“МЕРТВЫЙ СЕЗОН” НА ДОРОГЕ В РИГУ

Author: Иона Андронов
“МЕРТВЫЙ СЕЗОН” НА ДОРОГЕ В РИГУ (В Латвии готовят новое судилище над рижским ОМОНом)
12(225)
Date: 24-03-98
Последние события в Риге, направленные против России и русских, показали, как на смену сепаратизму и “независимости” в республики бывшего Союза вползают нацизм и фашизм. Еще одно подтверждение этому — недавнее решение латвийских властей бросить в застенки 63 борца-антифашиста.

СОЛНЕЧНЫМ ДНЕМ 31 июля 1993 года я приехал из Москвы в Псковскую область и там простоял пару томительных часов на шоссе между Великими Луками и латвийской столицей Ригой. В этом месте у городишка Себеж пересекает шоссе российская граница с Латвией.
Тут поперек дороги — полосатый шлагбаум, а сбоку — казарменный барак пограничников и таможенников. Из них на дежурстве работало обычно лишь полдесятка, так как автодвижение здесь было слабое. А название захолустной погранзаставы вполне подходящее — КПП “Бурачки”.
Но в тот летний денек на тихом контрольно-пропускном пункте скопилось много военных и штатских. Отряд пограничников в зеленых фуражках возглавлял пожилой майор. Приехала группа офицеров милиции в синих мундирах. Автобус доставил взвод одетых в черную униформу бойцов псковского ОМОНа. Белохалатные санитары и врач вышли из машины скорой медпомощи. Появился и вовсе небывалый здесь прежде визитер — московский фотограф с наплечной телекамерой.
Все стоявшие на шоссе разглядывали удаленную от нас на двести метров латышскую погранзаставу. Там тоже суетились люди возле дорожного шлагбаума. Он приподнялся наконец-то и пропустил два автофургона. Они медленно поехали к нам. Их окна были по-тюремному зарешечены.
Так закончились мои депутатские хлопоты, занявшие целый год. В ту пору я был депутатом Верховного Совета России, и предыдущие пять лет ездил в Афганистан и Пакистан выменивать у моджахедов наших пленных солдат. И вот далеко оттуда удалось еще раз подготовить новый межгосударственный обмен арестантов: семь граждан России на семь латвийцев. Из них тринадцать, заурядные уголовники, никого не интересовали. Вся затея с обменом была организована только ради одного отпущенного к нам узника рижской тюрьмы.
Он вышел из автофургона, щурясь и моргая от непривычного ему яркого света безоблачного дня. На нем были зеленый комбинезон армейского пошива и матросская тельняшка. Они обтягивали могучее тело коренастого атлета.
— Здравствуй, Сергей! — сказал я.
Мы обнялись, а он так крепко притиснул меня к своей груди, что перехватило дыхание, и мои ноги чуть приподнялись над асфальтом. Этот эпизод промелькнул вскоре на российском телевидении, а комментарии к нему в газетах противоположной ориентации были забавно односюжетны. “Советская Россия” высказалась патетически:
“31 июля близ небольшого городка Себеж церемония была почти такая же, как в фильме “Мертвый сезон”, когда советского разведчика обменивали на английского шпиона. Последние метры теперь уже чужой земли — и узник латвийских застенков попадает в объятия депутата Ионы Андронова”.
“Московские новости” откликнулись иронически: “Репортаж с границы был выдержан в духе финальной сцены из фильма “Мертвый сезон”: крепкие мужские объятия, сдерживаемые чувства. На телеэкране это так и смотрелось — как общенациональное торжество, как разгром немцев под Москвой”.
Арестант из Риги был известен по всей России. Но не был знаменитым шпионом. До неволи за решеткой капитан советской милиции Сергей Парфенов служил заместителем командира рижского отряда милиции особого назначения.
УНАС И В ПРИБАЛТИКЕ до сих пор не забыли драматическую историю рижского ОМОНа и капитана Парфенова. Но вспоминают везде по-разному: одни — со злобой, другие — с восторгом. Самые злопамятные правят сегодня в Риге. А месяц назад они объявили, что будут заново судить в этом году бывших омоновцев за семилетней давности “попытку свержения государственной власти”. Десять подсудимых уже под арестом. Еще пятерых ловят сейчас на территории Латвии. За ее пределами объявлен полицейский розыск 48 рижских экс-омоновцев.
Против них возбуждены также недавно уголовные дела в Литве. Там в сговоре с латышскими властями рижский ОМОН обвинен теперь в “преднамеренном убийстве при отягощающих обстоятельствах”. Двухфразный судебный процесс в Риге и Вильнюсе, как пророчит местная пресса, будет очень громким и многомесячным. Но оглашенные обвинения — почти дословно те же, которые ранее были предъявлены Сергею Парфенову. И те же преследуются политичес- кие цели. Так зачем же воскрешают похороненное прошлое?
В поисках ответа вспомним сперва 1988 год, когда ОМОН возник в Риге, как и в иных городах тогдашнего СССР.
Отряд насчитывал 120 молодых бойцов под командованием ветерана афганской войны майора Чеслава Млынника и его зама Парфенова.
Омоновцам поручили в Риге бороться с бандитизмом, спекуляцией дефицитными товарами и пресекать уличные беспорядки. Рижский ОМОН подчинялся московскому Министерству внутренних дел и его республиканскому управлению в Латвии.
Большая политика не затрагивала рижских омоновцев до лета 1990 года, когда Латвия провозгласила свою государственную независимость. Ее не признали, однако, в Кремле. ОМОН в Риге отказался принять присягу новым латвийским властям, поклялся защищать единство Советского Союза и отныне выполнял приказы министра внутренних дел СССР латыша Бориса Пуго, многолетнего борца против прибалтийских сепаратистов. Но они теперь хозяйничали в Латвии. А к ним примкнула часть местной милиции вместе с боевыми отрядами латышских националистов. Между ними и ОМОНом начались вооруженные стычки. О тех днях Сергей Парфенов откровенно говорил мне:
— Я не ангел, я далеко не пай-мальчик.
Омоновцы неоднократно разоружали в Риге группировки городских боевиков и устраивали рейды против новоявленных таможен латышей на границе с РСФСР. 20 января 1991 года дошло до ночной стрельбы возле здания МВД Латвии. Тогда погибли пятеро рижан. Чьи пули их сразили в потемках — неизвестно. Подверглись обстрелу и омоновцы, отступившие к их штабу в оборонном кольце баррикад, дзотов и штабелей мешков с песком.
Развязка наступила 19 августа 1991 года. В Москве захватил власть кремлевский ГКЧП. Его соучастник, министр Пуго, приказал рижскому ОМОНу восстановить советский правопорядок в столице Латвии. За двое суток омоновцы разоружили батальон латышских ополченцев, заняли столичный телеграф и помещение МВД. Не было ни сопротивления, ни людских жертв.
Перепуганное правительство Латвии спряталось в подвальном бункере бомбоубежища. До 23 августа ГКЧП, обанкротившись в Москве, победоносно существовал только в единственном городе на берегу Рижского залива. А министр Пуго уже застрелился, убив и свою жену.
Вслед за московским фиаско ГКЧП рижский ОМОН поневоле вернулся в свои казармы. Латвийские власти по-прежнему боялись омоновцев и упросили Кремль перебазировать их срочно в Россию. Председатель Верховного Совета Латвии, ее премьер-министр, латвийский Совет безопасности опубликовали заявление об их отказе привлечь к суду рижских омоновцев, если те покинут без боя суверенную республику.
1 сентября в Риге приземлились российские “Илы-76” и увезли всех изгоев подальше отсюда в сибирскую Тюмень.
В Тюмени отряд Млынника и Парфенова включили в областной ОМОН. Рижанам надлежало теперь ловить сибирских бандитов, наркодельцов, спекулян- тов золотом. Однако спустя месяц правительство Латвии, вопреки своему обещанию мирно отпустить изгнанников, захотело их все же арестовать и обратилось за согласием на это к Ельцину. А он уже держал за решеткой зачинщиков августовского ГКЧП и выявлял их пособников по всей нашей стране.
С ведома Ельцина прибыла секретно в Тюмень из Риги латышская “группа захвата”. Ордер на арест и отправку в Латвию рижских омоновцев санкционировали российский генеральный прокурор Валентин Степанков и министр внутренних дел России генерал Андрей Дунаев.
Накануне тюменского отлова рижан их предупредили тайно об этом милицейские доброжелатели из Москвы. И преданные Кремлем переселенцы успели уйти в подполье. А вскоре разъехались нелегально кто куда. Майор Млынник анонимно обрел убежище в Ленинградской области. Большинство остальных перекочевали в советское Приднестровье. Некоторые отправились воевать в Абхазию, Закавказье и даже на Балканы к сербам. Не скрылся и никуда не уехал лишь один — Сергей Парфенов. Почему?
— Я наивно верил в справедливость отечественного правосудия, — рассказывал мне Сергей.— В Риге я никого не убил, не ранил, не покалечил, не совершил ничего преступного. Будучи офицером советской милиции, я исполнял законные распоряжения руководства Советского государства. Когда оно распалось, я стал гражданином России. Только российский суд имеет право вынести мне какой-либо приговор, включая вердикт о выдаче иностранным властям. Но этого я не опасался, так как не был виновен в правонарушениях. Зачем же скрываться от нашего суда?
Несчастный идеалист! Его тюменское начальство запросто позволило приезжим полицаям из Латвии арестовать Парфенова, нацепить ему наручники и отконвоировать в Ригу. Не было ни следствия, ни суда. Произошло позорное для нас похищение чужеземцами гражданина якобы демократической России.
ЧЕРЕЗ ГОД Я ДОБИЛСЯ тюремного свидания с узником “Рижского централа” — крепостной цитадели из нескольких сомкнутых казематов кирпичной кладки еще царских времен. Там провел Парфенов 22 месяца. Сидел в одиночке корпуса для особо опасных зеков. Шесть недель пробыл в камере смертников. Так старались надломить его психически, но он выдюжил. Только стал заикаться. И лицо подергивалось от нервного тика. Да еще пожаловался мне 32-летний крепыш на возникшие боли и перебои сердца.
Семья Сергея — дети и жена Ольга — не поспела сразу же за ним перебраться в Тюмень и застряла в Риге. Они жили в деревянном доме трущобного вида. Обстановка внутри их квартиры была нищенская. Все сколь-нибудь ценное Ольга распродала для прокорма малышей. А их было четверо! Катя семи лет, пятилетняя Маша и трехлетние близнецы Максим и Наташа. Глядя на худеньких и бледных детишек, было ясно без расспросов, что еда у них очень скудная. Молодая мать выглядела не лучше — кожа да кости. А в серых глазах — безысходное страдание и усталость.
Семья без кормильца выжила благодаря периодической доставке денег из России от разных омоновцев. Помогли также финансово московские актеры “Театра на досках” Сергея Кургиняна. Зачастую присылал деньги вице-президент Руцкой, собирая пожертвования его сторонников. Все спонсоры действовали тайком от безжалостных латышских властей.
Осенью 1992 года начался в Риге суд над Парфеновым. Сидя в зале суда, я наблюдал, как шестеро полицейских ввели Сергея в железную клетку и там сняли с него наручники. Прокурор зачитал обвинительный акт. В нем отсутствовали доказательства какой-либо личной вины подсудимого за рижское кровопролитие 20 января 1991 года или за августовские события в том же году.
По словам прокурора, предварительное следствие на протяжении двенадцати месяцев тюремных допросов и очных ставок смогло инкриминировать Парфенову лишь “превышение служебных полномочий”. Это обосновали смехотворным фактом: в октябре 1990 года омоновцы по заданию городских властей ловили рыночных спекулянтов водкой, поймали пятерых, разбили их бутылки, а водочных барыг поколотили и заставили искупаться в Рижском заливе.
Еще потешней был опрос потерпевших. Их доставили на суд под стражей, ибо они отказались явиться добровольно. Но пока прокурор и адвокат произносили речи, пятерку спекулянтов держали вне зала в коридоре, откуда четверо изловчились удрать. Об этом объявил рассерженный судья и распорядился привести еще не сбежавшую жертву произвола ОМОНа.
— Вы пострадали от омоновцев? — спросил судья сутулого мужчину средних лет.
— Да, пострадал, господин судья.
— Взгляните на подсудимого! Узнаете его?
— Нет.
— Посмотрите на него внимательно. Узнали?
— Нет, не узнал.
Однако ни одного смешка не прозвучало в заполненном публикой зале суда. Лица моих соседей были безулыбчивы и хмуры. В перерывах между судебными заседаниями посетители, говорившие по-латышски, не общались в русскоязычными горожанами. Да и сидели те и другие отдельными кучками, разделенные как бы незримыми перегородками. Для этих рижан, и вообще для всей Латвии, суд над Парфеновым был продолжением незабытых межнациональных распрей, обоюдных обид, давней неприязни.
Омоновец в клетке олицетворял для многих латышей долгожданное возмездие за репрессии сталинской эпохи, массовые депортации, поглощение их страны советской империей. А русскоязычные жители республики воспринимали рижский суд над гражданином России как унижение напоказ и без того гонимых отсюда сотен тысяч русских, лишенных паспортов, гражданства, избирательных прав. Расправа над похищенным милиционером детонировала вулканическое извержение шовинизма.
В зале суда журналисты приметили москвича со значком депутата Верховного Совета и окружили меня, когда я уходил оттуда.
— Как вы оцениваете процесс?
— Здесь происходит, по-моему, показательное издевательство над российским гражданином. Разжигается международный скандал.
В Москве возле особняка посольства Латвии уже стояли уличные пикетчики с плакатами: “Освободите Парфенова!”. В его защиту был создан общественный комитет. Столичные газеты печатали репортажи о рижском судилище.
НА ИСХОДЕ ОСЕНИ удалось убедить российский парламент вмешаться в дело Парфенова. На сессии Верховного Совета я пересказал свои рижские впечатления:
— Трагическая судьба Парфенова — это сегодня нечто большее, чем невзгоды одного человека и его семьи. Судебное дело Парфенова стало в руках политиканов орудием возбуждения национальной вражды между коренными латышами и русскоязычными жителями Латвии, которые составляют почти половину населения республики. Их дискриминируют, они деморализованы и запуганы. А им показывают русского парня в клетке и тем самым внушают — вот что будет с вами, если посмеете противиться и вздумаете вместе организоваться. Демонстрируются и другое: смотрите, Россия ничего не предпринимает, не может заступиться за своего гражданина, не может выручить его бедствующую семью. Заодно показывают и пережившим репрессии латышам: вот вам враг в клетке, теперь можно мстить, а на сей счет великая Россия будет помалкивать.
Что делать — предложил конкретно:
— Мы, депутаты, обязаны защищать своих сограждан повсюду. Давайте начнем это делать хотя бы в отношении Парфенова. Будем действовать в данном случае бесконфликтно и компромиссно Обратимся к парламенту Латвии и ее судебным властям с просьбой вернуть нам российского гражданина. Вдобавок направим письмо Верховного Совета президенту Ельцину с предложением поддержать наше обращение к латвийским властям.
Подготовленные загодя документы — послание в Латвию и письмо Ельцину — были одобрены Верховным Советом на редкость единодушно. Против проголосовал лишь один депутат. Его фамилии не знаю, так как голосование не велось поименно.
Ельцин не ответил Верховному Совету на полученное письмо. Однако дал, вероятно, некие указания российскому МИДу, который попросил латышей проявить снисхождение к их рижскому узнику. Поступить более решительно постеснялись наши дипломаты: ведь у нас правительство всего-навсего год назад постыдно выдало Парфенова латвийской полиции.
Послание Верховного Совета в Ригу я передал московскому послу Латвии. Там вскоре наше обращение получили председатель парламента Анатолий Горбунов и генеральный прокурор Янис Скрастиньш. Но оба не откликнулись никак. Назидательный суд над омоновцем затянули еще на четыре месяца.
На январское Рождество 1993 года я прилетел в Ригу с двумя коллегами-депутатами Тамарой Пономаревой и Нелли Якименко. Им предстояло женственно смягчить переговоры о Парфенове с латвийским руководством. А празднование Рождества как бы взывало к христианскому всепрощению и благодушию. Пришлось, каюсь, хитрить, прикидываясь овечкой из-за потери былых зубов у нашей обессилевшей державы. Рижские газеты сообщили, что примелькавшийся тут московский депутат посетил на сей раз “с рождественской миссией” председателя парламента Горбунова.
Анатолий Горбунов, импозантный и моложавый политик, был тогда по своему статусу главой государства, ибо в ту пору латыши еще не обзавелись президентом. А их парламент именовался в те дни по старинке Верховным Советом. Переименованный парламент избрали весной 1993 года, но предвыборная кампания уже шла той зимой полным ходом. Среди ее главных лозунгов был один очень хлесткий: “Латвия — латышам, для русских — Россия!”. Поэтому Горбунов поспешно добавил по-латышски к своей фамилии букву “с” и стал Горбуновсом.
Его положение осложняли предвыборные призывы запретить бывшим членам компартии баллотироваться в обновленный парламент. А ведь еще недавно Горбунов был секретарем по идеологии ЦК компартии Латвии. Теперь же он блокировался с заядлыми антикоммунистами. За это его обзывали “перевертышем”. Мне было понятно, что подтолк- нуть Горбунова на крупные и немедленные уступки в деле Парфенова с ходу не получится.
В переговорах с ним нашей депутатской делегации участвовали латвийские парламентарии и представили прокуратуры. Беседовали обоюдно вежливо, но по-деловому жестко. И все же договорились. Однако так, как настояли латыши. Они заявили, что Верховный Совет России не имеет права вмешиваться в их судопроизводство, а посему процесс Парфенова не прервут и вынесут ему приговор. Тем временам могут приехать в Ригу посланцы Генеральной прокуратуры России и составить с латвийскими прокурорами договор двух стран о взаимном обмене осужденных граждан обоих государств.
Далее новый договор подлежал ратификации парламентами Латвии и России. И только затем был возможен обмен Парфенова на какого-нибудь арестованного у нас латвийца.
Более того, России надлежало взять обязательство не отменять рижский приговор Парфенову. Он попадал таким образом из чужой тюрьмы в нашу. После чего его могли лишь помиловать наши высшие власти. Их загоняли, по сути, в угол как провинившихся шкодников. Но они же и впрямь нашкодили, предав латышам Парфенова! И не было уже иного способа его спасти. Ради него, Ольги и четверых их малышей я принял рижский ультиматум.
15 марта 1993 года в Риге приговорили Парфенова к 4 годам тюремного заключения. И оставили за решеткой “Рижского централа”.
Спустя месяц Генеральная прокуратура России, разработав с латышами юридическую процедуру обмена зеков, вынесла на обсуждение и ратификацию Верховным Советом новый “Договор между Российской Федерацией и Латвийской республикой о передаче осужденных для отбывания наказания”.
Содержание договора изложил Верховному Совету, словно в насмешку, наш генеральный прокурор Степанков, предавший ранее Парфенова. Теперь, впрочем, у Степанкова как будто бы рениамировались остатки совести. Он смущенно отвечал на колкие вопросы московских журналистов:
— Сожалею ли я сегодня о чем-либо из того, что было сделано? Да, сожалею вроде бы о том, что отдал Сергея Парфенова.
Генеральный прокурор сказал депутатам, что сначала передадут нам из латвийских тюрем семерых российских граждан. И произнес заключительную фразу:
— Среди этих семи человек Парфенов, о котором было много разговоров
Верховный Совет поручил мне содоклад о ратификации российско-латвийского договора. Долго говорить уже не требовалось:
— Дело Парфенова стало болезненным нарывом в наших отношениях с Латвией. Я убежден, что если сейчас удастся урегулировать этот вопрос, то мы продвинемся и в решении более серьезных споров с Латвией. Там ущемляют права наших соотечественников. Латвия предъявляет нам территориальные претензии. Поэтому прошу быстрее закончить дело Парфенова ратификацией договора. Обычно мы, депутаты, немало полемизируем между собой, но есть общенациональные интересы, зовущие нас к единству.
Верховный Совет без полемики ратифицировал договор. Аналогичное решение вынес парламент Латвии. Для Парфенова был расчищен путь к выходу из “Рижского централа”. Но вдруг все изменилось наихудшим образом...
ВЕСНОЙ 1993 ГОДА приехала в Ригу группа следователей из соседней Литвы. Они получили согласие латвийских властей допросить Парфенова в тюрьме. Литовцы заподозрили его в убийстве и терроризме. Улики предоставил сотрудник литовской газеты “Республика” Аудрюс Лингис.
Журналист рассказал, что его газета выдала 35 тысяч рублей платному осведомителю по имени Леонид за детальную информацию об убийстве шести литовских таможенников и пограничников в июле 1991 года. Погибшие были расстреляны в упор бандой налетчиков, которые затем бесследно скрылись. В те дни это произошло на созданной самостийно погранзаставе литовцев близ местечка Мяденинкай. А ныне газета “Республика” огласила имена организаторов преступле- ния, но подстраховалась редакционной оговоркой: “Не можем утверждать, что все здесь рассказанное — чистая правда”.
Платный осведомитель газеты уверял, что расстрелом литовцев командовал якобы прибывший из Москвы офицер спецназа КГБ “Альфа” майор Владимир Бакаев. Его сборная команда, по словам осведомителя, состояла из бойцов ОМОНа, служивших в Вильнюсе, и рижских омоновцев, командированных лично Парфеновым. Штурмовики Бакаева вроде бы хотели сперва лишь разоружить литовцев на заставе, но те отстреливались, а когда все-таки сложили оружие и стояли, подняв руки, перед омоновцами, то внезапно один из литовцев выхватил припрятанный пистолет и попытался выстрелить. И тогда будто бы омоновцы расстреляли пленников.
В ответ на голословные обвинения Парфенов возмущенно заявил в тюрьме следователям, что приписанная ему причастность к нападению на литовскую заставу — гнусная ложь. Оскорбленный узник потребовал подключить к его допросам российских юристов. Но получил отказ. Вместе с тем ему не предъявили никаких доказательств газетной сплетни. Она оказалась на поверку провокационной фальшивкой с целью использовать дело Парфенова для подстрекательства против Москвы не только латышей, но и литовцев. Зловредный замысел, возможно, был еще шире.
И снова я отправился в Ригу, когда узнал, что генпрокуроры Латвии и Литвы решили отконвоировать Парфенова в тюрьму Вильнюса для новых допросов сроком на три месяца. А это грозило ему неволей за решеткой уже на долгие годы.
Убеждая отпустить Парфенова, я предупредил рижских политиков, что их сопротивление, вопреки договору с нами, вызовет вот-вот у нас бурю общественных протестов. И тогда я призову Верховный Совет объявить экономическую блокаду Латвии, зависящей от импорта нашего промышленного сырья и энергетики. Внутри Латвии могли взбунтоваться обездоленные русскоязычные жители, так как жена Парфенова объявила, что в случае отправки ее мужа в Вильнюс она в центре Риги сожжет себя, облив бензином. Зачем же маленькая Латвия нарывается на большое кровопролитие?
Насчет крови я не блефовал. Бывший командир рижских омоновцев Млынник уже спланировал созыв его прежних бойцов неподалеку от границы Латвии. Майор Млынник откровенничал с журналистами:
— Наш отряд готов в любой момент выполнить задачу по освобождению Сергея. Для нас не будет проблем дойти до его камеры и сказать: “Сергей, ты свободен”. Пока мы не имели права вмешиваться, чтобы не повредить всем тем, кто помогал ему. Сергей сознательно выбрал путь законной юридической борьбы с фашистским режимом. Но мы постоянно следим за его положением. Держим связь с его близкими. При любом ухудшении ситуации или проявлении им желания нашего вмешательства мы немедленно это сделаем.
Об этом знали, конечно, в Риге. И в итоге всех прочих размышлений благоразумно не рискнули бесконечно дразнить Россию. Вместо Вильнюса отослали Парфенова в псковские Великие Луки. Там спустя три дня его официально помиловали из Кремля, соблюдая российско-латвийский договор. Так завершилась рижская вариация “Мертвого сезона”.
Утром 6 августа 1993 года в Москве на перроне Рижского вокзала большая толпа шумно встретила приехавшего пассажира из Великих Лук. Его обнимали, целовали, дарили ему цветы, фотографировались с ним на фоне приветственных транспарантов. Один из них был, однако, суровым: “Позор предателям, выдавшим советского офицера иностранной охранке!”
Полдня провел Парфенов со мной в парламентском “Белом доме”. Благодарил депутатов за выручку, пришел сказать спасибо Руслану Хасбулатову, председателю Верховного Совета. Вечером выступил по российскому телевидению. Интерес миллионов зрителей к освобожденному милиционеру обобщила “Комсомольская правда”:
“Парфенов для России — это символ, за которым стоят многие тысячи безвестных людей, ставших лишними и ненужными в Риге, Душанбе, Кишиневе. Признает ли их Россия за своих сыновей или за пасынков?”
На следующий день капитан милиции Парфенов улетел в Тюмень продолжать службу в местном управлении внутренних дел. Тюменские власти предоставили семье возвращенца четырехкомнатную квартиру. В Ригу послали самолет за его женой и ребятишками.
Такого “хэппи энд” могло бы не быть, если бы освобождение Сергея затормозилось еще на пару месяцев: 20 сентября Ельцин упразднил российский Верховный Совет и через две недели доконал огнем танков и пулеметов. А затем Генпрокуратура Латвии повторно попросила Кремль выдать ей Парфенова. Хотя его не отдали, тем не менее, даже три года спустя после возвращения Парфенова в Тюмень рижский прокурор по особо важным делам Гумарс Лепиньш публично грозился:
— Рано или поздно Парфенов опять предстанет перед судом в Латвии.
Между тем мне запомнилось, как во всех разговорах с Сергеем в Риге, Великих Луках, Москве он ни разу не высказал недоброго слова о латышах и их республике. Меня поразило это отсутствие у него ответной мстительности за муки в тюремной одиночке, камере смертников, судебной клетке. Однажды я признался ему, что сам, окажись в его положении, мечтал бы отомстить. Сергей промолвил:
— Я уважаю и люблю простых латышей — честных и добрых людей. Они такие в своей массе. А Латвии я искренне желаю мира, спокойствия и счастья.
Но он не простил своих предателей:
— Факт выдачи меня чужим властям, для которых я был и остаюсь врагом, я расцениваю как подлость и удар мне в спину.
Не простил капитан советской милиции и человека, которого считает главным виновником распада Советского Союза. В московском телевыступлении Парфенов, волнуясь и заикаясь, говорил:
— Пользуясь случаем, я хочу обратиться к Михаилу Сергеевичу Горбачеву. Я не имею права говорить от имени народа. Я хочу сказать от своего имени и от рижского и вильнюсского ОМОНа. Думаю, мальчики меня поймут и поддержат. Так вот — будь ты проклят Иуда! Будь ты проклят за то, что испоганил все, чего сам не создал. Я и наш ОМОН чисты перед Родиной. Все, что мы обещали Союзу и тебе, мы выполнили. Мы выполняли свою присягу, мы поклялись на верность и стояли до конца. Но ведь и ты тоже принимал присягу. Ты тоже клялся нам в верности. Будь же ты проклят! Очень тебя прошу: уезжай ты с нашей земли! Ты ее предал, разрушил, испоганил. Ты ее залил кровью по самое горлышко. Уезжай на Багамы, на Бермуды, куда угодно. Ты здесь лишний, слышишь?