СОЗИДАЮЩИЕ

| | | | |
№12(539)
16-03-2004
СОЗИДАЮЩИЕ
Если имею я какое-то отношение к реставрации, изучению древнерусских памятников искусства, если ни разу не пожелал для себя какой-то другой профессии, то благодарен за это прежде всего Московскому университету — он в моей жизни занимает одно из самых значительных мест. Мне, конечно, очень повезло: в 50-е годы в университете продолжали работать замечательные, если можно так сказать, "старорежимные" преподаватели еще дореволюционной, "царской" выучки. Лазарев, Губер, Василенко, Павлов, Некрасова… Это были не только крупные ученые, но и удивительные, неповторимые личности. О самых сложных вещах высокой науки они рассказывали настолько ярко, ясно, увлекательно, что даже у самых "трудных" студентов не возникало желания пропустить лекцию.
По счастью, со многими преподавателями у меня сложились неформальные, скорее дружеские отношения. Так, на протяжении пяти лет по два-три раза в неделю я ездил на Чистые пруды, в коммуналку. В "Стасовских гостиницах" к Николаю Петровичу Сычеву. Выдающийся искусствовед и реставратор, в 30-е годы отправленный с должности директора Русского музея в ГУЛАГ, он щедро делился со мной глубочайшим знанием славянских культур, не забывая попутно накормить, напоить чаем. Руководитель диплома Виктор Никитич Лазарев, член многих академий мира, человек с виду суховатый, даже неприступный, тоже любил побеседовать в спокойной домашней обстановке, приглашал так: "Вы у Павла Дмитриевича Корина частенько бываете. Но там же, кроме спитого чая и баранок, ничего не дают! Вы, пожалуйста, приезжайте ко мне". И угощал молодого студента с истинно армянским гостеприимством. А у Всеволода Владимировича Павлова и Екатерины Алексеевны Некрасовой я чувствовал себя почти родным, потому что эти люди посвящали меня не только в научные, но и в чисто человеческие свои интересы, вроде увлечения Всеволода Владимировича птичками и варакушками, которые значили для него для него как будто не меньше, чем египтология.
Андрей Александрович Губер читал нам средневековую культуру и историю орнамента. Казалось бы, что такое история орнамента? Скука! Но почему-то нам было страшно интересно, мы этих лекций ждали всю неделю. Замечательные преподаватели были не только на искусствоведческом отделении — уникален и сам исторический факультет той поры во главе с Артемием Владимировичем Арциховским. Можно со многим не соглашаться в теории Бориса Александровича Рыбакова, но и он — личность крупнейшая, уникальная. В одной руке этот огромный человек обычно нес пудовый портфель, в другой -— эпидеоскоп приблизительно такого же веса.
Занимаясь сначала на дневном, потом на вечернем отделении, я параллельно стал работать в реставрации, ездить в Суздаль, Петрозаводск, Ярославль, Псков, другие российские города— музеи. Одна из первых поездок была в Новгород. В 1959 году город готовился отметить 1100-летие, и мы с бригадой реставраторов, которую возглавлял Виктор Васильевич Филатов, провели три месяца на восстановлении иконостаса Софийского собора. Знаменитые эти иконы впервые увидели в каком-то сарае — израненные, расщепленные снарядами. Вот в том сарае мы на себе войну еще раз почувствовали, хотя не воевали -— по возрасту не успели.
Работали днями и ночами, живя прямо в Кремле, на раскладушках. В Грановитой палате Иконостас не восстанавливался досконально, мы просто приводили его в порядок к юбилею. До сих пор, заходя в Софийский собор, я сразу останавливаю взгляд на иконе воина Дмитрия. В его плаще нами был оставлен осколок, попавший точно в сердце святого.
Для меня каждая встреча с Новгородом — это путешествие на машине времени в неповторимую пору молодости, походов на Нередицу, белых ночей, поездок катером на Липну. Такой неповторимый мир перед нами открылся! Прежде всего встреча с великолепными архитекторами-реставраторами, которые возрождали разрушенные войной церкви. И, разумеется, не могла не привлечь нашего внимания работа Новгородской археологической экспедиции. В 1959 году ее возглавлял Арциховский, но в следующие приезды все чаще стала слышеа фамилия Янина. Не будучи лично знаком, представлял себе этого серьезного ученого солидным немолодым человеком из поколения Сычева, Лазарева. А увидел своего ровесника, хотя определенная разница в возрасте у нас все-таки есть. При первой же встрече я ожидал обстоятельного рассказа о раскопках. Но Валентин Лаврентьевич буквально ошеломил морем замечательных рассказов, анекдотов, историй из жизни экспедиции и Московского университета…
Уже больше тридцати лет не мыслю себе поездки в Новгород без встреч с выдающимся ученым и моим другом. У каждого, как говорится, своя любовь, и получилось так, что я больше прикипел к другому древнему городу, к Пскову. Но, бывая во Пскове, хоть на день-два, а заеду в Новгород — узнать, что нового в экспедиции, окунуться в чудесную атмосферу творческих поисков, искренней доброжелательности и демократизма. Наблюдая, как работают в паре Валентин Лаврентьевич и лингвист мирового класса Андрей Зализняк, я понимаю, что это и есть подлинная наука. А какое удовольствие слушать Лену Рыбину, Сашу Хорышева, других соратников и учеников академика Янина! Что может быть серьезней, чем расшифровка новгородских берестяных грамот? Но рассказывают-то без хмурого наукообразия, без "птичьего языка" дурного искусствоведения, вот и слушаешь, как будто читаешь первоклассный детектив. Уверен, что Новгородская экспедиция — именно то место, где сегодня блистательно продолжаются лучшие традиции русской науки.
Савва Ямщиков