ВЛАДЫКО НАШ

ВЛАДЫКО НАШ (Из воспоминаний З.)
25(290)
Date: 22-06-99
КОГДА Я ЧИТАЮ: “Молитвами святых отец наших...”, то всегда добавляю: “... и в л а д ы к и нашего, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй мя”. И сразу становится легче. Для меня владыка Иоанн свят, ибо всю свою жизнь отдал для нашего спасения. Я благодарна Богу за то, что он вверил меня такому наставнику. Сколько пришлось пережить с ним и светлого, и грустного!
Может быть, не все замечали, но я точно знаю, что владыка был прозорливым. Раньше я жила в Саратове и приезжала в Куйбышев, чтобы решить у владыки свои наиболее трудные вопросы. В день приезда я шла в храм на всенощное бдение и там, слушая проповедь владыки, я чувствовала, что он знает все мои мысли и говорит сейчас для меня одной.
И это замечала не только я. В Самару в то время приезжали матушки из Пюхтицкого монастыря и тоже подтвердили мое наблюдение. Они также все самое главное для себя черпали из проповеди владыки. Открыто он никогда не обличал, не говорил: “Ты так делай...” или: “Так не делай...” Если его спросишь — он ответит, но сам старался не опережать приходящего к нему, хотя во многом знал, с какими мыслями к нему приходили. Он тщательно скрывал свою прозорливость, но в проповедях часто давал четкие и прямые ответы духовным чадам. Меня всегда это очень удивляло. И особенно однажды, когда я, приехав из Саратова, слушала проповедь владыки, в которой он сказал поразившие меня слова: “Не осуждай своего старца!” А у меня как раз перед отъездом произошел неприятный конфликт с моей старицей.
Владыка очень любил свою паству, и в каждом человеке он видел своего ребенка. И хотя в этом ребенке были свои телесные и душевные недостатки, владыка старался исправить их и подать исцеление от болезни. Всем сердцем владыка стремился помочь человеку, и для этого он трудился, не жалея самого себя. Все знают и помнят, что на приеме к владыке всегда было много народа. И всех он старался принять и выслушать. Кроме того, к нему непрерывно шли домой. Принимал он людей до 10 часов вечера. А если кто-то приходил со срочным делом, то прием продолжался и ночью. Все могли позвонить владыке. И ни разу никому он не отказывал, никогда не вспылил: “Что вы мне не даете покоя? Вы мешаете мне спать” и т. п. Такого никогда не было. Владыка всегда входил в суть дела каждого человека, обращавшегося к нему за помощью.
Владыка постоянно произносил проповеди. Обычно во вторник вечером после акафиста, в субботу после всенощной и в воскресенье за литургией. Эти проповеди строились им главным образом на поучениях святых отцов. Говорил он очень просто, настолько просто, что, бывало, возьмет какую-нибудь фразу из творения святых отцов и начинает ее обстоятельно и подробно растолковывать. А потом, обратившись к пастве, спросит: “Ну, все вы поняли?” Народ молчит. Он: “А вы как бы поступили в этой ситуации?” И улыбнется по-отечески... и скажет затем что-нибудь просто и доступно, чтобы смысл его слов дошел до каждого человека, особенно до пожилых (а их, как правило, в храме было большинство). Говорил он, с одной стороны, как власть имеющий и вместе с тем как любящий отец. Эти проповеди сильно влияли на внутреннее состояние верующего человека. Не случайно, что меня, приехавшую первый раз в Самару, весьма поразил необычный духовный подъем самарской паствы и тех пастырей, что окружали владыку.
Для себя я всегда сравнивала владыку с с о л н ц е м, которое излучает теплые лучи и обогревает всех людей. Свет его всегда отражался в человеческих душах. Почти каждую неделю мы посещали владыку в его архиерейском доме на улице Ульяновской. Нам отворяли дверь либо матушка Олимпиада, либо Клавдия. До нас доносились звуки никогда не умолкавшей в доме богослужебной музыки, записанной в Покровском кафедральном соборе. Владыка обычно записывал свои архиерейские службы на магнитофон, а затем прослушивал их в домашней обстановке. Он анализировал порядок и строй богослужения, особенности церковного пения. Тщательно разбирая каждую свою службу, владыка старался убрать из нее то, что ему не вполне нравилось, например, какие-либо музыкальные произведения, вводя вместо них другие, более соответствующие его представлению и вкусу. Он постоянно совершенствовал искусство и практику богослужения. Обязательно каждую неделю к владыке приходил регент большого хора Покровского собора Тамара Ивановна для обсуждения всех проблем, связанных с архиерейским хором.
...Владыка, как всегда, выходил встречать нас, и это было одновременно и просто, и величественно. Я всегда шла к нему с невольным трепетом и благоговейным страхом. Владыка выходил к нам какой-то необыкновенный — протягивал руку на благословение и спрашивал: “Ну, как вы? Что там у вас?” Он всегда внимательно слушал нас и советовал, как поступать в том или ином случае. Окончив беседу, мы уходили от него с необыкновенным духовным подъемом.
Вспоминаю один знаменательный случай. Наша соседка часто принимала постояльцев, приезжавших из разных мест на городской рынок. И вот однажды поздно вечером, как всегда, приехали люди и, не сумев достучаться к соседке, попросились к нам переночевать. Это были две женщины из Дагестана — учительница и ее дочка со сказочным именем Шахерезада. Им у нас так понравилось, что они захотели остаться еще на неделю, тем более, что у соседки все места были уже заняты. Мы согласились их оставить. Во вторник вечером мы всей семьей отправились в храм. За нами увязались и наши постояльцы. Для них, мусульманок, было удивительно, что мы, женщины, ходим молиться в храм. У них это не было принято, так как мечеть посещают только мужчины. В тот вечер в Покровском соборе пели акафист иконе Божией Матери “Взыскание погибших”. Я всегда вспоминаю, с каким необыкновенным подъемом пелись эти акафисты. Это действительно были песнопения, посвященные Матери Божией. Казалось, Сама Пречистая стоит среди нас. И моление владыки во время этих акафистов было особенно усердным. Вообще у него были особенные службы. Всегда чувствовалось, что он п р е д с т о и т перед Божией Матерью. С горячей молитвой обращался он к Богородице, читал ей акафист и плакал за всю свою паству. Здесь были и радость, и печалование о всех страждущих и ищущих спасения, о всех нас, его детях. Он очень любил песнопение: “Кому возопию, Владычице, кому прибегну в горести моей”. Он пел это так проникновенно и одухотворенно, что слышавшие его женщины-дагестанки плакали и рыдали. А на обратном пути, возвращаясь из храма, спрашивали нас: “Неужели у вас все время так хорошо и красиво?” Настолько православная служба, благолепие храма и служение владыки потрясли души женщин-иноверок, что восторг от увиденного навсегда запечатлелся в их памяти и сердце.
Хотя голос у владыки не имел профессиональной постановки, он очень любил петь и пел с такой душой, что слышавшие его люди не могли удержаться от слез. Особенно он любил петь с протодиаконом Аркадием и протоиреем Олегом. Это было незабываемое пение. Никакие красивые голоса не могли сравниться с ними, ибо пели они не столько голосом, сколько своей душой.
Слово владыки обладало необыкновенной силой. И об этом знали все. Стоило спросить у владыки о чем-нибудь важном и сделать потом нечто обратное тому, что он благословил, — в жизни случалось подчас непоправимое. Очень многие испытали подобное на себе. И нередко каялись из-за того, что когда-то посмели ослушаться владыку. Однако нередко было уже поздно. Сам он неустанно подчеркивал: “Надо слушаться моего первого слова”.
Помню, как во время массового увлечения телесеансами Чумака и Кашпировского соблазнилась и некоторая часть православных. Владыка сразу отреагировал на эту беду. Однажды вечером он вышел для проповеди на амвон и грозно сказал: “Я Ангел Церкви, и моими устами говорит вам Сам Бог”. И тогда же строго запретил кому-либо лечиться у мнимых целителей.
Владыка был удивительный человек: мало того, что он знал и любил нас — своих духовных детей, он знал и всех наших родственников. Он духовно прозревал их своими очами и помогал им в тех случаях когда мы просили его об этом.
Большое значение владыка придавал делу милосердия. Примечательно отношение владыки ко всем старым и больным людям, к которым он старался пристроить молодежь, и тем самым учил ее милосердию. Если к нему приходили и просили о помощи, он обязательно выходил на амвон и просил паству помочь нуждающемуся. И добрые люди всегда находились. Они образовывали небольшую группу их 5-6 человек (владыка лично следил за ее составлением) и по очереди, сменяя друг друга, ухаживали за больным.
Интересно было наблюдать за владыкой, когда он стоял на благословении во время чтения канона (в субботу вечером или накануне церковного праздника). Люди настолько привыкли к отеческому отношению со стороны владыки, что никогда не чувствовали робости или стеснения и всегда шли к нему, как к своему родному отцу. Мало того, что он принимал людей в епархиальном управлении или дома, он много времени уделял живому общению с паствой в храме и особенно во время благословения. Почти у каждого находилось что-то, о чем он спрашивал владыку. Больные чаще всего рассказывали о своей болезни. Владыка несколько раз крестил больное место, прикладывал к нему руку, благословлял страждущего, гладил его по голове, утешал и обнадеживающе улыбался. И человек отходил от владыки успокоенный. Удивительно сильным было это единение народа Божия со своим пастырем.
Необыкновенно при владыке проходили Рождественские дни. В самый день праздника утром, до начала архиерейской Божественной литургии, владыка ждал в своем доме первых посетителей. Это были дети. Те из них, кто приходили первыми, — обязательно получали от владыки особый приз. Поэтому многие дети стремились прийти пораньше. Они с большой радостью шли к владыке, и он всегда очень хорошо их встречал. К этому визиту все уже было заранее приготовлено: стояла рождественская елка, вертеп и праздничный стол с множеством разнообразных сладостей. Весь этот день к владыке непрерывным потоком шли люди. Когда он отдыхал — непонятно. И со всеми владыка был радушен, пел рождественский тропарь, показывал вертеп, весело разговаривал и раздавал маленькие подарочки. Он брал из каждой вазочки по конфетке и дарил гостям так, чтобы каждый получил разные. Было огромной радостью получить от владыки этот заветный дар. Всегда, когда мы к нему приходили, он давал нам эти конфетки. А мы в свою очередь старались часть их отправить своим родственникам как благословение от владыки.
Когда он ехал на службу, то всегда приезжал к самому началу. Очень редко случалось так, что он опаздывал или задерживался где-то. Если он видел, что прибывает раньше назначенного, его машина останавливалась где-нибудь за квартал до церкви, и владыка ждал, чтобы точно подъехать к условленному времени. Народ любил встречать своего архипастыря. Прихожане выстраивались во дворе храма и приветствовали владыку, распевая церковные песнопения. Владыка выходил из машины, чинно вступал на паперть и на три стороны благословлял паству. Он входил в храм и продолжал на ходу благословлять подступавших к нему людей. Владыка старался никого не оставить без внимания, даже во время богослужения, когда очень многие стремились именно у него получить благословление. По окончании службы и проповеди, когда владыка направлялся к машине, все повторялось. Народ устремлялся к архиерейской машине, чтобы опять и опять благословиться у своего архипастыря. Народ теснился и плотным кольцом окружал уходящего архиерея, который продолжал неустанно и щедро благословлять свою паству. И делал он это неизменно с большой любовью.
После литургии владыка имел обыкновение выходить через боковые алтарные двери храма. Но и там, зная об этом правиле, его поджидал народ, который стоял здесь в любую погоду, невзирая ни на холод, ни на ветер, ни на дождь. При этом люди, стоявшие здесь, нередко увещевали друг друга: “Что же вы владыке спокойно выйти не даете? Ему холодно, он может заболеть. Не стойте здесь!” Говоря или думая так, каждый все равно старался получить от владыки благословение. И опять владыка выходил и благословлял толпящихся людей. Только после этого садился в машину и ехал домой. Во время благословления ему часто вручали конверты с письмами или просьбами, иногда на ходу задавали вопросы, на которые владыка стремился кратко ответить. Владыка постоянно общался с народом — и с малыми, и со старыми, с красивыми и с некрасивыми, глупыми и умными. К нему шли в с е. И в с е х он принимал одинаково с большой любовью.
Самара