СВЯТОЙ РУСИ ХРАНИТЕЛЬ

СВЯТОЙ РУСИ ХРАНИТЕЛЬ (СТАРООБРЯДЧЕСТВО: “КРУГЛЫЙ СТОЛ” В РЕДАКЦИИ “ЗАВТРА”)
12(225)
Date: 24-03-98
Владимир БОНДАРЕНКО. Мы начинаем “круглый стол” газеты “Завтра” по проблеме старообрядчества — самой, на мой взгляд, традиционной религии России. То, что сегодня происходит со староверами, интересует, я думаю, всех русских людей, всех читателей нашей газеты.
Александр ДУГИН. Я предлагаю разбить нашу беседу на три темы. Первая — это соотношение старообрядчества и национальной идеи; необходимо сразу подчеркнуть глубоко патриотический, мистико-патриотический характер старообрядчества. Вспомним раскол — ситуацию, во многом аналогичную нашим сегодняшним внешним реформам: также как сегодня, одни тогда были ориентированы прозападнически, реформаторски, а другие, старообрядцы, стояли на консервативных позициях, не приняли никоновских новин.
Вторая тема — это православие и эсхатология. Очень важно выяснить, как учение о конце света влияет на общество и на идеологию; как оно связано с социальными проблемами.
И третья — возможно ли истинно русским людям, глубоко озабоченным судьбой своего Отечества, своего народа, найти какую-то форму объединения духовных, внутренних энергий для того, чтобы соборно и церковно дать решительный бой духовному и социальному антихристу.
Александр МАТЮШЕНКО, член древлеправославной старопоморской церкви феодосеевского согласия. Анализируя проблему соотношения национальной идеи, староверия и ряда политических движений, наблюдаешь такую парадоксальную, на первый взгляд, вещь: во всех политических течениях, именующих себя национальными, начиная от правых и кончая левыми, сегодня наблюдается все меньше и меньше христианского. Многие национальные движения отказываются от самой идеи христианства. Доходит даже до того, что отдельные представители национал-патриотических движений пытаются внедрить в сознание наших людей, что христианство не носит для нас традиционный характер. В некоторых газетах, в литературе вводится понятие какого-то “доникейского” христианства, другие движения используют как якобы традиционные наши идеи какие-то ведические учения, третьи — заумные вещи типа “мертвой воды” и “глобального предиктора” — то есть, происходит затуманивание сознания, уход от сущности проблемы роли христианства в нашей жизни.
Поэтому мы должны совместными усилиями представителей культуры и людей, имеющих доступ к средствам массовой информации, более серьезно, более систематично подойти к вопросам раскрытия догматических идей староверия, и тогда в национал-патриотических движениях к проблеме становления единой национальной идеи будет обращено больше внимания.
Андрей ЕЗЕРОВ, член русской древлеправославной церкви Христовой, приемлющей белокрынницкое священство.Каждая нация, каждый народ имеет свое назначение в истории, определенное ему промыслом Божьим. Величайшее назначение русского народа — быть Новым Израилем, наследником веры. После падения Ветхого Израиля, Руси суждено было явить миру великое православное царство, ограду спасения земной Церкви. Сначала такой оградой была Византия, Второй Рим, а затем, после его падения, этой оградой стали границы великой Святой Руси.
И что произошло в момент никоновой справы? Произошло размывание самого понятия Святой Руси, отступление русской государственности от своего назначения. Государство перестало существовать ради русского народа, перестало быть ему надежной оградой. Сначала в него запустили целые тучи западной нечисти, потом растлили наш народ, а потом оказалось, что ограды-то и нет никакой, одни развалины и бреши. Началось это еще в Смутное время — тогда прямым тараном пробить ограду не удалось, а вот подкоп, великий раскол, удался. Через этот подкоп протащили и светскую культуру, с помощью которой десакрализовали русский народ. Это произошло уже при Алексее Михайловиче, его сын Петр I лишь более решительно продолжил начатое. От старого ничего не должно было остаться, и веры в том числе.
И мне кажется, что если русский народ хочет соответствовать своему высшему назначению, быть народом-богоносцем, то без Старой Веры это попросту невозможно.
Владимир ЛИЧУТИН. Надо решить главный вопрос: что такое староверчество? Миф это или реальность? По крайней мере, в государственных пределах, во власти существующей и существовавшей, уже давно, больше 200 лет решено, что староверчество — это миф. Староверчество заявляло о себе самосожжениями, бунтами, великими людьми, значительной промышленностью, учеными, художниками. Староверы говорили: “Мы — верные сыны русского народа”, — а власти заявляли: “Это миф, этого нет”. Проблема главная: как из мифа перейти в реальность?
Ничего не произойдет до тех пор, пока мы сами не решим внутри себя: или староверчество — это старинная икона, плывущая по реке, спушенная за ненадобностью, или это икона, как бы прикрепленная к дереву, явленная постоянно.
И еще надо признать, что в результате многовекового страшного гонения на староверов нынешняя церковь, нынешний корабль так далеко ушел от истинной веры, два этих судна стали такого разного масштаба, — что им уже практически нельзя соединиться и при этом остаться обоим на плаву.
Почему новая церковь не может слиться со старой? Потому что новая церковь утеряла ощущение живой веры. Когда я изучал прежнее вероучение, меня поражала его сердечность, приземленность, — никониане называли эту веру “верою животом”, утробой. Оказывается, вся Русь верила сердечно. И Троицу понимали как троих сидящих — Исус Христос, Бог и Дух Святый — они сидят за бранным столом и вкушают яства. Это живое представление народа: Исус Христос родился живым способом, он не выявился из ребра, он вкушал молочко, пил винцо, кушал хлебцы, и — вознесся. Он вознесся живым, и народ понимал: раз Исус Христос вознесся живым, значит, он там живой и существует на небеси. Все трое живых. И вот это живое понимание Христа помогало нации сплачиваться и понимать веру как свою естественную, сердечную необходимость: народ жил в вере, и вера жила в нем.
А когда никониане перелопатили все православие во всеобрядовой стороне и сущности догматической, то Троица стала самым главным каверзным вопросом, объяснить который народу никонианская церковь отказалась. Она заявила так: это самый трудный и существенный вопрос, но объяснить его нельзя, и поэтому надо просто понимать Троицу как живую, единосущую и несекомую.
Так и отобрали у народа самую сердцевину радостной веры, и вот отсюда, кстати, и пошел разлад — сначала духовный, а потом и физический, междоусобица. Сможет ли русский народ вернуться обратно в ту модель живого существования Христа?
Александр ПРОХАНОВ. Так оказалось, что, отклонив от себя старообрядчество, Русская Церковь, а значит, и русский народ в гордыне своей победы и своего величия двинулись дальше историческим путем, отбросив старообрядчество как ненужный балласт. Полагали обойтись без него, считали, что масса русского народа, оставшаяся в ортодоксальной московской никонианской церкви, выдержит давление истории. Потом волею провидения так случилось, что удар понесла и эта полная гордыни победившая никонианская церковь. Сначала сильный удар при Петре и других светских прозападных царях. Потом удар при коммунистах, когда распинали, топили, жгли, расстреливали никонианских священников. С этой церковью поступили так же, как она сама поступила когда-то со старообрядчеством.
Уже из-под длани никонианской церкви вышла светская культура. XIX век — это торжество гуманистической русской культуры, которая решила обойтись без Бога, без храма и без Церкви. Она, светская культура, двигалась весь XX век одна, полагая, что создает здесь земной рай, советскую цивилизацию со своим красным “богом”, красной мистерией. И вот теперь, в последние годы, со светской, нецерковной русской гуманистической культурой и интеллигенцией поступили так же, как в свое время поступили со старообрядчеством: ее отклонили, ее спихнули, ее сбросили.
Все эти три русских национальных древа — исконная старообрядческая, более поздняя никонианская и светская гуманистическая культура — оказались все в одном рву, в одном склепе. И сегодня русские интеллигенты, с которыми мы общаемся, которые объединены вокруг нашей газеты, находятся перед очень грозным выбором: либо пойти в услужение к антихристу, который воцарился на наших торжищах и в наших храмах, раствориться в этом сатанинском празднике, либо, отказавшись от благ, безопасности, привычного быта, знаков славы, уйти в катакомбы — вослед тем двум ипостасям русского духа и русского национального “я”, с которыми это уже случилось.
Сегодня не столь важно, являются ли русские патриоты православными людьми или красными, атеистическими, или тайно верующими, или нововерующими. Сегодня меня интересует проблема отпора, несогласия, стоицизма, проблема одиночества, жертвенности, скита, проблема, если угодно, самосожжения. И здесь невольно наши взоры обращаются к старообрядцам, которые совершили этот высокий национальный и религиозный подвиг, предпочтя пытку, костер, изгнание, лишение прав и священства — конформизму и служению антихристу.
Александр ДУГИН. Мне представляются существенными несколько моментов. Первый: относительно раскола существует стойкое заблуждение, что его причиной была в первую очередь обрядовая, ритуальная сторона. Это абсолютно не верное мнение, потому что, по сути дела, речь шла об очень глубинных вещах, о самой возможности спасения. В расколе была поставлена под вопрос глубинная догматическая истина, основа христианского православного учения. Не обратившись к этой теме, мы ничего не сможем понять в расколе. Никоновские новины открывали путь десакрализации всего русского общества, отныне переход от мира Традиции к современному миру соверишился. Это была полномасштабная онтологическая и эсхатологическая катастрофа.
Андрей Викторович Езеров прекрасно сказал, что Россия была богоизбранной страной в очень конкретном догматическом смысле — как Новый Израиль, как привилегированная зона для нисхождения Нового Иерусалима в конце времен. И это догматическое обоснование нашей национальной и религиозной богоизбранности пошатнулось, было надломлено в расколе. И теперь, после раскола, мы уже не можем догматически утверждать о богоносности русского народа в целом. Эта идея из сферы факта и догмата перешла в область легенды — о Китеже, о Беловодском царстве — о том, что было и исчезло.
Поэтому сейчас, в конце XX века, при новой формулировке русской национальной идеи, которой от нас ожидает народ, мы с необходимостью должны обратить внимание на Древлее Православие и его трагическую апокалиптическую весть — иначе эта идея превратится в бессмысленный суррогат.
В истоке трех катастроф, о которых сказал Александр Проханов, лежало одно и то же явление. Мы, русские, не хотели и не хотим признавать навязываемые Западом модели и нововведения, не желаем отказываться от нашего духовного, национального русского “я”. И за это всякий раз платят самые лучшие представители народа, его духовная элита, его пассионарные вожди. Проклятием в сознании народа запечатляются те, кто сходит с этого пути отстаивания любой ценой — вплоть до восстания, самосожжения, тотального неповиновения — нашей самобытности, нашей исторической уникальной миссии. Запад — это общий враг, и на неприятии его агрессивных догм — в кульутрной, церковной, идеологической, политической, экономической сферах, — должны мы основывать широкий русский национальный фронт. И в нем могут найти свое место все искренне преданные нашему народу, его загадочной и страстной судьбе.
Хочу также акцентировать внимание на следующем вопросе. Сегодняшняя крайне негативная в целом ситуация парадоксальным образом имеет ряд положительных сторон. У нас впервые нет прямых, догматически обоснованных гонений на старообрядческую мысль. Клетки уже нет, и ничего не сдерживает наших старообрядцев, последних носителей тончайшей, драгоценнейшей нашей истины, от серьезного и полномасштабного оглашения. Хватит пенять на Московскую Патриархию, на “происки никониан”. Надо идти и проповедовать истину во всеуслышание. Церковь должна благовествовать.
В 1971 году был сделан очень важный шаг: на Соборе РПЦ Древлеправославная Церковь была признана равноспасительной. Но я полностью согласен с Личутиным, этого мало, надо не просто снизойти до признания равноспасительности, а поклониться, признать превосходство старообрядческой истины, потому что истина — одна и единая.
Владимир ЛИЧУТИН. Мы не знаем, как повела бы себя нация, если бы не было преследования истинно верующих, в которых проявилась энергетическая мощь нации. Оказывается, нация умеет в трудные моменты аккумулировать энергию в особых видах. Она пошла сначала в скиты — это был первый этап — в дебри, в кельи, как бы сама себя замуровала, чтобы воспитать дух. Потом из скитов она пошла в столицы и завоевала капиталы. Это был второй этап. И третий — она бросила капиталы на создание государства, культуры, науки, литературы.
Сначала было 8-10 человек — противников новых веяний. Их уничтожили. Потом началось великое сожжение: по тысяче, по две тысячи человек себя сжигали, и эта энергия сожжения, это мужество привлекли к истинному учению массу людей. В середине XIX века староверцев стало уже 12 миллионов, они фактически заняли весь капитал, всю банковскую систему, заводы, фабрики, они создавали культуру. Поэтому надо воспринимать раскол как великую науку: каким образом нация смогла аккумулировать свой дух.
Александр ДУГИН. Проблема антихриста представляется мне важной темой еще и потому, что внутри староверия поповское и беспоповское течения расходились в представлениях о границах распространения антихриста в обществе. Еще более серьезными эти расхождения были между староверами и никонианами.
Все христиане, не только старообрядцы, должны жить так, будто светопреставление, Второе страшное Пришествие Господа нашего Исуса Христа, может случиться в каждый момент, — и в ожидании этого последнего часа православный христианин должен пребывать всегда. Лишь католические и протестантские деятели, которые вообще не имеют никакого отношения к христианству, отменили такое религиозное состояние, как общеобязательную норму, косвенно или прямо потворствуя наслаждению “миром сим”, отодвигая конец света в область далекого несбыточного будущего, в сферу мифологии, и тем самым расчищая путь уже совершенно атеистической западной культуре.
Так вот, сейчас в никонианской церкви вопрос об антихристе ставится все меньше и меньше и скоро, копируя Запад, будет рассматриваться чуть ли не как ересь. Я уже слышал из уст некоторых иерархов, что “мир-де не кончится никогда”, и что эсхатологию надо понимать “аллегорически”. И в этом отношении очень важно через опыт старообрядчества показать, насколько ощутимой, конкретной может — и должна — быть тематика антихриста для жизни огромного количества русских людей. Наши предки были умнее нас, они знали христианскую истину о том, что никакого прогресса нет, что, наоборот, существует грехопадение, деградация и вырождение мира, в котором все усиливается роль антихриста.
Кроме того, в идее конца времен есть еще и очень положительный, праздничный, триумфальный момент. Ведь в конце времен на землю нисходит Небесный Иерусалим. Второе Пришествие Господа нашего Христа — преображение огня Страшного Суда в муки для одних и в спасительный свет для других. На фоне грядущего Страшного Суда мощь антихриста оказывается иллюзорной, превращается лишь в один из элементов беспорядка в общей модели промысла Божия, направленного к торжеству света и истины. И с таким упованием, с такой уверенностью в наше время можно много чего добиться: царство антихриста, которое часто кажется нам непреодолимым, свинцовым, становится эфемерным, иллюзорным, недолговечным.
Александр ПРОХАНОВ. Я хочу поделиться с вами одним переживанием. Вот мы говорили о Втором пришествии, об антихристе и о судьбах… У меня недавно было такое прозрение. Это было на Крещение, когда мы с друзьями моими отправились в Новый Иерусалим.
Новый Иерусалим — это и в моей жизни мистическое место, и в жизни Руси мистическое место, там и раскол, и никонианство — все рядом. По представлениям достаточно известных сегодняшних богословов, все, что там выстроено, поименовано, вся топонимика, созданная православными людьми XVII столетия, в том числе и Никоном, — это такая топографическая икона, которая писана не красками, а создана в виде названий, холмов, рек, храмов, расстояний, координатной оси, которые были перенесены русскими людьми из Святой земли. Было осуществлено глобальное космологическое деяние: был построен космодром для того, чтобы Христос сошел сюда, на эти места, на эти воды. Там есть Фавор, там есть Иордан, Голгофа…
И вот мы с друзьями между 11 и 12 часами отправились в снегопад, в черную ночь к этой реке. Шли какими-то скользкими тропами, проваливались в сугробы, прошли к водам, на берегу стояли дерева черные, ночные, река не замерзает, Истра. И с пением псалмов, со свечами мы совершали там омовение, погружались в эту ледяную воду, в эти черные, бездонные зимние воды, обжигались об эту землю, не мерзли, а с каким-то благоговением, с восторгом, с ликованием выходили из вод, как будто получили освящение, крещение.
Потом уже, за столом в теплой горнице, разгорелась дискуссия об антихристе, что есть его царство, что такое наступающий XXI век и как быть в этом XXI веке русскому человеку — молодому, талантливому, у кого голова сияет замыслами, у кого сильные руки, кто знает, как делать деньги, если это коммерсант, как строить машины, если это инженер, как воевать, если это солдат? И одна часть говорила о том, что все связанное с земной жизнью: машина, компьютер, Интернет, биоинженерия, новое оружие, водородная энергия, — все это есть антихрист, богоборчество, и все это должно быть отвергнуто. А другие спрашивали: как же быть Российской державе, за которую мы все радеем, без современной армии, без космических группировок, без океанического флота, зачем же все это отдавать в руки врагу?
И в итоге долгой полемики возникло ощущение, что все эти технические изобретения, будучи встроенные в мир по западным образцам как инструмент господства, подавления, — они и есть машина антихриста. Русский же XXI век не отрицает оружие, автомат, космический корабль или города, в которых люди живут, как в садах, но все эти изобретения он выстраивает по райским принципам, согласно любви, братству, справедливости, — это и есть способ преодоления антихристовой цивилизации и технологии.
Сегодня говорят о русской идеологии. Что это за идеология, которая соединила бы старообрядцев, никонианцев, людей красных дерзаний, людей грядущих, еще безымянных, какова должна быть идея? По-моему, наша беседа как раз связана с тем, чтобы поскорее выработать точки соприкосновения, соединить все в некую амальгаму, потому что так или иначе все мы мазаны одним миром, все мы сыны одного народа, ходим по одной и той же траве. И общая идеологическая формула, даже если она не связана с каноническими богословскими терминами, так или иначе присутствует среди нас, дает возможность быть вместе, любить и почитать друг друга.