ПРЕОБРАЖЕНИЕ

Author: Георгий Семенов
ПРЕОБРАЖЕНИЕ
10(223)
Date: 10-03-98
...Он упал на землю и
услышал голос: “Савл,
Савл! Что ты гонишь Меня?”
И тот час как бы чешуя
опала с глаз его, и вдруг
он прозрел; и встав —
крестился.
УЖЕ К ПЯТНАДЦАТИ ГОДАМ в Податеве вызрел человек с природным буйным духом, крутым нравом, с характером вожака — сильный и умный.
На “броде” в центре города его любили и уважали. Его белые кудрявые волосы светились в дальневосточных ночах. “Пудель” — была его кличка за эту пижонскую прическу, хотя дрался он отчаянно, как бульдог. Первая судимость — за уличный бокс — ограничилась условным сроком. Через год — вторая. За чрезмерную коммунистичность нравов: все твое — мое.
Пошел на зону как грабитель.
Освободился в мае 71-го, двадцати лет от роду. Что-то вроде счастья. Лето. “Славно Амур свои волны несет”. Радуйся! Но жизнь уже сдвинула, сузила перед ним свои рамки. Голова работает, как компьютер, но вчерашнему урке путь один — рядовым на стройку. А на “броде” он — всегда профессор. Правда, после первой отсидки его подзабыли. Пришлось напомнить. Со старыми товарищами он провел “рейд по танцплощадкам”. И на следующий день на “броде” опять почувствовал всеобщее преклонение...
“По разнарядке мне выпала тобольская спецтюрьма. В ней я пробыл, с небольшим перерывом, в общей сложности около пяти лет. Люди, попадавшие туда, были более чем бесправны. Любой надзиратель мог за одно неосторожное слово сломать всю жизнь, посадив в пресс-камеру, где за одну-две пачки чая (полученные от этого надзирателя) могли изуродовать, изнасиловать или убить”. (В. Податев. “Путь к свету”).
...Милиция Хабаровска аккуратненько позвала его к сотрудничеству в управлении улицей — он отказался делиться властью, которую завоевал собственными руками. Криминальная “схима” воссияла еще сильней. Девки к нему поперли косяками. Какая-то провинциальная дурочка подклеилась, абитуриенточка. Выскочила из маминого гнездышка, ошалела на свободе, решила начать взрослую жизнь, а значит — половую.
Дуре не хватало до восемнадцати нескольких месяцев. И этот недобор в летах девичьих стал решающим для судей, соответственно обработанных милицией, мстящей “Пуделю” за отказ. “Мы ведь тебя, Податев, предупреждали”. И дали парню 15 лет, ибо к растленке присоединялась групповуха.
Талант и призвание уголовного лидера сгубили его, но и спасли. Попав в заключение на столь длительный срок, чем, думаете, озаботился он в первую очередь?
“Поставил перед собой цель научиться играть в карты, нарды, зари и домино”. (В. Податев. “Путь к свету”).
Способности позволили ему очень быстро сделаться гроссмейстером на нарах. Матерые зэки долго считали, что ему просто везет по молодости, но это было не так. Способности свои он подкреплял железным расчетом. Несколько близких его тюремных друзей вели оперативные секретные разработки контингента игроков. Сначала выявлялись слабо играющие, и обязательно — кредитоспособные. Разведданные поступали Податеву. Он обыгрывал слабаков. Обзаводился крупным капиталом для крупной игры. И только потом, опять же после тонкой работы его шпионов по исследованию стиля и манеры сильных игроков, “Пудель” решался на генеральное сражение. Обязательно выигрывал, и у него появлялись немалые, даже по меркам воли, деньги. Деньги давали искомую власть. Он был одержим ею совершенно естественно для себя — это у него природное...
“Обычно, когда кого-то хотели пропустить через пресс-камеры, перед этим сажали в карцер, раздевали догола и проводили полный досмотр, чтобы не оказалось при нем чего-либо колющего или режущего, а после этого уже помещали в намеченную для экзекуции камеру. Сопротивляться было бесполезно — все равно закинут, но сопротивлением не даешь повод для обвинений в трусости”. (В. Податев. “Путь к свету”).
...Властность чувствуется в походке его, в решительности движений, в том, как он резко заканчивает разговор после того, как выскажет все, необходимое ему. Стремление быть выдающимся начертано на его лбу, обширном, белом, сократовском, на поджатой нижней губе, словно сплюснутой после удара да так и не набравшей прежней пухлости.
ВОСЕМНАДЦАТЬ лет по зонам! И не только выжить, но, отсидев срок, гордо и независимо “выйти в люди”. Разбогатеть. Жениться. Наплодить детей. Войти в политику, очень высокую...
Что интереснее — история его богатства и нынешней власти, начавшаяся в 1986 году? Или история его отсидки с 1971 года?..
Продолжим хронологически. Но прежде определим место Податева в системе человеческих прав и законов, где ему комфортно, где дух его находится в равновесии.
Он сторонится любых официальных властей — последовательный оппозиционер. Но если в политике оппозиционер не признает только часть “не наших” следователей, судей, прокуроров, то Податев отрицает их вообще как враждебный, антагонистический класс. Но он и не анархист. Отрицая официальную власть в рамках министерства внутренних дел, он мыслит конструктивно и создает альтернативу — “Единство” свое, куда хабаровчане действительно приходят, как в “параллельную” милицию.
Податев никогда не был вором в законе — это не про него. Но был и остается Авторитетом.
“...Страшные вещи происходили в тобольской “крытой”. Людей с этапа, подозреваемых в том, что они провозили с собой деньги или иные ценности, кидали под “разгрузку” в какую-нибудь из пресс-камер, где их избивали до полусмерти, забирали все вещи, которые были при них, и все более-менее ценное. Деньги обычно провозились в желудке: их запаивали в целлофанные гильзы и глотали”. (В. Податев. “Путь к свету”).
В первые годы отсидки “Пуделю” приходилось особенно тяжко. За свой норов он обитал в основном в ПКТ — помещении камерного типа, внутрилагерной тюрьме. Зона, в сравнении с этим, уже как бы полусвобода. И у него произошло настоящее истощение нервной системы. Стал проситься в больницу. А ему: косишь, зэк! Откажись от отрицаловки, тогда сразу уведем под белы ручки на чистую коечку, к цветочкам на окошке. Это взбесило его. Он передал матери на свободу “малявку”, как диссиденты семидесятых передавали письма на радио “Свобода”. И мать — тут весьма кстати пришелся ее горячий, необузданный нрав, переданный и сыну по наследству, — дошла до Москвы, шитьем на дому по ночам заработав деньги на поездку.
Электрический разряд “малявки” прошел по инстанциям и болезненно отскочил в начальника колонии. Податеву вышло послабление...
“В дальнейшем я стал часто пользоваться этим приемом, чуть что — мать поднимала шум на воле. Начальство, вынужденное смягчаться, придумало верный способ, как извести меня, но я опередил, закосив под чахоточного. Анализы за меня сдал настоящий туберкулезник. Попал в больницу. А когда приспело время сдавать повторные анализы — отказался “в знак протеста”. Ибо здесь уже не сыграть в “подставу”. Разоблачить себя как симулянта — конец всему...” (В. Податев. “Путь к свету”).
Он со своим умом и волей манипулировал режимом. Но и режим использовал его в своих целях. В любой борьбе с системой уже есть контакт с ней, а значит, и взаимодействие.
В одной из зон, куда “Пудель” попал по ходу своей отсидки, царил беспредел — драки, поножовщина, пьянство. Ситуация, с которой не может мириться не только лагерное начальство, но и серьезные зэки. “Пудель” сумел навести здесь порядок, не пролив при этом ни капли крови: в его речи есть нечто завораживающее, напор вместе с железной логикой, какой-то гипнотизм. Короче, сделал дело, как большевики, сплотившие рабочие массы и въехавшие на них во власть. И вот из уже успокоившейся зоны Податева сажают в черный воронок со словами: “Хороший ты парень, но в колонии должен быть один начальник”. И отправляют в другое место, где верховодит авторитет Симон, назвавший “Пуделя” негодяем. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сначала “Пуделю” пришлось опять пройти через “пресс-камеру”, где били, приковав его к трубе, кололи штырем, а потом выкинули в зону для окончательной ломки — по распоряжению Симона его должны были убить. “Пудель”, взяв с собой две заточки, пошел разбираться. Заточки, собственно, требовались ему лишь для того, чтобы его выслушали. Пустив в ход главное свое оружие — слово, он победил. Зона потеряла враждебность к “Пуделю”.
Потом он объявлял голодовку из-за несправедливого осуждения на шесть месяцев тюремного режима. Сознание отключилось через три недели. Полумертвого, его уволокли в санчасть, через шланг ввели пищу... И потом опять, в который уже раз за свои пятнадцать лет скитаний по лагерной планете, грудью кидался он в пучину беспредела.
“Товарищи попросили меня, чтобы я навел порядок... Я прошелся по отрядам, поставил по одному ответственному и заместителю, на случай, если кто-нибудь заболеет или попадет в ШИЗО”. (В. Податев. “Путь к свету”).
Порядок был наведен и опять последовала реакция властей — тюремное заключение за создание “Пуделем” общака (так сказать, кассы взаимопомощи).
“ИЗ ЗОНЫ я вышел в 1986 году. В 35 лет, лысый, я приобрел, наконец, свою первую рабочую специальность плиточника. Работал в Хабаровске учеником на стройке, получая тридцать рублей в месяц. К физическому труду я не привык. Вскоре обнаружил в слюне кровяные прожилки. Туберкулез, уже настоящий, настиг меня на свободе. Попал в диспансер. А там большинство — бывшие зэки.
Оказался в своем, привычном мире и сразу создал общак. Жизнь моя в тот период была такова: до обеда — процедуры, прием лекарств, уколы. А после обеда — поездки по районам, по авторитетным судимым. Через месяц мы уже начали “греть зоны” — посылали туда чай, табак, деньги. И через несколько месяцев я всколыхнул весь Хабаровский край”. (В. Податев. “Путь к свету”).
Он был обречен организовывать людей — это единственный приемлемый для него способ выживания и в зоне, и в жизни. “О какой чистоте воровской идеологии может идти речь, если ваш организм пропитан алкоголем, а вместо мозгов у вас — маковая соломка!” — взывает к своим товарищам он, пламенный идеолог общака. Конечно, не общины. Не артели. Не коммуны. Принцип тот же, но душевный материал — противоположный. Хорошо сказано — теневой. И сама цельность Податева имела обратную сторону — теневую. И мир, в котором он собирался созидать, был теневой. И недаром он назвал свою будущую книгу “Путь к свету”. И ушел, наконец, из тьмы. Ибо не может быть теневой дружбы, теневой честности, теневой любви, когда и собственные дети, безвинные души, оказываются затененными.
Но еще годы и годы отделяли его от этого решительного шага. Еще он верил в Личность и Великих людей зоны. Еще они его не оклеветали, “лучшие друзья”, уловив этот его порыв к свету. Обвинили в растрате общаковских денег. Это был смертный приговор. В Хабаровск приехала “ревизионная комиссия”, она же ликвидационная. Податев успел улететь к Коке Коберидзе в Тбилиси, с которым когда-то в ШИЗО (штрафном изоляторе) все “пятнадцать суток проговорили день и ночь напролет через отверстие в стене”. Привез из Тбилиси “своих”. Было столкновение, но без выстрелов и крови. Авторитет Податева восстановился. Но потом все-таки кровь пролилась, помимо его воли. Кого-то из его бывших противников убили по пьянке, кто-то не рассчитал дозу наркоты. Тогда наш герой и стал мистиком, усмотрев в этом Провиденье Божье, карающую десницу...
Он опять оказался в силе. Его братва поиграла мускулами на городском рынке, изгоняя кавказцев. Но сначала, как водится, он послал “прогон” — своеобразную партийную директиву: “Мы не националисты, — писал он главарям кавказцев, — живите, обзаводитесь семьями, но не лезьте со своим уставом в чужой монастырь”. Двести человек “крутых” пришли затем на рынок и расставили перед горками с продуктами свои ценники...
Текла своим чередом и его личная жизнь. Любимая жена. И рядом — неуживчивая и скандальная свекровь, то есть мать. Поиски жилья. Скитание по общежитиям и знакомым. Наконец, покупка крохотной квартиры на доходы с первого кооператива. Создание “Единства”. Обыск в офисе. Задержание — у одного из посетителей обнаружили несколько патронов от “мелкашки”.
...Это был пятый обыск за год, между прочим. И истекали третьи сутки его пребывания под стражей. И пошли четвертые, в которые прокурор мог дать санкцию на арест. И Податев в камере возопил к Богу. Молитв он не знал, потому стал читать псалом на обратной стороне своего нательного образка. Прочитал три раза, и — о чудо! — дверь в камере распахнулась, его выпустили.
Он опять увидел в этом промысел высших сил, сияние света духовного. И вскоре публично заявил о разрыве с криминальным миром.