ПРОЙТИ ЧЕРЕЗ МОСТ ИСПЫТАНИЙ...

ПРОЙТИ ЧЕРЕЗ МОСТ ИСПЫТАНИЙ... (Диалог Александра ПРОХАНОВА с Надиршахом ХАЧИЛАЕВЫМ)
24(237)
Date: 16-06-98

Александр ПРОХАНОВ. Скажите, Надир, почему вдруг закипел Кавказ? Казалось бы, после такого благополучного, стабильного и сытого во многом периода, которому, конечно, предшествовали войны, репрессии, переселения народов,— почему после такого спокойного, брежневского бархатного времени, когда Кавказ превратился в достаточно обильный и гармонический край, он теперь готов взорваться и взорвать всю Россию?
Надиршах ХАЧИЛАЕВ.В любой случайности есть своя закономерность. Сегодня на территории России идет переосмысление национальных и религиозных ценностей. эТо болезненный для народа процесс, и порой политическая верхушка государства этого не понимает. В таком регионе, как Кавказ, где своя специфика, цЕнтр не успевает реагировать на развитие переориентации и противостояния разных цивилизаций — в хорошем смысле этого слова. Я считаю, что на Кавказе развиваются в целом прогрессивные процессы.
Например, мой отец — достаточно ортодоксальный горец, которого нельзя переубедить ни в коем случае. И для него не существует такого понятия, как богатство. Для него ориентиром является честность, и если он узнает, что в доме есть какой-то предмет, нечестно нажитый,— он может за это даже убить меня. Я без преувеличения говорю. Далее, у нас на Кавказе парня, который не идет в армию, считают неполноценным. Сравните с нынешней Россией, с Москвой такое отношение — и вы будете лучше нас понимать. Наши люди не принимают достаток, зажиточность сами по себе, без духовности. И поэтому то насаждение западных ценностей, западных ориентиров, которое существует в России: культ насилия, культ доллара, культ богатства — для нас болезненно и неприемлемо.
А.П. Русские, по сути, тысячелетие создавали свою империю, которая потом превратилась в советскую красную империю. И в этой империи Кавказ всегда занимал очень важное место. И кавказский регион формировался подобно дорогой инкрустированной чаше, где Азербайджан примыкал к Армении, Армения — к Грузии, вкраплялись туда компоненты других народов. Но в результате краха империи эта чаша разбилась, рассыпалась и продолжает рассыпаться на мельчайшие обломки. Почему такое стало возможным?
Н.Х. Я считаю, можно говорить об активизации национальных масс, национального сознания. В терминах Гумилева — о пассионарности, которая пришла в наши северокавказские народы. Их считали малыми народами, и даже незаметными, но каждый народ хочет реализовать свой потенциал. Я как мусульманин хочу сказать, что для ислама каждый народ — от Аллаха, и каждый человек — тоже от Аллаха. У каждого из нас своя миссия, своя функция, и если нам не дают выполнить свою миссию на этой земле — мы будем этому неизбежно сопротивляться.
А.П. Такое национальное мессианство народа имеет классические формы своего выражения: государственное строительство, культурное строительство, религиозное строительство. еСть народы, которые посвятили себя строительству империи. Что же вы вкладываете в понятие национальной активизации народов Кавказа? кАк они хотят проявиться, в чем?
Н.Х. Наверное, соответствовать своей сути, дарованной Создателем. Я еще раз говорю, что для нас, мусульман, каждый человек имеет свою миссию, каждый народ — это тоже миссия. Есть русский термин: “быть не на своем месте”. И предназначение наше не всегда совпадает с местом, которое мы заняли в мире, оно может быть другое от Создателя нашего. Есть, наверное, государствообразующие, имперские народы, и если Аллах на них возложил такую миссию, то народ должен нести ответственность за другие народы, которые присоединил к себе. А если этот имперский народ теряет ответственность перед другими народами, то он теряет и право управлять ими. Если нарушается справедливость, то это обязательно откликнется.
А.П. Существует ли общекавказская идея? Можно ли говорить о том, что Кавказ живет не только единым настроением, но и какой-то единой идеей, какой-то общей задачей — геополитической или религиозной?
Н.Х.Про весь Кавказ я не могу сказать. Например, азербайджанцы, армяне, грузины — у них другая миссия. Наши северокавказские народы никогда не жили в достатке, то есть они богатым, зажиточным народом никогда не были. У нас есть песни, эпосы, там никогда не воспевается богатство или устремления к нему, никогда не воспевается власть или устремления к ней. Там воспевается Родина, суровость и красота гор, там воспевается воинская отвага, и наши люди по праву могут сказать, что были воинами на пути духовности, стремления к вере. Эта тяга к вере, эта жажда подчиняться только законам тВорца — существует и в генах, и в характере наших народов. Наша северокавказская раса корнями уходит к хеттско-хурритской цивилизации, к цивилизации Урарту. мЫ являемся аборигенами на Кавказе, и наши историки доказали, что мы есть прямые потомки Ноя. пОэтому я считаю, что наша миссия — быть катализатором лучших чувств в других народах, в том числе и русском.
А.П. Но если мы говорим о миссии народа, то одно дело, когда португальцы открывают Вест-Индию, прокладывают в океане новые морские пути, другое, скажем,— когда открывают единого Бога, как евреи. у русских своя миссия — связывание этих огромных пространств между океанами. А что может представлять собой общая северокавказская идея, способная объединить весь этот огромный спектр народов, интонаций, чувствований?
Н.Х.Идея единения северокавказских народов трудноосуществима. Поэтому, наверное, мы и находимся сегодня в разных республиках. Но общее, что в нас живет,— это идея свободы.
А.П. Почему я спрашиваю об этом так настойчиво? Потому что существует проект создания общекавказской республики на базе исламских ценностей, на базе геополитических, северо-кавказских ценностей. В ряде ваших текстов тоже проскальзывает как возможность создание нового государственного образования, включающего в себя северокавказские народы.
Н.Х.Если говорить спортивным термином, бывает планка завышенная, а прыгаешь намного ниже. Планы конфедеративного устройства Кавказа, я считаю, имеют право на жизнь, но какими методами они должны осуществляться, насколько они обретают легитимную форму, насколько отвечают народным желаниям,— это уже другое дело. Ни во мне, ни в моих текстах нет слов об отделении. Я считаю, что все нормальные люди должны объединяться,и все процессы, происходящие в России, должны объединять людей.
А.П. Для многих русских неожиданным был чеченский взрыв, хотя серьезные политики понимали, что рана не могла до конца зарубцеваться: слишком мало прошло времени, и память поколений не успокоилась. В конце концов, этот грозный, кровавый взрыв чеченский произошел. Наша газета на основе своих информативных источников среди сотрудников спецслужб, аналитиков, геополитиков — пришла к выводу о возможности дагестан- ского взрыва, подобного чеченскому. И он зреет на наших глазах. Совсем не обязательно, что он примет те же формы, что и в Чечне. Совсем не обязательно, что он станет катастрофическим, но такое понятие, как дагестанский взрыв, уже присутствует в российской политике. Как бы вы описали эту ситуацию в ДАгестане, в контекст которой входит и событие, случившееся с вами недавно в Махачкале? Что происходит сейчас в Дербенте, что это за явление, условно названное нами здесь “дагестанским взрывом”?
Н.Х.Я считаю, что беда России, ее правителей — в неумении и нежелании предвидеть и предупреждать негативные проявления в межнациональных противоречиях, в полном невнимании к настроениям народа. И если русские позволяют к себе так относиться, то почему это должны позволять мы? Дагестан — это многонациональная республика с массой социальных и национальных проблем. Есть претензии одного народа к земле другого народа. Есть и самое страшное — коррупция, которая вызывает недоверие народа к правительству, и на этой почве вырастают параллельные институты власти. Например, мой родной лакский народ — когда-то это был стратегический народ, который определял политику на Кавказе. И в силу многих причин он стал законопослушным народом, он поверил Советской власти, поверил, что Красная армия всегда защитит его интересы.
А теперь он понял, что брошен на произвол судьбы, что Российское государство его уже не будет защищать — и он, естественно, вернулся к своим истокам, к своим традиционным ценностям, которые нас никогда не обманывали. Нас защищать от внешнего посягательства никто не будет — только мы сами. Лакский народ начал набирать свой иммунитет. Сейчас у него иммунитет почти кончился, потому что долгое время не надо было думать о своем выживании. Чувства опасности у нас не было, потому что были органы власти, которые должны были защищать наши интересы, и неплохо с этим справлялись. Но сейчас такая необходимость настала, и мы начинаем о себе думать сами, снова учимся защищать себя от внешних посягательств. И это происходит с каждым народом Дагестана.
А.П. Значит, этот “дагестанский взрыв” — результат исчезновения протекции федерального центра, который бросил кавказские народы на произвол судьбы? Теперь у вас идет создание параллельной администрации, параллельных институтов власти, через которые решаются все внутренние и межнациональные противоречия. Так?
Н.Х.Национальных противоречий как таковых у нас нет — существуют только земельные притязания. Горцы спускаются с гор, а равнинные жители говорят, что горцы заняли их территории. На первый план выходит пакет социальных проблем.
А.П. Какие вы видите сценарии развития дагестанских событий? Наверняка есть разные варианты: от мягких до самых грозных?
Н.Х.Самое страшное, что Дагестан сегодня превращают в полицейский плацдарм и считают, что этим можно будет сохранить нынешнее положение дел. Но чем больше будет полицейский контингент, тем хуже будет исход. Потому что у нас на силу всегда сила отвечает. У кавказцев нет никакого чинопоклонства и никакого преклонения перед авторитетом силы. Поэтому вариант силового давления — это абсолютно бесперспективный вариант. Но выбирают пока его, а не поиск компромиссов и политического решения ситуации. Центр пока не ищет никаких возможностей сделать легитимными те институты власти, которые параллельно выросли и никем не контролируются.
А.П. Но, помимо чисто силового, полицейского давления, у опытных империй есть множество форм манипуляций, которые не слаще прямого диктата оружия. Я был на одном из московских семинаров, где наши высоколобые обсуждали возможность запуска сепаратистских механизмов внутри кавказских республик. Обсуждали возможности сталкивания, стравливания конкурирующих друг с другом народов, чтобы всю энергию этого национального взрыва выпустить в такую внутреннюю кровавую междоусобицу.
Н.Х.Это ошибочный подход — или по незнанию, или по злому умыслу. У нас долгой кровавой междоусобицы быть не может, потому что мы друг друга очень хорошо знаем, за тысячелетия у нас сложились такие механизмы взаимодействия,— совет старейшин, например,— которые подключаются в нужный момент, и больших войн они не допустят. Первоначально могут быть междоусобицы, но они потом в общую волну выстроятся, как было в Чечне. Центру надо восстанавливать доверие на Кавказе, а не подрывать его окончательно. Игра политиков, балансирование фигур одних другими, попытки легитимизировать слабые противонародные фигуры цЕнтра — все это превращается потом в завгаевщину.
А.П. А вот скажите, Надир, есть ли у вас политический проект, которым вы живете, носите в себе, с которым вы приехали в Москву, который вы обсуждали и готовы обсуждать на разных политических уровнях,— проект, связанный с мирным разрешением этой конфликтной ситуации?
Н.Х. Да, есть, но я его не могу даже открыть, поскольку просто не понимаю, чего цЕнтр хочет на Кавказе, какую политику он там проводит... Я встречался здесь с людьми, которых можно считать сильными мира сего. И так получается, что недовольство народа — это для них мелочи. Для администрации президента главное, что деньги в Дагестан уходят. А куда они расходуются, куда деваются, коррупция — это “вы как-нибудь там сами разберитесь”... Придется разбираться самим. Поэтому насчет программы...
А.П. Хотя бы намекните на контуры этого плана. Как он может быть реализован: с помощью цЕнтра или без него?
Н.Х.Могу что-то сказать только после итогов всенародных выборов, потому что разнобой сейчас очень сильный, настроение народа перетягивается изо дня в день в разные стороны. Поэтому сейчас лозунг такой: всенародные выборы и после этого — стратегия национального оздоровления.
А.П. Допустим, вы идете на выборы. Но вы же идете не с пустыми руками, и не с “котом в мешке”, если говорить по-русски, и не с чисто популистскими предложениями — лишь бы победить, а там видно будет. Вы идете со стратегией, которую открываете народу. Я понимаю, что политик свои глубинные стратагемы может держать очень глубоко в своем сундуке, и лишь получив доверие, получив власть от народа, начинает их реализовывать. И все же часть этих задач неминуемо обнаруживается на подходе к власти.
Н.Х. Понимаете, полуправда хуже неправды, и сейчас говорить полуправду мне просто не хочется. В том числе из-за того, что неясно вообще — есть ли какая-нибудь идеология у России.
А.П. Интересно, как вы, кавказец, горец, мусульманин, относитесь к либеральным ценностям, к либеральной политике? Именно благодаря им в России вместо единой доктрины, единой целевой установки возник нынешний хаос мнений и идей, который, по существу, превращается в огромный, общероссийский ноль...
Н.Х. Очень осторожно отношусь. Есть кое-какие ценные вещи либеральной демократии или либеральной политики, но то, что называется потерей духовно-нравственных ценностей именно местных народов,— я считаю большой бедой. мЕня могут называть дикарем, но та московская публика, та молодежь, которая себя считает столпом современной культуры, проявляет на самом деле крайнюю бескультурность, поверхностность, плоскость во всем — и это, конечно, удручает. Вчера, например, я встал и ушел с концерта Хулио Иглесиаса, потому что не понимаю, как можно публике вести себя подобным образом. Я считаю, что мы, кавказцы, любим русскую классику, нам это близко. А то, что сейчас пропагандируется — это нам не близко. Я, например, в “Президент-отеле” жил, там все написано на иностранном языке. Это насколько надо не уважать свой народ, свой язык, чтобы писать только на английском. Мне говорят: “Это международный язык”. Ну, хорошо, напишите сначала на своем, а потом — на “международном”.
Поэтому, прежде чем осуждать те процессы, которые происходят на Кавказе, русские в первую очередь должны осмыслить свое собственное положение. Сейчас у вас придумали слово “азиатчина”, и азиатчины страшно боятся — это комплекс неполноценности перед европейцами. Вам кажется, что надо подражать немцам или англичанам, но тем самым подчеркивается второсортность русских. Если вы не уважаете себя, свои традиции — кто за это будет вас уважать? Духовная бедность — вот беда для народа. Я говорю о любом народе, не только русском.
А.П. Вы, в основном, общались с официальными людьми и либералами, потому что глубинная, фундаментальная русская культура, русская политика и русское чувство — совершенно иные.
Н.Х.Они еще живы, они еще есть!
А.П. И они традиционны. Они ориентируются на Лермонтова, Толстого и, может, даже на Ермолова и Воронцова, но, конечно же, не на этот, с моей точки зрения, отвратительный конфедерализм, который является либеральным проявлением в политике.
Н.Х.Насколько вы считаете нравственным ориентироваться на Ермолова и Воронцова?
А.П. В той же степени, в какой, скажем, Греция властна ориентироваться на Александра Македонского... Я, возможно, тронул больную рану, но все империи создавались не только разговорами. Александр Македонский своим мечом проложил такой страшный кровавый коридор от Греции до Индии, разрубил этот гордиев узел пространств. И только благодаря ему возникли поразительные культурные симбиозы культурные, которыми жив современный мир. Но скажите, Надир, этот уже запущенный и сейчас живо обсуждаемый проект превращения Российской Федерации в конфедерацию, — он ведь, по существу, предполагает и отделение, отцепление Северного Кавказа от федерального цЕнтра. Вы должны симпатизировать этому проекту.
Н.Х. Я на это могу смотреть как на бессилие цЕнтра удержать свою власть в тех формах, которые он пока избрал. Но мои симпатии и антипатии могут меняться, если будет меняться позиция Центра.
А.П. Я говорю о том проекте, который первым честно и откровенно обнародовал Березовский, сказав, что экономика, в частности, его экономика требует либеральной политики, требует подавления цЕнтра и абсолютной свободы на окраинах. Скажем, нефть, труба, капитал— не знают такого понятия, как “центр” или “окраина”, “столица” или “провинция”. Столь же откровенно высказался недавно Лебедь, что конфедерализация России, то есть полное падение кремлевской власти,— неизбежно. Я думаю, что в недрах трагической для меня парадигмы власти: трагической потому, что я централист по своим представлениям,— в недрах этой конфедеральной или политико-либеральной парадигмы вашим проектам было бы легче осуществиться.
Н.Х. Я не отношусь к тем классическим политикам, которые каждый свой шаг делают так, чтобы комар носа не подточил. Может быть, я — случайный человек в политике. Но в то же время я хочу сказать, что я — не простой политик, потому что я — религиозный человек. Я поклоняюсь только Аллаху, больше ни перед кем стараюсь не преклоняться. И если эти политические формы конфедеративности дают самовыразиться этносам и народам, в том числе и русскому народу — я буду этому только рад. Без преувеличения говорю. Вас, конечно, не вдохновил распад Советского Союза. Вас не вдохновил распад рублевой зоны. И вас не вдохновляет уменьшение мощи Советской Армии, то есть российской армии, которая считалась непобедимой. Военный блок НАТО почти влотную продвинулся к границам России. Но почему-то многие россияне и деятели официальной политики считают сейчас, что это было прогрессивное явление.
А.П. Нынешняя власть считает это явление очень прогрессивным. бОлее того, она считает прогрессивным вывоз из России капиталов в масштабе 20-30 миллиардов долларов ежегодно, и уменьшение русского населения на миллион человек каждый год она тоже считает прогрессивным явлением... Такая элита пришла к власти.
Н.Х.Мне бы хотелось по этому поводу привести суру из Корана, и я надеюсь, что вы ее приведете в своей газете. В священном КОране сказано: “О, люди! То, что вам кажется, что это для вас добро, для вас может оказаться злом. А то, что вам кажется, что это для вас зло, для вас может оказаться добром. Истину только Аллах знает, а вы не знаете”. И еще в кОране сказано: “И будет то, о чем вам не будет дано узнать”. тО есть логикой человеческой нельзя постичь божественной воли. И через видимое зло к русскому народу может придти спасение. Так сказано в священном Коране, в книге откровений, которая признает и Талмуд, и еВангелие, и бИблию, то есть все священные писания, которые до этого были. Я еще раз отмечу, что Коран не вобрал то, что есть в бИблии или в ТАлмуде, то есть опыт их не переписывался каким-то человеком. Нет, наш Творец и Создатель Аллах то, что он давал и Исе-Иисусу, и Мусе-Моисею,— он дал нам уже в полностью завершенном виде, в виде священного Писания — Корана. Там сказано, я по памяти говорю: “И тот народ, который не пойдет по моему пути, не будет выполнять мои правила и назидания,— я этот народ обреку на бесславие и на неудачи, этот народ заменю другим народом”. То есть, если он не будет придерживаться священного пИсания, на этом миссия этого народа кончается, он начинает деградировать, распадаться, — и это неизбежно, какие бы старания ни прикладывались со стороны цЕнтра и кого бы там ни было, какая бы империя ни была. Таково твердое наше восприятие тех процессов, которые происходят. Насколько ваш цЕнтр сильнее будет противостоять, насколько болезненнее будут идти все эти процессы — настолько больше эти руководители будут отвечать перед Аллахом, перед Творцом, перед Богом. Но ход событий будет неизменным. Ну, для неверующих людей это ничего не значит, а для нас, верующих, это имеет очень большое значение. И та предыдущая сура, в которой сказано о добре и зле,— ее можно расшифровать: вот, вам кажется, подвалило для России валюты, всяких сникерсов и “мерседесов” — такая красота! фАнтики, все в обертках, красивости, ножки там женские, тела красивые, манекенщицы, западный налет, налет западного сервиса,— настала пора, когда не нужно на Запад ехать, уже в России все есть. Вам кажется, что это благо, а оно может оказаться злом, может оказаться фатальным, неизбежным злом для этого народа, если он не осмыслит свою сущность. Вам кажется, что мы влачим бедность, но она может оказаться добром, потому что она дает нашему народу возможность быть стабильным, самовыразиться и жить соответственно своему духу. Это будет счастье. Поэтому каждому надо осмыслить свое предназначение. Если народ чувствует в себе такой потенциал, что он может за собой вести другие народы — то пожалуйста! Пусть ведет, но только это должно быть красиво и справедливо. Ответственность на нем должна быть. Он должен быть облечен бременем ответственности. А тот народ, который сам себя считает имперским но, как идол, присвоил право только миловать и наказывать — этот народ сам попадет под немилость.
А.П. Вот Россия практически уходит с Северного Кавказа. Она ушла и с большого Кавказа, и из Средней Азии. Вы связываете с этим уходом России идею процветания Кавказа и дАгестана, в частности?
Н.Х. Нет, конечно. Уход этот будет столь же небезболезненным, как и приход был. К сожалению. Там столько мин замедленного действия, даже те же притязания на какие-то земли... Я одно время обвинял беспринципный уход Советской аРмии из Афганистана. Надо было поэтапно уходить, давая покой и возможность этим народам не столкнуться уже внутри. Надо уходить благодарно, если уходишь.
А.П. Если Вам Аллах вручит власть в своей республике, вы будете строить светское государство, или все-таки исламское, духовное?
Н.Х. Для верующего мусульманина нет понятия “светское”. Есть понятие этапности, когда наш пророк Мухамед говорил: “Разговаривай с каждым по уровню его знаний”; “Имей дело с каждым по уровню его восприятий”. Какой уровень у народа будет — вот такой и подход будет. То есть пройдет референдум, и будет выражена воля народа. В дАгестане всегда была форма народного правления, и, надеюсь, что я миссией власти не буду облачен, потому что не стремлюсь к этому.
А.П. А кто у вас в сегодняшней России враг, партнер, друг?
Н.Х.Нет у меня таких категорий. Есть жалкие люди, есть мелкие люди, есть люди, которые вызывают уважение, есть люди, с которыми хотелось бы дружить. Кумиров нет однозначно, врагов тоже нет.
А.П. Если не секрет, все же кто из политиков, с кем вы общаетесь в последний период, когда попали в эту камнедробилку политическую, наиболее адекватен вашим взглядам, представлениям, кто обнаружил отклик на ваши идеалы среди военных, экономистов, людей бизнеса, политиков?
Н.Х.Я об этом не задумывался, но есть такие люди, которые у меня вызывают уважение. Если их сейчас назвать, длинный ряд будет, а короткий называть, выделять кого-то мне бы не хотелось. Точно так же, как есть жалкие, мерзкие люди, серые люди, облеченные властью.
А.П. А как вам кажется, такая универсальная модель мира, как ислам, могла бы объединить в себе народы? Почему исламский мир расколот? Почему он, при всем очевидном взрыве исламской пассионарной активности, как вы сказали,— почему в недрах этой активности столь же активно идут процессы взаимного отторжения и распада? Что это за явление: подъем мусульманства с одной стороны, подъем мирового мусульманства. Я видел ваш портрет с Фарраханом, вся черная Америка, по существу, становится страной Аллаха. С другой стороны, невозможность в недрах вот этой огромной волны соединить эти усилия, они все время начинают расплескиваться.
Н.Х. Знаете, во-первых, неправильно говорить: “страна Аллаха” — он хозяин миров и господин судеб, и все люди, даже те, кто себя считает христианами, есть люди Аллаха, потому что он сотворил все живое и неживое. Во-вторых, сказано в священном кОране: “О, люди! Если вы не пойдете по тому пути, который Я вам указал и будете жить не по моим правилам, Я на вас пошлю тех, кто меня не знает”. тО есть вы будете подчиняться тем, в ком нету Бога. И это ярко видно на примере Палестины. Палестина была дарована Аллахом страдавшему народу — это еврейскому народу, когда он его вывел из рабства Фараона, и он дал им свои назидания. и когда этот народ прекратил их выполнять, когда он начал отливать себе золотого тельца и подражать фараонам и прежним своим владыкам и забывать Аллаха,— Аллах наказал их, послав на них силу тех, кто его не признавал: кесаря, язычника. и это как предупреждение было. И далее, когда они этот сигнал не восприняли и не начали ему поклоняться, он отобрал у них эту дарованную землю, право жить на обетованной земле. У Бога 99 имен. Поэтому самоподъем мусульманского сознания, которое в европейском понимании воспринимается как экстремизм,— он будет, и с этим надо считаться. еСли его подавлять, это будет горем для всех.
А.П. А вот, скажем, с каким-нибудь русским православным мистиком вам приходилось общаться? нЕ явится ли общение с русскими фундаменталистами, оснащенными христианской эзотерикой, для вас возможностью большего самовыражения? Или у вас такого опыта не было?
Н.Х. Мы дружим с митрополитом Ставрополья и Кавказа Иоанном, дружим и находим полное понимание. Для нас, мусульман, нет никаких проблем с этим. Даже безбожников наставляем на путь истины. Интересно общаться, и находишь много общего в наших верах — мы сторонники веры в единого Бога.
А.П. Вот вы как мусульманин испытали энтузиазм, узнав о том, что у ислама появилась своя атомная бомба? Были какие-то переживания на этот счет, или вас это не задело?
Н.Х.Нет, абсолютно. Я считаю, что атомная бомба или еще что-то — не является каким-то рычагом самоутверждения для нас. Смешно, что европейский цивилизованный мир считает, будто атомного оружия у неразумных мусульман не должно быть. Оружие массового поражения в разных странах давно есть, но как только у Пакистана оно появилось, то сразу назвали: “исламская атомная бомба”. Здесь очевидная неискренность. Если американцы бросили атомную бомбу на Хиросиму, совершили чудовищное преступление: на мирные города сбросили эти бомбы, хотя никакой необходимости не было, совершили самое чудовищное преступление ХХ века,— почему-то об этом спокойно умалчивается. Мы же, мусульмане, не говорим о “христианской бомбе”. А если бы это сделали мусульмане, то их могли бы сразу обвинить в экстремизме. То же самое было и в Боснии. Спокойно надо подходить к этому.
А.П. Надир, а вообще из чего ваша жизнь складывается, из каких компонентов вы свою жизнь построили, чем вы занимаетесь, на что тратите отпущенное вам Богом время?
Н.Х.Вначале, может быть, она проходила по европейской светской формуле: самовыражение через спорт, в здоровом теле — здоровый дух. Одно время на улице утверждался. Но каждый взрослый человек — он думает о смысле жизни, какими методами осмысливать ее. К тому, что сейчас со мной, я пришел только через веру. Познать, для чего ты рожден, свою миссию на этой земле — можно только через молитву, и если эту миссию исполнишь, ты будешь счастливым человеком.
А.П. Это не только мечеть, созерцание, чтение кОрана, но и оргработа, и политика, и контакты?
Н.Х.Конечно, я веду достаточно напряженный образ жизни, и все по минутам расписано. тО, что называется светская жизнь — я ее тоже веду.
А.П. Какие события вы прогнозируете в ближайшее время в Дагестане? Что вас больше всего тревожит и что вас больше всего из возможного радует?
Н.Х. Я думаю, что, хотя вырисовывается безрадостная картина, и политики нам там западню устроят, но мы — выше дурных столкновений. Есть добрая воля сдержать все это, а остальное... Я не пророк, у нас в исламе запрещено предсказание, и я прорицателем не хочу быть, потому что каждую минуту может случиться то, чего ты абсолютно не ожидал, и на то есть воля Аллаха. А в хорошее я верю, потому что воля Аллаха, какая бы она ни была, есть дОбро, и не противиться ей — это самое лучшее для верующих людей. Ее надо воспринимать как добро. Это не слепая вера, а сознание того, что Аллах знает, что для нас лучше. А мы должны лучшими манерами и предписаниями идти к этому. Вера в добро — она твердо во мне сидит, и мы будем к этому идти, как бы трудно нам ни было. бЛагодаря этому я уверен, что мы с честью выйдем из любой создавшейся ситуации.
В то утро, когда штурмом брали мой дом, и нам ничего хорошего по любой логике не светило: всеми возможными силовыми формированиями мы были окружены, и моя семья там была, мои дети были,— нам позвонили по телефону и сказали, что мы будем уничтожены. Но я был уверен, что нашу судьбу решает лишь один Аллах. Поэтому я всем, и вашим читателям тоже, желаю веры. тОлько вера спасет Россию и Кавказ, и пусть эту веру осмысливают все. В этом отношении нет ни регионов, ни центров, а есть только верующие. Мы живем в горах и считаем, что живем подальше от суеты, ближе к тем возможностям, которые дают нам осмыслить божественность нашего бытия. У нас есть такое выражение: “Пройти как по мосту испытаний” — как волос, тонкому, и как лезвие, острому. И если ты через него пройдешь, то попадешь в рай. Это мост над пропастью, и если ты беспредельно веришь в Аллаха, то пройдешь по нему, как по столбовой дороге. То есть в момент опасности, трудности — вера беспредельная тебя спасет. тЫ должен шагнуть на мост, положившись на Аллаха, — и ты пройдешь, но если засомневаешься хоть на мгновение — то упадешь вниз. И России предстоит шагнуть на мост испытаний. Если у нее будет вера — она пройдет, другое будет очень болезненно.
А.П. При этом стрелять вы все-таки умеете?
Н.Х. Каждый должен быть на своем месте. Меня так учили отец, мать. Я стою на своем месте. Стрелять я умею, я в армии служил, и наш старшина Сапунов всегда знал — если я крикну: “Ровняйсь, смирно!”, то это будет как по струнке. Но могу по-наполеоновски сказать: на штыках можно прийти к власти, но усидеть долго невозможно. Хочется, чтобы кремлевские политики усвоили эту истину.