«Я ЧИСТ ПЕРЕД МУЗЫКОЙ И НАРОДОМ...»

Author: Тихон Хренников:
«Я ЧИСТ ПЕРЕД МУЗЫКОЙ И НАРОДОМ...»
41(254)
Date: 13-10-98
Немного осталось в русском искусстве подлинно больших, любимых народом, легендарных художников. Новое время что-то не одарило нас созвездием гениев, не порадовало обилием кинофильмов, спектаклей, мелодий, которые стали бы нужны людям.
Лямку служения культуре в основном продолжают тянуть те, кто состоялся в Советскую эпоху. Они умеют упрямо, целеустремленно, талантливо работать. Они умеют дарить людям радость.
Среди таких художников — народный артист СССР, лауреат Ленинской и Государственных премий, Герой Социалистического Труда, первый и последний Председатель Союза композиторов СССР Тихон ХРЕННИКОВ. С ним встретился наш специальный корреспондент композитор Иван ВИШНЕВСКИЙ.
— Тихон Николаевич, вы удивительный человек, вы — один из последних могикан советского искусства, к счастью, находящийся в полном здравии, обладающий ярким слогом и ясным рассудком. Вы можете рассказать о том времени, которое мы не застали...
— Я родился в городе Ельце бывшей Орловской губернии; сейчас это Липецкая область. Мои деды не имели никакого отношения к искусству — они торговали лошадьми на ярмарках. Отец мой был просто приказчиком у разных хозяев, так что о высоком музыкальном искусстве в семье не было и речи. Впрочем, музыку у нас любили — музыку народную. У моих родителей было 10 детей. Мои старшие братья и сестры учились в университетах, правда, за их обучение платило землячество, потому что отец таких огромных денег не имел. Домашнее музицирование было тогда очень распространенным явлением, и не только в семьях, но и среде молодежы, студенчества: играли на мандалинах, на гитарах, организовывались импровизированные ансамбли. Помню, у нас при школе даже был небольшой оркестрик, где я солировал на... стаканах. Стаканы "настраивал" при помощи различного количества налитой в них воды.
Студенты музыку уважали, пели популярные тогда песни, городские романсы. Один из моих братьев — Глеб, который учился в Московском университете, — имел совершенно изумительный тенор. Его слушал Собинов и предсказывал блестящую будущность. Брат поступил в Московскую консерваторию параллельно с университетом. Но это происходило во время Первой мировой войны, а наша семья была очень патриотично настроена, и Глеб ушел добровольцем на фронт. Под Двинском он был убит. Это была страшная трагедия для всей нашей многочисленной семьи. Помню, когда мы получили телеграмму, мать просто рухнула на пол от горя.
— Тихон Николаевич, ведь вы тоже пели — и многие читатели нашей газеты знают ваш голос — пели и в День Победы, была трансляция из Берлина. Сохранилась эта запись.
— Да. Но я пел "по-композиторски". Я в это время был на 1-м Белорусском фронте. И вот седьмого или восьмого мая мы сидели в штабе Чуйкова, и один из его заместителей предложил поехать на берлинскую радиостанцию. И мы поехали — Костя Симонов, Женя Долматовский, Матвей Блантер и я. Во-первых, мы первый раз увидели магнитофон, обалдели оттого, что есть такие машины, которые не только записывают и тут же передают, но и дают возможность увезти с собой запись. Наши поэты стали читать свои стихи, композиторы — петь свои песни. И вот возникла целая записанная на пленку программа. Ее сохранил и растиражировал генерал Духанов. Один из дублей остался на радио.
— История прямо-таки врывается в наш с вами разговор: вам было 12 лет. Умирает Сергей Есенин. Вы помните это событие?
— Конкретно этот год я не очень хорошо помню, хотя потом, когда подрос, Есенин стал для меня в ряд самых наших великих поэтов. Я считаю, у нас в России было их пять: Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Есенин и Маяковский. Вот это историческая плеяда великих поэтов. Были, конечно, и другие замечательные поэты: Фет, Тютчев, Ахматова, Цветаева, Блок... Но главные — это те, кого я перечислил. Несколько лет назад я перечитал все стихотворения Некрасова, написал цикл хоровых сочинений на его слова и понял, что это величайший поэт. Маяковский — сильнейшая поэтическая личность уже нового времени. А Есенин — это абсолютная моя любовь с юношеских лет. Все эти поэты — колоссы, на которых зиждется вся наша Русская поэзия.
— Позвольте мне заметить, что перечисленные поэты в первую очередь поэты гражданственные. То, что вы сами гражданственный композитор — несомненно. Всю свою жизнь вы сочиняли глубоко патриотические сочинения, но вы занимали и серьезнейшие посты. В каком году вы возглавили Союз композиторов?
— Это произошло в 48-м году и совершенно неожиданно для меня. Союз композиторов был очень авторитетной организацией, потому что во главе этой организации секретарями были такие мощнейшие фигуры, как Шостакович, Хачатурян, Свиридов, Щедрин... Поэтому позиции Союза композиторов были определяющими в музыкальной политике и музыкальной практике. Сейчас, к сожалению, Союз композиторов не играет никакой роли. Композиторы влачат жалкое существование. Сейчас я не бываю в Союзе и не имею к нему никакого отношения. Да и Союз мной не интересуется, даже в день моего рождения никто не позвонил, не спросил: хотелось бы мне отметить 85-летие, например, исполнением моих вещей. Впрочем, я никогда никаких юбилеев не праздновал и не собираюсь это делать, потому что я не терплю никаких славословий, речей и тому подобного. Но было бы приятно, если бы Союз проявил себя подобно радийщикам, которые по собственной инициативе в день рождения организовали симфонический концерт из моих сочинений разных периодов моей жизни. Я ведь хорошо помню, как в советское время, если у кого-то был юбилей (хотя я не люблю этого слова), мы все старались подать юбиляра как-то особенно, исполнить его сочинения. Естественно, здесь не должно быть никакого личного интереса — должен быть интерес со стороны обществености. Если сравнить, как относились к людям в старое время и теперь... понятно, в пользу какой эпохи будет сравнение.
— Тихон Николаевич, ваши человеческие качества, умение ладить с людьми позволили вам много лет возглавлять Союз композиторов, сохранить его, сберечь людей в самые "крутые" времена. У вас в характере какая-то особая дипломатичность?
— Во-первых, сначала меня назначил генеральным секретарем Оргкомитета Сталин. Председателем Оргкомитета был назначен Асафьев. Нам было поручено подготовить первый Съезд композиторов. Первый Съезд прошел в 48-м году, до этого таких съездов не проводилось и композиторской организации не было, а был Оргкомитет. Но, к величайшему сожалению, в 1949 году Борис Асафьев скончался. А это был выдающийся наш музыковед, величайший писатель о музыке, кроме того, он был хорошим композитором — тогда шли его балеты "Бахчисарайский фонтан", "Пламя Парижа", звучали другие произведения.
Я совершенно не готовился к общественной деятельности, потому что для меня счастье — быть композитором, играть свои сочинения, быть пианистом (я учился играть на рояле у Нейгауза, по композиции моим преподавателем был Шебалин — тоже выдающийся педагог и композитор своего времени). Тогда я даже не задумывался, что надо будет ходить на работу. Меня от этой мысли просто в холодный пот бросало: неужели настанет время, когда придется не сочинять музыку или писать партитуру, а ходить в какое-то учреждение. Но вдруг совершенно неожидано меня пригласили в ЦК, и разразилась вся эта история, когда я был назначен самим Сталиным. А далее на первом Съезде и потом на последующих меня коллеги избирали тайным голосованием. Так я и пробыл в Союзе композиторов 43 года, до 1991 года, когда скончался Советский Союз и скончался Союз композиторов СССР. Тогда я вышел из своего кабинета и захлопнул за собой дверь.
— Тихон Николаевич, интересно ваше чисто творческое, человеческое, эмоциональное отношение к тому, что произошло, когда вдруг композиторы-братья из Азербайджана, Армении, Белоруссии, Грузии — из всех советских республик — стали неожиданно для вас иностранцами. Советский Союз прекратился для вас, так сказать, и на композиторском уровне.
— Это был кошмар. В Советском Союзе существовали очень активные композиторские организации, которые помогали музыкантам и в творчестве, и в быту. Понимаете, я очень любил музыку своих коллег. Никогда не было никакой зависти, потому что была у меня своя творческая жизнь, которая развивалась нормально: все, что я писал, исполнялось — балеты ставились, оперы ставились, симфонии и фортепианные, скрипичные произведения звучали... Поэтому основное, что мной двигало в Союзе композиторов, — это интерес ко всему хорошему, ко всему новому, талантливому, что создавалось в то время, вне зависимости от того, где такие произведения были написаны. Всюду были мои близкие, очень близкие друзья. Бюджет нашей композиторской организации был тогда — 20 миллионов рублей в год. Это — колоссальная сумма для того времени. Мы строили дома, бесплатно давали квартиры — и не только в Москве, а и во всех республиках, организовывали Дома творчества, где композиторы жили, сочиняли, вместе с ними находились их семьи (плата за все была чисто символическая). Мы пропагандировали музыку, у нас были всюду отделы пропаганды, которые много денег тратили на организацию авторских концертов. Тогда, скажем, исполнение советской музыки вменялось в обязанность каждому коллективу — это было государственное распоряжение. И вдруг все закончилось. Я хочу рассказать, как это произошло. Здесь было предательство наших руководителей. Я считаю предателем партии и предателем народа Горбачева и его приспешников, которые специально устроили травлю советского искусства — вы вспомните конец 80-х годов — начало 90-х, когда со всей советской интеллигенцией расправлялись по указке свыше. Я не буду называть фамилии, все они известны. Что они сделали с Бондарчуком? Как они "размазывали" этот величайший талант! Им нужно было развенчать советскую интеллигенцию, которая мешала им делать гадостные дела по отношению к нашей стране и по отношению к нашему обществу. Это предатели! В этом я убежден абсолютно и бесповоротно! Я и на себе испытал предательство. Я ничего не делал дурного, моя совесть совершенно чиста и перед музыкой, и перед моими коллегами. Даже жалованье не получал в Союзе композиторов как генеральный секретарь — отказался, так как считал, что общественной работой нужно заниматься бесплатно и хлеб свой нужно зарабатывать профессиональным трудом, а не общественной деятельностью.
— Я был членом молодежной секции Союза композиторов, и буквально на моих глазах, как песок сквозь пальцы, стало уходить такое понятие, как патриотизм. Оно стало немодным, оно стало осуждаемым. Имена Свиридова, Гаврилина, Бориса Чайковского и многих других крупных наших мастеров стали чуть ли не ругательствами для огромной массы появившихся, с одной стороны — "попсовиков", а с другой стороны — "авангардистов". Что вы предпринимали, когда эти господа потихоньку, "тихой сапой" захватывали власть в Союзе?
— Вы знаете, власти у них не было никакой, потому что их массы не поддерживали. Кстати, раньше их больше исполняли, чем теперь: в прежние времена были какие-то фестивали, пленумы — исполнялась музыка всех направлений. Моя точка зрения — каждый композитор имеет право писать так, как он хочет, но и все остальные имеют право высказывать свое мнение. Мы можем любить что-то или не любить, потому что искусство — это не есть нечто данное, которое все должны любить. Я не могу сказать, что любил все произведения того времени, но другое дело, что я считал для себя необходимым помогать всем. Все симфонии Шнитке покупались Министерством культуры, так же, как и произведения Денисова, так же, как и сочинения тех, кто считал себя музыкальным диссидентом. К тому же, их широко поддерживала заграница. Скажем, Шнитке любили в Германии, часто туда приглашали — он там стал совсем своим человеком. Так вот, если хотя бы на один день в недрах МИДа задерживалось оформление его документов, так ко мне приезжал немецкий посол и спрашивал: почему это происходит?.. То же самое было и с другими "авангардистами". Я не любил их музыку, но никогда не препятствовал ее исполнению. Время все расставляет по своим местам...
Что касается патриотизма. Вы правильно заметили, что идеи патриотизма ушли вместе с советским временем. Сложно сегодня решаются вопросы финансирования национальной культуры. Но вот на открытии 11-го конкурса имени Чайковского я как председатель Оргкомитета с большой трибуны сказал, что наконец-то этот конкурс устраивается на отечественные деньги — государственные и спонсорские. Ведь раньше нашими спонсорами были японцы. Для моего патриотического чувства был невероятным испытанием тот факт, что без японцев мы не можем провести этот конкурс. А ведь конкурс имени Чайковского, я считаю, — это художественная национальная реликвия нашей страны и нашего народа.
— Не кажется ли вам, что наши оппоненты и в политической сфере, и в сфере искусства очень хорошо умеют объединяться, в отличие от нас, русских?
— Я считаю "авангардистов" сектантами. Это не линия большого искусства, это секты, которые очень крепко скреплены внутри. Мы — русский народ — народ в себе уверенный, уверенный в своем будущем, очень терпеливый народ, очень любвеобильный народ. И нам все кажется, что все происходящее сейчас — это случайно, это скоро пройдет, это не может так долго продолжаться... Но нет. Меня крайне удивляют многие наши оппозиционеры, которые ведут себя очень вяло. На что они надеются — я не понимаю. Скажу, что я даже разочаровался во многих "иконах" оппозиции. Когда-то Сталин поднял тост за терпеливый русский народ. Действительно, и при Сталине русский народ терпел очень много неприятных вещей. Я со Сталиным встречался несколько раз, видел в нем и гениального человека, и великого актера, и вождя с большими негативными чертами. Но то, что делается сейчас, — это такой позор, что его вообще трудно пережить. Человек работает и за свой труд не получает жалованья — этого не может быть ни в какой нормальной стране. Люди голодают... Нельзя же так долго терпеть.
— Тихон Николаевич, насколько я вижу (по рукописи, лежащей на вашем столе), музыка дает вам хоть какую-то отдушину.
— Не только отдушину — это самое счасливое для меня время, когда я сижу за нотной бумагой. Сейчас вот пишу партитуру нового балета. А премьера балета "Наполеон Бонапарт" состоялась в 1995 году. В 93-м году мне позвонил мой друг Андрей Петров — руководитель Кремлевского балета — и предложил мне либретто "Наполеона", которое он написал вместе с ленинградским режиссером Белинским. Очень драматургически, очень крепко написанное либретто, где вся жизнь Наполеона четко прослеживается. Я сел немедленно писать музыку. По сей день идут спектакли в Кремлевском дворце. Либретто балета "Капитанская дочка", музыку к которому я уже написал, — сейчас пишу партитуру, тоже предложил Петров. Я не очень тороплюсь с партитурой: время у меня еще есть, потому что постановка должна быть в следующем году, к 200-летию со дня рождения Пушкина. Кроме того, мне предложили на Мосфильме написать музыку к новому кинофильму "Фаворит", который собирается снимать режиссер Панин.
— Доброго вам здоровья, Тихон Николаевич. Большое спасибо за беседу.