СУПЕРМАРКЕТ КУЛЬТУРЫ

46(521)
Date: 11-11-2003
СУПЕРМАРКЕТ КУЛЬТУРЫ (Франкфуртская книжная ярмарка-2003 глазами руководителей издательства Ad Marginem)
"ЗАВТРА". Как вам возвращение из Германии, в ту ли страну вернулись, из которой уехали? Ведь речи пошли о том, что вам чуть ли не политэмигрантами придется стать из-за "Баек кремлевского диггера"…
Александр ИВАНОВ. Да нет, мы и не уезжали никуда, по большому счету.
Михаил КОТОМИН. От себя не уедешь. Хотя, конечно, здесь версии возникли, как нам сообщили, очень причудливые. На самом деле, всё в порядке: и наш вылет из Берлина, и выход тиража книги были задержаны по техническим причинам. Просто всё совпало с арестом Ходорковского, а теперь и с отставкой Волошина. Бывает… Важнее то, что стало абсолютно ясно: политика у нас не изолирована от культуры, а три месяца франкфуртской и берлинской культурной тусовки не идут ни в какое сравнение с одним маленьким днем жизни в России.
"ЗАВТРА". День за девяносто, так сказать?
А.И. Нет, просто совершенно другое измерение. Иногда кажется, что здесь, в России, что-то устаканилось, приняло определенные формы. А потом — хрясь, и оказывается, что всё под вопросом, а потому любые прошлые проблемы разом снимаются… Россия — реальный центр мира. Государство, где могут вот так запросто посадить на нары парня с двенадцатью миллиардами долларов в кармане, в Европе вызывает уважение — пусть невольное, пусть смешанное со страхом и разными историческими ассоциациями, но всё-таки…
"ЗАВТРА". Китайцы вообще называют нашу родину "э го" — страной длительных затягиваний и неожиданных перемен. А мы, жители России, выходит, самые что ни на есть "э-гоисты" — единственные в мире и неповторимые…
А.И. Были китайцы на Франкфуртской ярмарке, вели с нами переговоры. Выглядело это примерно так: "Мы даем вам тысяцу долалов за Плоханова, "господина гексоген". Тысяцу долалов даем, холосо? И Плоханов написет нам свое пледисловие, холосо?". Были и представители так называемого постсоветского пространства: из Белоруссии, Украины, Прибалтики. Последние, правда, подчеркнуто дистанцировались от России — им почему-то гораздо комфортнее чувствовать себя задворками Европы, чем русским окном в Европу. А насчет того, что широк русский человек — кто же спорит…
"ЗАВТРА". А что вообще значит для вас присутствие во Франкфурте? И было ли там что-то новое по сравнению с прошлыми ярмарками?
М.К.Ну, это мероприятие, подтверждающее твою легитимность, твое существование, где надо, что называется, отмечаться: продавать права на свои книги, закупать права у зарубежных издательств. Если трамвай проезжает остановку — это ведь неправильно. Кроме того, на этот раз Россия была приглашенным гостем. И официальная делегация данным обстоятельством воспользовалась на все сто. Ведь за стенды платить им было не надо. В прошлом году таким же привилегированным статусом пользовалась, кажется, Латвия.
"ЗАВТРА". Это пресловутые "сто тонн писателей", отправленные во Франкфурт по линии министерства культуры?
А.И. И они тоже. Их ведь в Москве теперь нигде в таком количестве не увидишь. Раньше был ресторан ЦДЛ — теперь вот Франкфуртская книжная ярмарка.
"ЗАВТРА". А что они там делали?
А.И. Что делали? Как будто неясно, что могут делать наши писатели за границей! Они там писали свои новые книги!
М.К. Нет, там были "круглые столы", чтения — члены делегации в режиме "нон-стоп" отрабатывали свои командировочные. Ольга Славникова произносила бесконечные речи о молодой русской прозе; Ирина Прохорова бесконечно говорила о судьбах российской цивилизации и как нам нужно слиться с Западом; Пригов делал какие-то перформансы — всё было так компактно и напоказ.
"ЗАВТРА". Это не напоминало филиал какого-то заповедника или гастроли цирка?
А.И. Проблема заключалась в том, что писателей-то привезли, но неизвестно, насколько ими заинтересовалась немецкая аудитория. Потому что на всех мероприятиях в основном сидели слависты и достаточно случайная ярмарочная публика.
"ЗАВТРА". Что, писателей было больше, чем читателей?
М.К. Иногда и так получалось. Но тем не менее, почти во всех книжных магазинах Германии есть отдельная полка современной русской литературы с плакатом "Россия — гость Франкфуртской ярмарки", и они там будут стоять до конца года: это и переводы, и издания на русском языке.
А.И. Россия каким-то странным образом попала там в информационную струю. В "Шпигеле" вышло большое интервью с Людмилой Улицкой, которая в этом году вышла на второе место по продаваемости среди иностранных авторов, размышления Виктора Ерофеева печатают, и таких материалов в довольно влиятельной прессе было много. Так что немцам за раскрутку интереса к России можно только спасибо сказать. Но вот вопрос: что дальше? Ведь та Россия, которая была представлена официальной делегацией, фурора не вызвала — копии всегда бледнее оригинала. И постмодернистское отношение к этой проблеме на Западе уже исчерпало себя. Людям снова стали интересны оригиналы. Интерес может быть проявлен только к тому, кто сам себе интересен.
М.К. Ошибка, возможно, заключалась в том, что в открытый для России медийный ресурс были вставлены немного не те фигуры. Это молодые, малоизвестные писатели а-ля Роман Сенчин, который не продается даже в России, и верить в то, что он будет иметь читательский успех на Западе, просто не приходится. Конечно, славистика всё перемелет…
"ЗАВТРА". Ваше издательство в официальной части российской делегации представлено не было. Может быть, в вас говорит какое-то недовольство этим обстоятельством?
А.И.Нет, мы изначально были настроены критично к данному проекту и не рассчитывали в нем участвовать. Никакой внятной программы общероссийского присутствия не было. Кроме того, у многих наших авторов существуют определенные проблемы во взаимоотношениях с российским государством. Да и в конце концов мы во Франкфуртской ярмарке участвуем уже седьмой год подряд, так что никаких милостей от Минкульта по данному поводу не требовалось. Иное дело, что теперь присутствие России там было раз в десять или даже в двадцать больше, чем в предшествующие годы, но оно всё равно не определяло происходящее там. Франкфурт — не академическая среда, для которой всё существующее может стать предметом изучения. Это и не экстремистская среда, для которой всё существующее интересно с точки зрения пригодности к разрушению. Это в основном бизнес-мероприятие, в котором участвуют 150000 издателей. И здесь нам жаловаться не на что. Обычно наши поездки во Франкфурт приводили к переговорам по одной-двум позициям. На этот раз их оказалось восемь.
М.К. Впервые на нас вышли итальянцы, японцы, а Япония — это совершенно закрытый рынок, где до сих пор были только Татьяна Толстая и Людмила Улицкая, больше никого там и знать не хотели. Сейчас они взяли права на книгу Владимира Козлова. Итальянцы, немцы, поляки покупают права на Лимонова, так что можно говорить о возвращении этого писателя на европейский рынок.
А.И. С какого-то периода на Франкфуртской ярмарке стало доминировать англо-американское книгоиздание. До сих пор 70% литературы, выпускаемой в Германии, — это переводы с английского языка. Паоло Коэльо и Мураками — американские авторы, хотя один из Латинской Америки, а другой из Японии. С этой точки зрения Франкфурт — весьма живое и хищное воплощение современного глобализма. Понятно, что писателя-человека, творца побеждает издатель. Франкфурт — это не ярмарка писателей, это ярмарка издателей, на которой писатель, хочет он того или нет, выступает как продаваемый или непродаваемый товар — не более того. Казалось бы. Но не всё так просто. Издателя побеждает литературный агент, потому что если он не "замутит" продажу на рынке, то издатель не в состоянии этого сделать. Литературного агента побеждает менеджер по продажам, сэйл-менеджер, который занимается продажей физических книг. А сэйл-менеджера побеждает рекламный агент, и оказывается, что весь литературный процесс сегодня — это дантовские круги ада, на дне которого сидит некий суперупырь, придумывающий рекламные образы. И когда напившийся баварского пива Миша Котомин в ответ на жалобы нашего любимого автора Михаила Елизарова, что он не может писать в год по роману, отвечает: "Ну, тогда нам придется синтезировать другого писателя", — это всего лишь слабый отблеск ужасов, действительно происходящих в книгоиздательском деле.
"ЗАВТРА". То есть литература утрачивает свое человеческое измерение, становится иллюзией, фикцией, симулякром?
А.И. Нет. Она просто вписывается в иную среду, с иными законами и границами.
"ЗАВТРА". Иными словами, границы литературы перестали пролегать только по земле, теперь возникли и воздушные, и космические границы?
А.И. Да, книга во всей ее ограниченности и в то же время бесконечности для чтения перестала быть цельным феноменом, она размывается, становится частью совершенно иного информационного поля. Вот яркий пример. К 150-летию "Манифеста коммунистической партии", в 1998 году, левое британское издательство "Вэрсо" (Verso) тиражом 1000 экземпляров выпустило перепечатку первого перевода — с красным флагом на обложке. Эта книга каким-то образом попала в руки человека, отвечавшего за рекламу в одной известной нью-йоркской фирме, занимающейся продажами готового платья, прет-а-порте. И он купил права на воспроизведение обложки "Манифеста" в своей рекламной кампании по всему миру.
М.К. Точно так же и успех Маяковского заключался не только в новациях стиха, но еще и в активном участии в политической и художественной жизни, в создании целого стиля жизни вокруг собственной поэзии.
"ЗАВТРА". "Окна РОСТА" и так далее — сегодня всё московское метро увешано рекламными стилизациями под Владим Владимыча.
М.К. Кстати, во Франкфурте, помимо собственно ярмарки, было множество сопутствующих акций: фотовыставки, наружная реклама и так далее. По-моему, этот контекст с культурной точки зрения был гораздо интереснее самого мероприятия. Тот же Борис Гройс появился в зале во время презентации письма Лимонова, Иванов вытащил его на сцену, и у них с Прохановым состоялся десятиминутный диалог, чрезвычайно интересный. Борис Гройс, который сегодня является самым авторитетным гуманитарием-русистом за рубежом, кстати, был организатором выставки "Фабрика мечты". Весь Франкфурт с его подачи был аранжирован сотнями тысяч плакатов, где воспроизводились объекты советского искусства 20-50-х годов прошлого века. Скажем, портрет Сталина с надписью на немецком: "Жить стало лучше, жить стало веселее!" Или встающий над океанским горизонтом вместо солнца герб СССР с надписью: "Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!" Представьте себе, выходит бундесбюргер на улицу и — оба-на! Так вот, Гройс заявил, что главной проблемой современного искусства является общение с массами, а здесь возможны только два принципа: или рыночный, представленный в современной Америке, или тоталитарный, существовавший в третьем рейхе и СССР.
А.И. Гройс — удивительный человек. Собственным путем он сумел прийти ко многим мыслям, до которых Проханов додумался уже тридцать лет назад… В мае 2004 года в Германии пройдет выставка, посвященная феномену "посткоммунизма". К ее открытию будет издан двухтомник, в первом томе которого будут впервые изданы на немецком все тексты русских космистов — это идея Гройса, независимая от идей Проханова. Люди с абсолютно разной судьбой, с абсолютно разными взглядами, но если они способны видеть историю, они приходят к одним и тем же выводам. Для меня это сродни чуду. Гройс доказывает, что любое массовое искусство, рыночное оно или нет, тотально, и эта массовость была свойственна даже советской эпохе. Грубо говоря, есть покупатель и есть товар. Чтобы изменить их отношения, можно поменять, улучшить товар. А можно поменять и покупателя. И Гройс, эмигрант из СССР, признается в том, что он сам живет не по модели улучшения товара, а по модели улучшения человека. Советский эксперимент, по Гройсу, не уничтожен — он продолжается, но продолжается на отдельных личностях и группах в рамках общей победы рыночного проекта.
В России, по-моему, на глазах уходит целая эпоха. Ее можно назвать эпохой коммунизма и антикоммунизма, когда эти идеологии ненавидели и любили друг друга. Эта эпоха уходит, и оказывается, что теперь между сторонником небесного, чистого коммунизма Прохановым и сторонником такого же небесного, чистого антикоммунизма Чубайсом гораздо больше общего, поскольку и тот, и другой, каждый по-своему, противостоят прагматикам в портупеях, для которых задача — не построить какое-то новое общество, а конкретно разрулить денежные потоки. Поэтому синтез правого и левого спектра, который Проханов предчувствовал еще в конце 80-х годов, сегодня реально происходит. Тот же Чубайс, который всю жизнь стремился избавиться от коммунизма как от своего врага, теперь вдруг понял, что, избавившись от него, он избавится от самого себя. Ему нечего будет делать без коммунизма.
"ЗАВТРА". Ну да, раньше диссертации защищал по нематериальным методам стимулирования производительности социалистического труда, потом СССР рушил, а теперь что ему — пчел идти разводить?
А.И. Главной целью реформ было уничтожение коммунизма в России. Не достичь какого-то благосостояния народа, а уничтожить коммунизм любыми средствами.
"ЗАВТРА". Ладно, поставим вопрос иначе: старая эпоха ушла, новая пришла. А откуда она пришла, по-вашему?
А.И. Она пришла из нового ощущения стандартов жизни. Как их понимает современный горожанин? Он их понимает в системе супермаркета. Там есть разные отделы: скажем, физкультуры и спорта, бытовой электроники, литературы и так далее, но каждая вещь имеет свою цену и, соответственно, свой уровень доступности. Это гораздо более циничная эпоха, которую мы для себя внутри издательства охарактеризовали как easy-эпоху, от английского слова "easy", легкий. И проблема заключается в том, что нам в этой эпохе непереносимой легкости бытия, легкости потребления благ цивилизации, придется жить и придется использовать ее возможности для подготовки новой революции — просто потому, что других возможностей уже не будет. Кстати, по этому поводу состоялся очень интересный разговор с Александром Андреевичем Прохановым. Мы говорили о том, что привычный нам образ наших любимых идей может трансформироваться, и то, что мы принимаем за войну идей, на самом деле является войной образов, а идея за ними остается той же самой.
"ЗАВТРА". Сталин — это Ленин сегодня?
А.И. Да, ведь многие с таким изменением образа были не согласны. То же касается и идей социальной революции, справедливого устройства общества. Все старые формы, старые образы этих идей уже встроены, опосредованы в глобальный супермаркет, вплоть до Че Гевары и того же Лимонова. Это как в рекламе туристической фирмы: "all incl." — всё уже включено, всё уже состоялось. Ничего объективного помимо этого глобального супермаркета нет.
М.К. Всё настолько плохо, что хорошо.
"ЗАВТРА". Или, в привычной терминологии, чем хуже, тем лучше. Кстати, как ваш проект с манифестом объединения левых европейских издательств?
М.К. Он не реализовался. Всё-таки в Европе совсем другие левые.
А.И. Левизна у нас оказалась очень разной, из противоположных частей солнечного спектра. Жизнь — она ведь не сводится к банальным радостям, как привыкли считать евролевые. А формальным камнем преткновения стало то, что наши коллеги из левого французского издательства забахали огромный том, на тысячу с лишним страниц, посвященный ГУЛАГу. В основном из архивных фотографий.
М.К. Единственное, что там было от Солженицына — это разбивка по зонам и лагерям. И когда смотришь на эти фотки, где заключенные играют в волейбол с охранниками, где ставят спектакли в лагерных театрах, где выпускают свои газеты и журналы, где улыбаются во время работы — понимаешь, что вся эта муть о сталинском тоталитаризме, вся эта ханноарендтовско-ясперсовсовская чушь не имела почти ничего общего с действительностью. На 7 ноября — праздничный снимок, где все фотографируются в обнимку, начальник лагеря с "зэка". Там чувствуется совершенно другое напряжение проблемы: лагеря были местом, где создавался новый человек — в полном соответствии с представлениями Бориса Гройса. Причем не только из заключенных, но и из надсмотрщиков. И это были вовсе не постановочные снимки. А сопровождающие весь фоторяд тексты — да, были вполне диссидентскими, диссонансными и ничего не объясняющими. Песни акына Сергея Адамовича Ковалева. Люди, которые писали тексты, — они просто не видели этих фотографий.
А.И. У этого альбома совершенно потрясающая концовка. Лагеря закрыты, и они начинают зарастать травой, кустарником, деревьями. Узкоколейки расползаются, бараки падают и покрываются землей — всё поглощает природа, история становится природой. Это парафраз, наверное, не только итогов сталинского прорыва, но и человеческой цивилизации в целом.
"ЗАВТРА". Супермаркет тоже травой зарастет?
А.И. Да, наверное, но сегодня мы в нем живем, и не надо этого бояться. Как не надо бояться плохого Сталина, плохого Хрущева, плохого Брежнева, плохого Горбачева, плохого Ельцина, плохого Путина, наконец. Дело не в них, а в нас, по большому счету.
М.К. Проблема еще в том, что вне этого супермаркета ни у кого нет ни единого шанса быть услышанным широкими или даже не слишком широкими массами людей. В конце концов, это всего лишь сумма технологий, выражаясь словами Станислава Лема, и использовать эти технологии можно по-разному. Идея супермаркета сродни идее о том, что земля стоит на трех китах, но это ведь не помешало Колумбу открыть Америку.
"ЗАВТРА". Знаете, когда-то Черномырдин высказался на тему партстроительства: что ни делаем, всё КПСС получается. Любые технологии "заточены" под определенный результат, иначе это не технологии. Технологии культурного супермаркета — не исключение, они дают "на выходе" определенный стиль жизни, определенное отношение к ней, где нет места, скажем так, традиционным ценностям. Русский супермаркет чем-то будет отличаться от американского или немецкого?
А.И. Это еще предстоит выяснить, хотя исторический опыт свидетельствует, что отличия неизбежны: вспомните Ивана Грозного, Петра Первого, тех же большевиков, — они ведь тоже пытались воспроизвести на русской почве какие-то готовые образцы.
М.К.Во Франкфурте мы очень сильно почувствовали, что если мы не начнем изучать свою советскую историю, то мы ее потеряем в пользу западных и околозападных аналитиков. А они уже востребуют этот опыт. Проекты Гройса — живое свидетельство. И советское может вернуться к нам уже с Запада. Потому что тут отношение пока доминирует попустительское — Александр Архангельский, например, спрашивает, когда же мы начнем относиться к Великой Отечественной войне, как к Куликовской битве.
"ЗАВТРА". Наверное, не раньше, чем Германия станет частью России, как стала бывшая Золотая Орда. А если серьезно, то здесь сам вопрос сформулирован неверно. Есть актуальное настоящее протяженностью приблизительно в два поколения до и два поколения после. А у нас еще Сталина недавние диссиденты не успели похоронить, как уже начались разговоры о новом издании 1937 года. Вы почувствовали какие-то перемены? И если да, то как они могут отразиться на вас и на том деле, которым вы занимаетесь?
А.И. Перемены идут не только в России — они идут во всем мире. Я вот, например, при всем своем отрицательном отношении к Америке, за волю в Ираке не могу ее не уважать. Что нам, если весь мир против? Да по фигу! Нужна нефть — значит, возьмем ее! Другое дело, что наряду с этой волей американцы начали проявлять и первые признаки слабости. Даже поведение американцев свидетельствует о том, что они поумерили свою гордыню, стали бояться. Такого количества секъюрити в отеле "Мариотт", где янки привыкли селиться на среду-пятницу в неделю проведения Франкфуртской ярмарки, никогда не было. Пошла у них какая-то муть в Голливуде, когда уже неясно, что такое хорошо и что такое плохо, без традиционного хэппи-энда, под вопросом сама "американская мечта" — они в ней больше не уверены. Вот и поднимают голову то Ширак, то Мухатхир Мохаммад, то Путин. Природа не терпит пустоты и не терпит единообразия.
"ЗАВТРА". Ну, скажем, ваша издательская стратегия как-то изменится вследствие ареста Ходорковского?
А.И. Не знаю. Но я точно знаю другое: сейчас в книгоиздательское дело и вообще в сферу культуры идут совершенно другие деньги, чем это было раньше, начнется процесс слияний и поглощений, поэтому надо выходить на качественно иной уровень работы — или менять профессию. Менять профессию мы не видим никакого смысла, а значит — придется менять и себя, и те книги, с которыми мы выходим к читателям. И "Байки кремлевского диггера" Елены Трегубовой, и новый роман Александра Проханова "Крейсерова соната", и те проекты, которые мы привезли из Франкфурта — это, надеюсь, первые шаги к новому формату.
Беседу вели Владимир ВИННИКОВ и Андрей СМИРНОВ