АПОСТРОФ

| | | | |
АПОСТРОФ
Николай ПЕТРАКОВ. Последняя игра Александра Пушкина. — М.: Экономика, 2003. — 126 с., 10000 экз.
Известный экономист, академик Николай Петраков выпустил массовым по нынешним временам тиражом, как принято в научной среде, препринт своих многолетних исследований "пушкинской эпохи и трагедии поэта". Сейчас готовится к выпуску более объемное издание.
Между тем, презентация даже этой небольшой книжки обернулась скандалом: ни один из приглашенных автором официальных и профессиональных литературоведов-"пушкинистов" не соизволил даже явиться. Что же в петраковской версии "последних дней", а вернее, последних лет жизни величайшего русского поэта, могло вызвать такую реакцию: свидетельство то ли полного пренебрежения, то ли глубочайшей уязвленности? Для ответа на этот вопрос приведем некоторые цитаты из "Последней игры".
"И те, кто путая Татьяну Ларину с Натальей Гончаровой, настаивает на незыблемости супружеской верности последней, и те, кто обвиняет ее в интимной связи с царем или Дантесом, — все скопом, иногда даже не замечая этого, лезут с ногами в супружескую постель поэта".
"Скорее всего, мы никогда не узнаем, каким образом Пушкину стало известно, что его жену используют как источник информации. Но факт, что у него возникла версия о втягивании Натали — конечно, помимо ее воли — в придворную интригу, где она может быть использована в качестве слепого орудия".
"Пушкин понимает, что его хотят сделать "покладистым вольнодумцем", фрондером на коротком поводке. Стань как все, и тебе будет хорошо".
"Как всем сказать, что я не "публичная девка", что я не лег под царя, когда всё говорит о другом?! И царские якобы милости, и сплетни о жене. Представь себя, читатель, в подобной ситуации, если, конечно, хватит воображения. Стреляться? Можно. Но это признание бессилия перед сплетней, перед обстоятельствами, признание полного морального поражения, в конце концов, трусость. Всё это Пушкин оставил Есенину, Маяковскому, Цветаевой" (здесь автором, известным как один из "прорабов перестройки", исподволь проводится параллель между Николаем I и Сталиным).
"Пушкину практически единодушно отводится роль пассивной жертвы… Некие злые силы плетут интригу против свободолюбивого, наивного, мечтающего только о творчестве и спокойной семейной жизни в деревне поэта. А он полностью пляшет под дудку интриганов. Последние, используя его африканский темперамент, неумеренную ревнивость, шаг за шагом подводят поэта к вынужденным роковым поступкам… Но ведь не тайна, что Пушкин был человеком с огромным воображением, с интеллектом, многократно превосходящим интеллект его гонителей, да и друзей… Мог ли создатель "Евгения Онегина", "Пиковой дамы", "Бориса Годунова", "Маленьких трагедий" стать безвольной игрушкой в руках Нессельроде и Геккернов? Неужели он не пытался организовать контригру? Откуда, наконец, у пушкинистов такая бездумная уверенность, доходящая до идиотизма, в наивности и примитивности автора "энциклопедии русской жизни"?
Да, Александр Сергеевич был "невольником чести", но никогда — рабом обстоятельств. А главное, в понимании всей тонкости хитросплетений интриги, в которую его затянули многочисленные обстоятельства, Пушкин может дать сто очков вперед всем пушкиноведам вместе взятым, равно как и современникам, которые своими комментариями, дневниковыми зарисовками, поздними воспоминаниями зачастую лишь воспроизводили либо "мнение света", либо версию, запущенную самим Пушкиным".
После таких инвектив пусть академика, но всё же экономиста, а не филолога, реакция наших современных пушкинистов становится понятной (не оправданной, а именно понятной). Однако версию, выдвинутую Петраковым, она тем самым не опровергает. И, надо признать, версия эта объясняет очень много "нестыковок", касающихся последних лет жизни "солнца русской поэзии". В частности, чего стоит гипотеза, согласно которой "диплом Ордена рогоносцев" был написан и послан Александру Сергеевичу Пушкину через друзей поэта им самим.
"Между прочим, ни один специалист по Пушкину не задался вопросом: а что делал бы поэт, если бы пасквиля не появилось? Так бы и жил на подачки царя, мирился бы с ухаживаниями Николая I за своей супругой и сплетнями вокруг этого "царского благоволения"? Маловероятно, если не сказать невозможно. Наверное, представился бы другой случай? Но какой другой? А главное — когда? Сложившийся расклад устраивал буквально всех (включая, к сожалению, и Наталью Николаевну). Всех, кроме Пушкина. Так кто же должен вступить в игру, вызвать огонь на себя, устроить грандиозный скандал, поставив на карту собственную жизнь, и в результате разрубить унизительный ситуационный узел? Конечно, только сам Александр Сергеевич Пушкин".
Доказательству этого тезиса и посвящена "Последняя игра…" Но, разумеется, во всей истории, связанной с книгой академика Петракова, почти незримо присутствует некий подтекст. "История говорит об одном — есть закон, беспощадный закон стаи: если хочешь быть в ней или с ней, обязан принимать ее правила игры в полном объеме. Если наполовину или на три четверти и даже на девять десятых — тебя рано или поздно стая уничтожит".
Не исключено, что судьбу Пушкина академик Петраков каким-то образом проецирует на свою собственную, используя нарочитый вызов "пушкинистам" наподобие нарочитого вызова поэтом на дуэль кавалергардского поручика Жоржа Дантеса. Но это, в свою очередь, подтверждает, что феномен Пушкина всё-таки выходит далеко за рамки "чистого интеллектуализма", исповедуемого автором "Последней игры…", а потому правда о дуэли и смерти "невольника чести", скорее всего, лежит еще глубже представленной здесь версии.
В.В.