Авторский блог Редакция Завтра 03:00 11 ноября 2002

ПЕВЕЦ ДАВИД, "РЕЗВУШКА-МАША" И НАЧАЛЬНИК ШЛАГБАУМА

46(469)
Date: 12-11-2002
Author: Людмила Ахременкова
ПЕВЕЦ ДАВИД, "РЕЗВУШКА-МАША" И НАЧАЛЬНИК ШЛАГБАУМА
После знаменитого заседания "круглого стола" в Петербурге, где на самом высоком уровне было объявлено об отмене предполагавшейся реформы русского языка, обсуждать вроде бы стало уже и нечего. Однако нешуточная активность авторов и адептов этой реформы заставляет вновь вернуться к её содержанию. Без сомнения, и на сей раз свой конъюнктурный проект они не выкинули в корзинку, а положили в ящик стола.
Новый "Свод правил русской орфографии" официально так и не был опубликован. Партизанскими тропами через Интернет он всё-таки дошёл до широкой общественности. Что же широкая общественность увидела?
Поскольку в основе любого реформирования должны лежать хоть какие-то принципы, объясняющие публике назревшую необходимость менять сложившиеся традиции, то авторы так объясняли основные мотивы своего творчества:
— давно стало ясно, что правила устарели;
— практика письма всё больше отступала от них.
Оставим в стороне вопрос о том, кому, что и как давно стало ясно об устаревших правилах, принятых менее пятидесяти лет назад. Посмотрим, насколько далеко отрывается от них практика письма. Начнём по порядку.
Судя по пометкам на полях "снято 01.10.01", от покушения на букву ю в многострадальных жюри и парашюте было решено отказаться. И присутствие буквы й в словах конвейер, фейерверк уже перестало считаться роскошью.
Но сердце авторов болело о таких словах, как гитлерюгенд, партячейка, спецеда, детясли, — противоречат они "одному из основных принципов русского письма". Потому и противоречат, что они — не русские. Эти слова насквозь пропахли дымом истории и несут на себе яркую печать своего времени. Они — окаменевшие куски лавы революционного взрыва, того кошмара сокращений и аббревиатур, девятый вал которых накрыл русский язык в начале прошлого века. Изменять эти слова сегодня — то же самое, что озаботиться написанием слова фильдеперсовый. Достойно ли учёных мужей заниматься филологическим гробокопательством? Пусть сегодняшние дети ходят в детские ясли (а не в детясли или детъясли). Пусть их папы работают в Министерстве юстиции (а не в Минюсте или Минъюсте). Пусть русский язык будет государственным, а не госязыком или госъязыком.
Говорить о словах розыскник, служебно-розыскной, розыскной (отдел), которые предлагалось писать через а, даже и не хочется. Именно это написание чутко уловило разницу между розыскниками, ведущими розыск преступников, и забывчивой дамой, разыскивающей потерянные перчатки. В русском языке так мало исключений из правил, что, думается, добропорядочные граждане согласились бы оставить доблестным защитникам порядка букву о в названии их профессии. Тем более, что слово это относится к словообразованиям второго ряда: розыск — розыскник, подросток — подростковый, зорька — зорянка. Кстати, бедной птичке не повезло: в целях достижения полного единообразия букву о в её названии давно заменили на а, и кочует зорянка тридцать лет из одного учебника в другой то с о, то с а. Если идти по этому пути и дальше, доводя успех унификации до логического конца, писать следовало бы в гарах, а не в горах, и соперников примерять друг с другом, а не примирять, — в полном соответствии с правилами чередования гласных в корнях.
Обсуждать написание буквы е в окончаниях таких слов, как Вий, кий, Пий, просто неприлично, поскольку — ий в данном случае является не окончанием, а включает в себя часть корня, поэтому, безусловно, следует писать о кие, о Вие и т.д.
Посчастливилось приставке экс- в значении бывший: после долгих раздумий её всё-таки решили не путать с приставкой экс- в значении вне (экстерриториальный). А ведь эксминистр, эксчемпион, экссоветский — это та реальность, которая существовала, судя по всему, вплоть до 01.10.01.
Однако повезло не всем. И точно так же, как тормозил наш взгляд на экссоветском, застывал бы он в недоумении на машиноместе, пассажирокилометре, монархофашистском, неразлейводе, гуляйгороде и пр.
Но, чтобы не убыло сразу во всех местах, предлагалось корень пол- без долгих раздумий писать через дефис не только перед гласными, прописными буквами и перед л, но и во всех остальных случаях: пол-комнаты, пол-дома.
Чудны дела твои, Господи! Полёт "научной" мысли не знает границ: оставить читающую публику один на один с монархофашистским и услужливо разделить дефисом полдома, упростив до полного дебилизма одно из самых логичных и совершенных правил, которое если и вызывало у кого затруднения, так только у тех, кто писать по-русски не учился вовсе.
Не остались без внимания и сочетания дурак дураком, молодец молодцом, свинья свиньёй и бревно бревном. Их предлагалось писать через дефис, подведя под общее правило написания повторов: беленький-беленький, чуть-чуть, постоял-постоял, еле-еле. Трудно понять, почему чуткое ухо искушённых филологов не улавливало одного фонетического ударения в приведённых примерах и почему так хотелось им стереть выразительность речи героев чеховской "Барыни": "Тут Сёмка дерзостей наговорил... Вы уж не серчайте, барыня. Дурак дураком. Дурь ещё из головы не вышла. Не чувствует. Народ такой". Или у Пушкина: "Знаем мы вас; куда тебе деньги тратить, дома живёшь свинья свиньёй, никого не принимаешь, своих мужиков обдираешь, знай копишь да и только". Ударение в выделенных словах явно не одно. Но, как говорится, "не чувствуют", "народ такой".
"Коль пошла такая пьянка — режь последний огурец!" Дальше — больше. Дошёл черёд и до дефиса в сочетаниях с приложением. Новая редакция свода считала необходимым писать через дефис не только приложения, стоящие позади определяемого слова, но и "сочетания с предшествующим определяемому слову приложением". Сегодня, читая всадник богатырь и всадник-богатырь, мы можем чётко определить, что в первом случае речь идёт о богатыре, который сел на коня, а во втором — о всаднике, который обладал большой силой. С принятием нового правила стало бы невозможным определить, какое из двух слов является главным. Думается, пушкинская Лиза из "Барышни-крестьянки" мало обрадовалась бы нововведению, поскольку из барышни, позволившей себе стать крестьянкой, она превратилась бы в крестьянку, ставшую барышней. Зато старик курган из чеховской "Степи" сильно был бы рад: у него появлялись шансы побыть реальным стариком. И у старушки люстры Паустовского — тоже. Сейчас старушка люстра — это старая люстра, но с принятием новых правил она превратилась бы в старушку, считающую себя люстрой. Что ж, бывало и хуже, правда, в других местах.
Во всей русской литературе старик отец — это старый отец, а не старик, оказавшийся вдруг отцом. Проказница мартышка — это мартышка-проказница, а не проказница, оказавшаяся мартышкой.
В прекрасном издании Пушкина, вышедшем на заре перестройки миллионным тиражом под редакцией Академии Наук, читаем: “Старик отец один сидел и на погибшую глядел”.,/i> Или: “Певец Давид был ростом мал”.
Во множестве других изданий можно найти и старик-отец и певец-Давид, написанные через дефис, хотя в последнем случае имя собственное не может служить определением к имени нарицательному. Спустя десять лет эту языковую небрежность Институт русского языка попытался узаконить, предложив писать через дефис "резвушка-Маша". Принятие этой языковой нормы, несомненно, уменьшило бы выразительные возможности русского языка, что во многих случаях привело бы к двойному толкованию смысла уже написанного, и в конечном итоге сократило бы сферу употребления одиночных приложений.
Но совсем грустно становилось при взгляде на друг-друга, написанные через дефис. Новый свод относил их к классу местоимений-существительных, ссылаясь на энциклопедию "Русский язык" 1997 года, в которой читаем:
"Определились различные точки зрения на положение М. (местоимения) в системе частей речи в целом. Одни исследователи считают М. особой частью речи, категориальным значением которой является указательность, другие полагают, что М. не составляет единой части речи, а распределяются по тем частям речи, формам и функциям которых они соответствуют. Некоторые учёные в качестве особой части речи выделяют только М.-существительные..."
Безусловно, учёные имеют право на разные точки зрения. Но стоит ли вносить какие-либо изменения в традиции правописания, когда "в товарищах согласья нет"? "Друг друга в суматохе не слышат, не понимают, а кончится всё-таки тем, что расцепятся — и всё смолкнет..." (А.И.Гончаров). Нельзя не видеть, что друг друга — это вам не кое-что. Сочетание друг друга всегда связано не с одним, а с двумя встречными действиями, направленными на разные объекты, а не на один, как в случае с кое-что. Вспомним классику: "Мы часто сходились вместе и толковали вдвоём об отвлечённых предметах очень серьёзно, пока не замечали оба, что мы взаимно друг друга морочим" (М.Ю.Лермонтов). При дефисном написании лермонтовское "взаимно друг-друга морочим" выглядело бы по меньшей мере странно. Одним словом, "кое-что и пригорело, кое-что и вовсе не сварилось" (Н.В.Гоголь).
Кульминацией орфографического волюнтаризма являлась попытка изменить "правило о написании нн и н в полных формах страдательных причастий прошедшего времени и соотносительных с ними прилагательных" путём отказа от их орфографического разграничения.
Русский язык невероятно пластичен. Одни части речи свободно перетекают в другие, и граница между ними становится порой почти невидимой. В первую очередь это относится к причастиям и отглагольным прилагательным. Иногда даже вид глагола, от которого образованы причастия и прилагательные, бывает трудно определить (например, к глаголу ранить можно поставить не только вопрос что сделать?, но и что делать?).
Свод правил 56-го года позволял отличить жареного цыплёнка от жаренного в масле цыплёнка, автоматически переводя отглагольные прилагательные с зависимыми словами в ряд причастий. В самом деле, отглагольное прилагательное жареный стоит в одном раду с качественными прилагательными: свежий цыплёнок, большой цыплёнок, белый
цыплёнок, а причастие жаренный в масле из другого ряда: общипанныйцыплёнок, выращенный цыплёнок, зажаренный цыплёнок, т.е. характеризует цыплёнка, с которым что-то произошло, с которым что-то сделали. Наличие такого яркого опознавательного признака, как зависимое слово, позволяло пишущему сразу писать н или нн, передавая тонкие смысловые оттенки.
Изменение правила привело бы к потере глагольного значения в определениях типа: раненый в ногу солдат, приблизив его к белому в крапину цыплёнку, а словосочетание конченый человек (опустившийся, плохой), наоборот, с двумя нн (конченный человек) приобрело бы крайне негативный глагольный оттенок.
Все вышеперечисленные примеры не имеют никакого отношения к практике письма (за исключением, как отмечалось, одиночных приложений) и ни в каком реформировании, как видим, не нуждались.
Непоследовательность реформаторов удивляет: в 1918-м году убрали второе л в слове галерея (смотри старое написание на фронтоне здания Третьяковки), приблизив его к galery, а теперь предложили писать плейер без й — плеер,— якобы устраняя колебания, которых попросту нет, поскольку хорошо известно английское рlау — игра (тогда уж и плейбой следовало бы писать плебой).
Ведя упорную борьбу со старыми, хорошо укоренившимися словами и сочетаниями, авторы реформы не замечают нового — клипового, модульного сознания современного человека, выросшего на кубиках Lego, и настойчиво предлагают писать слитно сложные слова с "компонентами аудио-, видео-, медиа-, макси-, миди-, мини-": максиюбка, минитрактор.
Вообще-то авторы реформы в поисках доводов не сильно напрягались. Например, пункт о необходимости слитного написания наречий всердцах, дозарезу, доупаду, заполдень, заполночь, навесу, наощупь, наплаву, наскаку, насносях, подстать, непрочь сопровождался таким комментарием: "Процесс кодификации слитных написаний наречий традиционно носит сугубо индивидуальный характер, т. е. направлен на конкретные языковые единицы. Выборочный подход к закреплению слитных написаний наречий обусловлен, с одной стороны, устойчивостью традиций письма, а с другой, живым характером процесса обособления наречий от парадигмы существительных и вытекающей отсюда возможностью различной лингвистической интерпретации одного и того же факта". Вы поняли? Примите поздравления.
Предлагалось также перейти к формально-грамматическому принципу написания сложных прилагательных: "Писать через дефис сложные прилага-тельные, имеющие в первом компоненте основу относительного прилагательного с суффиксом, а также основы на -ик-, -лог-, -граф- (соотносительные с прилагательными на -ический), напр.: народно-хозяйственный, северно-русский, западно-сибирский, водно-спортивный, бессрочно-отпускной, первобытно-общинный, церковно-славянский, авторско-правовой, химико-технологический. При отсутствии суффикса прилагательных в первом компоненте писать сложные прилагательные слитно, напр.: нефтегазовый, буровзрывной, звукобуквенный, приходорасходный, товаропассажирский".
При всей внешней путаности, доля истины в этом предложении, может быть, и была, и его, вероятно, можно было бы обсуждать, но лишь в качестве дополнения к правилу 1956-го года, в основу которого положен семантико-синтаксический принцип, основанный на выявлении равноправного или неравноправного отношения основ: водно-солевой, но водноспортивный. Замена одного правила другим лишь поменяла бы проблемы с точностью до наоборот, породив, например, такие слова, как средиземно-морский. И вряд ли стоило в 29-м издании академического словаря явочным путём вводить слитное написание грузопассажирского и ликёроводочного с единственной целью, чтобы потом цитировать самих себя.
"Круглый стол", посвящённый вопросу реформирования языка, который был проведён в начале года в Союзе писателей России, в своей резолюции выразил недоверие руководству Института русского языка и крайне отрицательно высказался о внедрении в языковую практику вышеперечисленных изменений, констатировав тот факт, что писатели реформы не примут, даже если она будет утверждена правительством. Это решение поддержали и широкие круги научно-педагогической общественности.
Не знаю, есть ли, например, во Франции институт французского языка, с какой периодичностью он меняет буквы в названиях птичек и ликёро-коньячных заводов. Но бурная реформаторская деятельность Института русского языка заставляет вспомнить где-то слышанный случай из жизни, когда на далёком переезде никак не могли найти желающего работать в должности дежурного. Тогда повесили объявление: "Требуется начальник шлагбаума". На следующий день от кандидатов не было отбоя...
Быть дежурным у шлагбаума и сообщать почтеннейшей публике, как пишется то или иное слово, в каких случаях писатели ставят те или иные запятые, — дело скучное и неблагодарное. А вот быть начальником шлагбаума, особенно если его поставить поперёк путей и начать руководить процессом, — очень почётно: тебя сразу начинают замечать, без тебя уже и обойтись не могут. Но возникает вопрос: нужен ли такой начальник у шлагбаума?

1.0x