ДВОЕ В КУХНЕ
30(243)
Date: 28-07-98
ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ самую "геройскую" передачу ведет на НТВ пучеглазая испуганная мадам с птичьей фамилией. Взгляд ее наполнен скорбью личных потерь, тоской по комсомольской юности и славному дотационному телевидению, когда на дикторш в студийном буфете монтажницы и ассистентки смотрели как на богинь. Советская опасливость в повадках, социалистическая "умность" женщины-труженицы — все было тогда кстати в ней. Я уж не говорю о семейной праведности, живом наглядном свидетельстве того, что у нас "секса нету"... Сломали, гады, судьбу честной номенклатурной дамы! Если припасть к экрану, то в кошачьих зрачках экс-дикторши, как в зеркале, можно различить все ужасы новой российской действительности, сливающиеся в личный ужас, далекий от гражданского. Раньше, когда она сообщала о взрыве в Чернобыле, в этих глазах еще можно было заметить нечто общественно-политическое. Тогда еще можно было обмануться. Тогда вообще половые признаки в стиле телеведущих приглушались и стушевывались согласно стилю самой жизни. Теперь, нате вам, мы — женщины! (Будто это нужно доказывать). И получайте-ка нас "в натуре". Вот возьму и приглашу Хакамаду в "герои дня". Эта бесстрашная азиатка только что побывала у самого Басаева. Прошла по следам падкой на террористов Масюк. И вот я возьму и спрошу ее, а как Басаев? Ну, как мужчина?.. И получится у нас совсем как на кухне в час, когда супруг добывает где-то хлеб насущный, а мы поговорим ну, как женщина с женщиной. Как он? Что он? Очень интересно! Ведь нам в Чечне не бывать, а подробностей страсть как хочется...
После той "беседы" с Хакамадой, кажется, пришел конец прежней Сорокиной, она вступила в новую эру своих появлений на телеэкране. Семейное, гнездовое, пеленочное мировоззрение, подходящее для "Я сама", стало выпирать из "объективной" дикторши. В сравнении с ней Миткова — гигант публицистики, бабье в ней замаскировано намертво. Ее комментарий воспринимаешь как подачу-пасс вражеской пропаганды с зубовным скрежетом, жаждой отмщенья, как бы она ни лыбилась. К Сорокиной относишься снисходительно. Дама. Что с нее взять. Ее в дверях надо вперед пропустить, уступить место, не выругаться случайно. Ибо она судит действительность по законам кухни, и я невольно делаю поправку на все ее слова и повадки, экстраполирую в кухню и ее "героев".
Они, хоть еще и “в галстуке", но уже в домашних тапочках.
Итак, садимся к телевизору и смотрим "Двое в кухне". Подряд несколько. На той неделе к запахам жареной картошки на НТВ принюхивались Зюганов, Федоров-Алмазный и двое мелких чиновников из Московской налоговой службы и экономического комитета Думы.
Ввиду неинтригующей, работающей без выдумки и артистизма ведущей, уходящей в тень не по замыслу сценария, а из собственной бледности и отсутствия гражданской позиции, второстепенные, так же неинтересные и безликие чиновники становились объектами, единственно достойными внимания в кадре. Имея навыки художника-портретиста, можно было за двадцать минут подробно изучить и рытвины на их лицах, проникнуть в природу всех припухлостей и борозд. Для удобства выключить звук и подметить поразительную схожесть главного столичного мытаря со Жванецким. Такая же маслянистая улыбка, лучезарный взгляд. Вдруг смена ракурса, камеры — и на экране "уважаемая Светлана" пучит глаза в потугах внутренне законтачить с интервьюируемым, создать "общее интеллектуальное поле". Врубаю звук. Интересно, какие там идеи молниями прошибают духовную атмосферу студии?
Чиновник: — Двадцать шесть процентов в федеральный бюджет поступает от Москвы. А с взаимозачетами — все сорок пять.
Сорокина (ужасаясь): — То есть почти половина всего бюджета!..
Далее диалог за кухонным столиком надо понимать так, что один проворный столичный житель кормит каждого второго недоумка-провинциала.
От перегорелого лука подступает тошнота. Опять на дистанционном пульте нажимаешь кнопку с крестом на динамике. Ждешь, пока проветрится "духовное пространство".
А на следующий день профессиональный думец, жизнерадостный и спортивный, усаживается за пластиковый столик, незаметно смахивая с него то ли хлебные крошки, то ли дохлого таракана. А у гостеприимной хозяйки уже заготовлена остроумность.
Сорокина: — Вы знаете, о чем я недавно подумала? Какими мы стали образованными! Вот до реформ мы понятия не имели, что такое акция, а теперь знаем!..
В тот день как раз рубль чуть не обвалился на биржах. Искренняя боль за судьбу семейного бюджета пронзала сердце кухарки. Фирменное блюдо — демонический взгляд исподлобья предназначался бессовестным шахтерам, которые останавливают поезда, доводят страну до коллапса. Крах им выгоден, потому что после него начнется отсчет их времени. А Сорокина источает яд из глаз, брызжет этим ядом в нехитрую похлебку работяг на пикете и шипит: "В стеклянном доме не кидаются камнями".
Она, конечно, и Ельцина критикует, но лишь как член его "семьи", как дальняя, не очень любимая невестка, но — честная, верная... "Папа плохо себя ведет... Папа, ну сделай же что-нибудь с этими бунтовщиками!.."
После того, как Сорокину допустили к передаче, все чаще в герои дня стали попадать люди случайные. Из пяти персон в неделю четверо оказываются говорящими головами. Тяжелая, невидная и неблагодарная закадровая работа по поиску настоящих "героев дня", видимо, претит ей. Ей лишь бы самой в эфир выйти — неважно с кем. В лучшем случае за кухонным столом оказывается второсортный политик типа Федорова-Алмазного.
Опять пристальным научно-художественным взглядом вперяюсь в физиономию главного сборщика налогов и прихожу к выводу, что человека красит место. В смысле рисует. Создает. Черты мытаря весьма резко обозначились на круглой, бывшей до недавнего времени неопределенной физиономии. Перед нами предстает плачущий Федоров, побитый Федоров, обиженный Федоров. Исчез бесследно брызжущий веселой наглостью политик, потух. Как тухнут даже и более сильные люди, приходя на службу к Ельцину.
Кому сказать спасибо за предоставленную возможность, не сходя с дивана, исследовать движение характера и тайну личины? Конечно, никак не ведущей, выполняющей роль подставки для микрофона. Единственно, отцам-изобретателями телевидения...
И уж совсем трусит Сорокина встречи с титанами. Набравшись смелости, дрожащим голосом произносит перед Зюгановым заготовленную фразу. Он покровительственно басит:
— Светлана, вы рассуждаете как здравый человек. (По всему видно, что слово “здравый” дипломатично заменяет такие, как “наивный”, “простоватый” и пр.). Но Сорокина принимает это за публичный комплимент и вспыхивает от радости:
— Стараюсь, Геннадий Андреевич!
В этот вечер она не пучит глаза, не бычится. Она, кажется, в самом деле рада стараться, потому что "папа" не вечен. А ну, коль этот припожалует?
Зюганов был с ней преувеличенно, ненатурально вежлив. Он понимал, что приглашен на кухню согласно правилам игры в построение демократии, и вынужден играть по таким правилам, иначе для него будет закрыт даже этот ущербный эфир.
Он говорил о засухе в Поволжье, о голоде в рабочих городках, говорил о национальной катастрофе, адресуя эти слова нам, в обход ведущей, ибо она пребывала в отключке. На перебивке видеоряда режиссер случайно показал ее, едва сдерживающую зевок,— а может, это была злонамеренная мелкая пакость в результате внутристудийной разборки. Ведь на кухне высоким принципам не место. Кухонного благородства не существует.
Даже когда эта передача начиналась и ее вел Киселев, а потом какой-то быстроязыкий парень, она не поднималась до философских обобщений и поэтических высот. Но тогда она хотя бы была строго идеологизирована, выдержана политически. Гостей обрывали наглыми комментариями, ловили на слове, публично шельмовали. В ней была острота. Теперь же нас потчуют постными блюдами. Говорят, это облегчает пищеварение. И на том спасибо.
Александр СИНЦОВ
1.0x
