ЧЬЯ ОНИ “ЭЛИТА”?

Author: Лев Игошев
ЧЬЯ ОНИ “ЭЛИТА”?
41(254)
Date: 13-10-98
СЕЙЧАС ПО МИРУ все больше распространяется так называемая “культура Запада”. Правда, ее распространители любят ее называть “космополитической”, “всеобщей”, как бы подчеркивая: все, наступил час нашего торжества, эту культуру приняли все КУЛЬТУРНЫЕ люди Земли; кто не принял — тот дикарь. И пихают, пихают всем эту систему взаимоотношений непременно через соответствующим образом оформленные “представительные органы”, непременно через “свободный рынок” и его соревновательность, через равенство прав человека, подающееся в столь же непременном единстве с аксиомой “человек человеку волк” — и прочее, прочее, вкупе с развлекательным шоу-искусством для масс и дурным, заумным, абстрактным выпендрежем для кучки вырожденцев, в порядке извращения особого типа именующей себя “элитой”.
Но возникает вопрос: насколько такую культуру можно считать действительно космополитической? С одной стороны, нельзя не заметить, что далеко не все принявшие ее страны чего-то добиваются; нередко в них происходят процессы, более похожие на отторжение. Латинскую Америку трясет от переворотов, несмотря на наличие в большинстве ее стран всевозможнейших демократических институтов и даже более — на навязывание таких институтов со стороны США. В Японии и других странах Юго-Восточной Азии, несмотря на формальное принятие таких институтов, происходит их внутреннее выхолащивание; восточные люди со своей восточной хитростью притворяются, будто соблюдают все правила, а на деле их обходят. Вопреки всем догмам о свободной конкуренции, японские фирмы НЕ КОНКУРИРУЮТ друг с другом — а, напротив, СОТРУДНИЧАЮТ, проявляя единство в стремлении разбить европейцев и американцев. Так же они и относятся к сотрудникам, фактически разбивая весь смысл свободного найма, учитывая выслугу лет в ОДНОЙ фирме — и делая тем самым практически невозможным для сотрудника свободный переход в другую фирму. Более того, даже в Европе нарастает сопротивление этой космополитической культуре — правда, пока преимущественно в области искусства (Франция с ее мерами против американского кинематографа). Наличие такой реакции на нее позволяет сделать вывод, что она далека от космополитического “идеала” — то есть подходит отнюдь не всем.
С другой стороны, уже давно замечено, что эта культура требует человека совершенно особого типа. Того, которого правильнее было бы назвать “человеком рациональным”. Человека, склонного к компромиссам, человека, который, наткнувшись на препятствие, изо всех сил старается его преодолеть — но при невозможности преодоления быстро приспосабливается к новым условиям. Человека, который способен от вражды переходить к сотрудничеству едва ли не мгновенно. Человека, который спокойно воспринимает всевозможные кощунственные вещи — и при случае с тем же олимпийским спокойствием может ответить подобным же действием.
Нетрудно заметить, что, например, большинство жителей мусульманских стран не отвечают таким требованиям со стороны чисто психологической. (Забегая вперед, скажем, что и еврейскому характеру такой образ, такой менталитет не слишком соответствует). И вместе с тем к такому образу идеально подходит тип англосакса — как анличанина, так и американца-северянина. Так что данную культуру нельзя назвать полностью безнациональной, она носит на себе слишком явный отпечаток национального характера.
Но вместе с тем в ней есть нечто если не полностью космополитическое, то что-то стертое, не ярко национальное, позволяющее говорить о космополитизме. В этой культуре (особенно в искусстве) практически не заметны следы английской традиции, действительного национально заметного и ценного достояния. Ее музыка находится под сильным влиянием культуры народов Африки — причем опять же нельзя таковые черты идентифицировать с достаточной этнической точностью. Скорее, наоборот: из музыкальной культуры негров было взято в первую очередь то, что было во всех первобытных культурах — но лучше сохранилось на Черном континенте. Преобладание экстатической ритмики, выходящей на первый план, завываний... Да, собственно говоря, в данной культуре и в целом не видно ничего английского. Нет ни типичного для англичан и — шире — британцев почтения к родовитости, ни уважения к традиционности уклада, быта, ни стремления к своеобразной простодушной веселости (того, что именовалось “старая веселая Англия” — old merry England). Есть некоторые черты английского (и то не собственно английского или даже британского, а скорее, общесеверного, так сказать, “нордического”) характера. И все!
Как же появилась подобная культура? Очевидно, этот вопрос неразъясним без решения другого вопроса: как появились такие люди — люди, создавшие эту культуру и ей соответствующие?
Начало этой культуры уходит своими корнями в XVII век. Именно тогда в Англии появились и приобрели огромное влияние местные протестанты-кальвинисты, так называемые пуритане. От кальвинизма они взяли всю его угрюмость, всю ненависть к искусству. И в то же время весьма творчески трактовали некоторые его положения. Так, например, согласно учению Кальвина, есть люди — Божии избранники, которые предназначены к спасению еще до своего рождения. И есть люди, заведомо проклятые Богом, люди, которых, собственно говоря, и людьми-то назвать нельзя — так, животные с человеческими лицами, не имеющие полноценной души. Она у них не бессмертна — и потому они как личность просто исчезают в момент смерти. Но, согласно Кальвину, узнать человеку, является он праведником или грешником, весьма непросто. Английские же его последователи, начитавшись Ветхого Завета и трактовав его весьма буквально, решили эту проблему истинно по-ветхозаветному, то есть по-первобытному: кто богатеет — значит, того и благословил Бог, значит, он и есть человек. А вот бедняк — животное с человеческим лицом, и не более того. Это не значит, что такое животное не нужно таскать в церковь. Нужно — для вящей славы Божьей и для проверки: вдруг он разбогатеет — тогда это будет значить, что и он, оказывается, был предопределен Богом к спасению. А что касается всяких там искусств и прочей роскоши — это все от лукавого и противно Богу.
Такие люди и стояли у истоков английского “Великого мятежа” (с которого и начинается так называемое “Новое время”). Они же инспирировали промышленную революцию — и в этом им помогало убеждение, что прочие люди — не люди. Те, кто работает на их фабриках, — явно не имеют полноценной души, ибо они никогда не выберутся из нищеты, не заведут своего дела. Нечего их и жалеть.
И уж тем более нечего жалеть всевозможных туземцев, всяческих там дикарей. Им слово Божие не было проповедано — значит, неспроста. Значит, они опять же неполноценные люди — и их можно обдирать и обдирать, дабы получить первоначальное накопление. Тем более, что это накопление будет приумножаться и приумножаться. Старая аристократия любила делать жесты раздачи своего имущества. Это соответствовало старым нормам обычного права: раздающий — господин (сеньор), принимающий — вассал. Теперь же новые люди не тратились ни на что. У старой аристократии (особенно английской) была высочайшая и утонченнейшая культура; ветхозаветные же “христиане” ее начисто отвергали. И так далее, и тому подобное...
Невольно складывается такое представление: англосаксы (как и примкнувшие к ним шотландцы “низменности”, lowland), принявшие кальвинизм в его специфическом, пуританском виде, стали как бы своего рода “вторыми евреями”, ставшими теми, что предписывали евреям настоящим некоторые (подчеркнем особо — только НЕКОТОРЫЕ!) изречения Библии и Талмуда — и что приписывали им антисемитски настроенные люди. Все черты, изложенные выше, действительно содержатся в этих источниках. Но... в них содержится и многое другое. Даже Талмуд несводим к высказываниям против “гоев” и бедняков (“ам-хаарец”); даже и в этом достаточно одиозном источнике есть иные мысли и заповеди. Достаточно почитать, например, некоторые высказывания как знаменитого раввина Гиллеля, так и его оппонента Шамая. Да, в Талмуде, конечно же, есть утверждение богатства как показателя угодности Богу и весьма сомнительные и бесцеремонные рекомендации, как это богатство следует наживать, и презрение к бедняку (“Сказал равви Иоханан: ам-хаареца можно разодрать, как рыбу”). Но там есть и восхваление жизни бедных праведников. (Кстати, такое возможное раздвоение еврейского типа показывает Чехов в своей точнейшей “Степи”: один брат — типичный гешефтмахер, делающий деньги, другой — полуюродивый, в деньгах не нуждающийся; люди одной нации, даже одной семьи — но столь разные — и оба характерно еврейские. Другое дело, что из таких “праведников” потом частенько выходили комиссары в кожанках, не щадящие ради утопии ни себя, ни других — но это надо исследовать отдельно.)
Словом, в иудаизме нет такой строго однозначной, угрюмой кальвинистской тенденции. “Иудаизм — религия веселая”, — точно сказал Ю.Бородай.
И поэтому известные слова Маркса, сказанные про иудеев о том, что “деньги — это и есть ревнивый бог Израиля, перед лицом которого нет и не может быть других богов”, про отвращение к искусству и прочее, представляются сказанными более НЕ о настоящих, “кошерных”, евреях, а по преимуществу об иудаистах, так сказать, “второго призыва” — о “ветхозаветных христианах” — пуританах-кальвинистах. Вот уж там — все в точку. И сребролюбие не просто как восточная страсть к гешефтмахерству, к накоплению — а как мерка любви Бога к своему созданию и ненависть к искусству, и разделение людей на людей и “животных с человеческими лицами” — словом, полный джентльменский набор. Все на месте — и в формах более однообразных, более однозначных, более тупых, более строгих, более жестких, чем у самых кошерных из кошерных...
И, конечно, такое совмещение разных культур, такое наложение выборочно и однобоко прочитанной Библии на иной, совсем не левантийско-восточный, а англосаксонский характер, дало некую пародию на идеал космополитов. Англосаксы — но без своей традиции; северо-западные люди — но усвоившие нечто юго-восточное... Неудивительно, что все это со стороны выглядело (и выглядит до сих пор) как нечто интернациональное.
В Швейцарии кальвинизм так и остался чем-то сугубо местным. И только в англосаксонской среде он развернулся, вышел на мировой уровень, стал своего рода неоиудаизмом, породил ряд явлений, сформировавших т.н. “мировую культуру” — с ее стремлением к комфорту, щекотанием нервов сексом и насилием...
Вот из этой “национальности” и вышла современная космополитическая культура.