| | | | |
ОГНИ ОКРАИНЫ
История дает задний ход под действием настоящего искусства. На пустыре вдруг начинает расти дом по фотографии вековой давности. Фотографию обмерили, увеличили на листе ватмана, сканировали в компьютере, размножили в деталях. И дом, порушенный, сожженный девяносто лет назад как бы из пепла восстает с той же самой белизной наличников, с тем же скрипом ступеней. Кто-то искал и находил деньги для стройки отнюдь не коммерческого, затратного проекта. Плотники стучала топорами, жестянщики на крыше — киянками. Стекольщики нарезали стекла. И вот он во всем блеске передо мной — дом Рахманинова в селе Ивановке, что на Тамбовщине. Второй раз родился на пепелище, и отнюдь не по завету бывшего хозяина — тот, почив в 1943 году за океаном, и не чаял такого чуда. Вопреки его посмертной воле произошло, но по силе его музыки.
Энергия красоты, заключенная в бесстрастных сборниках нот, помимо эмоций посетителей концертов, обрела созидательную материальную мощь. От абстракции звуковых образов оказался один шаг до постройки деревянных стен, в которых эти звуки зарождались. Родину звуков восстановили на русской земле, поминая создателя их на его могиле кладбища "Кенсико" в Нью-Йорке. Музыка овеществила свое время по крайней мере в пределах усадьбы композитора. Музыка вернула время, похищенное политиками, обустроила пустошь, выжженную крутыми преобразователями, сварила швы прошлого по трещинам истории.
Дом в два этажа с беседкой на крыше. Обшит тесом. Покрашен в синий цвет. А наличники всех двадцати окон — белые с долгими, "откидными" фартуками и высокими кокошниками.
Дом в кустах сирени, в тени лип. Две смотрительницы да уборщица, как прислуга в прежние времена, сидят на крылечке, судачат на вечные женские темы.
А хозяин неподалеку — в бронзе до пояса. Лицо — римского патриция. Взмах дирижерской палочки в костистой руке — сигнал оркестрантам: "внимание!" Миг — и начнется симфония "Похищение времён". Но что-то тянет маэстро. Что-то удерживает его. О чем-то бормочешь, жестикулируешь в одиночестве у памятника. Наконец ловишь себя на мысли: да это же металл!
Две пробки в уши, сидюшник "на старт" и — поехали.
Его музыка и не прекращалась никогда, всегда звучала где-нибудь. Как всегда где-то дует ветер — неважно, муссон, пассат или сиверко. И вот надула, напела в душах нескольких провинциальных интеллигентов да великой певицы Ирины Архиповой песню о несправедливо лишенных отечества, дома, народа, об униженных и оскорбленных эмиграцией, о далеких и прекрасных временах, и словно по мановению дирижерской палочки встал на пустыре этот дом, расцвел сад со всеми двенадцатью беседками — у каждой свое имя.
Пруд — тоже время остановленное, запечатленное.
У пруда — беседка с дверцами над водой. Я разделся и нырнул. Будто в святом источнике омылся.
Вылезаю — охранник поджидает, выговаривает: почему-то нельзя тут купаться. От пивка однако не отказывается. И пока я обсыхаю, по-своему мне толкует о Рахманинове.
Он безотцовщина был, говорит охранник. С городской шпаной на трамвайной колбасе катался. Из питерской консерватории его выперли. Братан, значит, устроил в московскую. И он как Киркоров стал. Большие деньги заколачивал. И водила был классный. В те времена одним махом от Москвы до сюда, до Ивановки, на "Форде" девятьсот десятого года выпуска. Прикинь, тогда ведь дороги были — сплошная грунтовка. И теперь-то по асфальту попаришься, пока до Москвы доедешь. А машины тогда были чуть полегче паровоза. Шины гладкие, спицы деревянные. Верх — откидной, брезентовый. А как ездили? Автоматического опережения зажигания тогда не было. Рычажок специальный к рулю подводился. Машина тронется, а ты успевай подкорректировать зажигание на слух. Не успел — заглохла.
И в бензобак сжатый воздух в это же время успевай подкачивать для подачи топлива. А сцепление было коническое, включалось рывком. Тормоза действовали на трансмиссию и тоже схватывали намертво, после чего дифференциалы начинали крутить колеса в разные стороны, машину вело. Подшипники смазать — тоже клапан вручную надо отвинтить. Потом смотреть на выхлоп. Повалил дым, значит масло прошло по всем каналам — клапан закрывай.
А стемнеет — зажигай карбидные фонари. Сначала почисти проволочкой горелки, спичкой зажги и потом стекла, как в шкафчике, закрой на крючочек...
Вот такая, со слов охранника, выходила у Сергея Васильевича дорожная прелюдия, а по приезде сюда при свечах в канделябрах рояля — музыкальный момент, предположим, си минор номер 16. Тот, что звучал в моем сидюшнике на обратном пути из Ивановки на старенькой "буханке" типа УАЗ, который, я теперь точно знаю, совсем недалеко ушел от того "Форда" девятьсот десятого года выпуска.
Александр Лысков
1.0x
