось им кипящих котлов за их неправды (Боже, как страдал и мучился совестью Борис Годунов за одного лишь невинно убиенного мальчонку). А нынче в Кремль-то садятся править, как у стойки в трактире, — взяли кофию да пару рюмок коньяку, пригнули на лоб, да с тем и удалились господа, хлопнувши напоследок дверьми. Наломают дров — да и на сытый покой, надев смирные одежды. Ах, эти бывшие волци в овечьих шкурах, поднаторевшие в обмане. Сколько страдальческого, слезливого в туземных глазах Горбачева, когда он поминает на публике свою покойную жонушку, и какая спокойная сухость во взгляде и бесподобная гибкость языка, когда круто заливает о своих хождениях во власть и жутких проделках Герострата. А Ельцин-то, братцы, ну почти святой и безгрешный, хотя кровь людская, отворенная его проказами, все ещё не унялась, и смертные раны исполосовали Россию.
"Всякому по делам его". Да не на том бы свете, а здесь, на земле. И тогда всяк бы, кто накидывает на плечи горностаевую мантию, со страхом блюл бы русские заветы.
Эсфирь, эта библейская змея, впрыснула в восточные народы яду ненависти, а дядя Сэм направил кинжал мести в русскую грудь. Мы же потакаем лукавцам, разгребаем пылающее уголье, вопим от боли, перебрасывая на свою крышу, но преданно улыбаемся и кланяемся в пояс. Для чего, какой нужды? Ведь всё одно: "Сладкое — разлижут, горькое— расплюют" . "Не приближайся слишком близко — возненавидят; не отдаляйся слишком далеко — забудут". Но лучше желанными изредка бывать в гостях, чем тесниться в общем доме. Ведь Америка с Израилем хотят властвовать, а Россия — строить душу.
Настало время так отодвинуться от Америки, чтобы нас напрочь забыли там. И тогда мы оживеем и наполнимся силой.
Владимир Личутин
1.0x
