УТРАЧЕННЫЕ ИЛЛЮЗИИ (РОССИЯ И СНГ)
7(220)
Date: 17-02-98
4 февраля — Газпром отказался от участия в консорциуме Central Asia Pipeline по строительству трубопроводов из Туркмении через Афганистан в Пакистан.
12 февраля — Рейтинговое агентство Fitch IBCA заявило, что экспортные доходы РФ от нефти могут снизиться до 3 млрд долл.
14 февраля — Средняя мировая цена нефти упала до $97/тонну.
Тема каспийской нефти все постперестроечные годы была одним из лейтмотивов мировой политики. Под лупой этой нефти рассматривали все региональные конфликты и войны, от Карабаха и Чечни до Таджикистана и Афганистана, а теперь еще и Дагестана. “Под фанфары” чрезвычайного мирохозяйственного значения этой нефти происходило вхождение в район Каспия крупнейших мировых экономических и политических сил. На основании ключевого значения этой нефти для будущего России пытались строить отношения с Азербайджаном и Казахстаном, Арменией и Туркменией, Грузией и Ираном, Турцией и Афганистаном. Политики и ведомства яростно отстаивали свои позиции по маршрутам нефтепроводов, строили прогнозы цен прокладки и эксплуатации, а также поступлений в казну тарифов за прокачку.
Все это, с некоторыми оговорками, было правильно. Но уже БЫЛО.
Крупный международный капитал входил в регион Каспия на локальном “пике” мировых цен на нефть и в условиях, когда большинство месторождений было неплохо изучено в советское время и, следовательно, требовало сравнительно небольших затрат на доразведку и ввод в эксплуатацию (то есть, иными словами, могло быть получено “готовеньким” и по дешевке). Наиболее яркий пример — Тенгиз, который начали разрабатывать еще в советское время.
Кроме перечисленных обстоятельств, которые в лексике менеджмента входят в понятие “предпродажной подготовки”, были задействованы и иные формы “предпродажного менеджмента”, адресующие к известной притче о цыгане, который надувал тощую кобылу перед тем, как вести ее на базар. Целые серии публикаций (в то числе в наиболее солидных международных финансовых СМИ) — об извлекаемых запасах в Азербайджане и Туркмении, о невероятных перспективах консорциума “Казахстанкаспийшельф” и т.п. — явно отдавали стилем того самого цыгана.
Для чего все это понадобилось? Во-первых, чтобы нефтегазовые ТНК наперегонки побежали в регион. Во-вторых, чтобы “новые независимые государства” Прикаспия поверили в свои “незалежные новокувейтные перспективы” и “отрулили подальше” от бывшего Старшего брата. В-третьих, чтобы у крупнейших мировых политических субъектов на фоне нефтяного “каспийского бума” появились “бесспорные основания” объявить регион “зоной жизненно важных интересов”.
Теперь указанные цели в основном достигнуты или почти достигнуты. А реальность напоминает о том, что было хорошо известно и ранее. Что сегодняшний мировой нефтяной рынок — “рынок покупателя” с широкими возможностями форсированного (и диверсифицированного по регионам) наращивания предложения, на котором каспийская нефть в обозримой перспективе вовсе не нужна. Что создание инфраструктуры нефтедобычи и ее эксплуатация в географо-климатических условиях Прикаспия несоизмеримо дороже, чем в Кувейте, Нигерии или Мексиканском заливе. Что транзит нефти на мировые рынки из Прикаспия должен происходить на расстояния, ранее реализованные в больших масштабах лишь в СССР с его изначальным инфраструктурным гигантизмом, и что сопутствующие инфраструктурные затраты с их огромными сроками окупаемости крайне редко осуществляют негосударственные субъекты даже сверхкрупного ранга.
Реальность напоминает, что прокачка на такие расстояния тоже стоит весьма дорого, а политическая ситуация в регионе Каспия по уровню конфликтности (обязательно закладываемому в сметы страхования рисков любой крупной корпорации) вряд ли более благополучна, чем в Персидском Заливе. Что мировые цены на нефть в долгосрочной перспективе имеют явную тенденцию к понижению (в отличие от себестоимости добычи) как вследствие внедрения энергосберегающих технологий, так и вследствие неуклонного перехода наиболее развитых стран мира на более “экологическую” газовую и ядерную энергетику.
Признаками этой реальности, отнюдь не скрытыми от внимательного взгляда, был целый ряд известных эпизодов нашей постсоветской истории. Например, многолетний саботаж Каспийского трубопроводного консорциума (КТК) “Оман Ойл компани” во главе с Дж.Дойссом. Например, активное участие нефтедобывающих стран Залива в эпизодах противостояния Москвы и Грозного, блокирующих “северный” маршрут каспийской нефти. Например, весьма вялое использование Азарбайджанской международной операционной компанией (АМОК) восстановленной “чеченской” трубы для “ранней” нефти.
Но в сегодняшнем очень сложном и нестабильном мире есть силы, которые данную нефтяную реальность еще и в состоянии корректировать. Они и корректируют. Только за последний год мировые цены на нефть упали примерно на 40% (!), причем наиболее катастрофическое падение (от 120 до менее, чем 100 долл за тонну) отмечено в последние месяцы. А именно — после того, как ОПЕК решила поднять (несмотря на указанную тенденцию!) на 10% свои квоты добычи, а Саудовская Аравия (невзирая на сразу обнаруженную рынком тенденцию спада цен в 1,5-2 долл за тонну в день!) отказалась пересматривать квоты по крайней мере до лета 1998г. И наконец, “очень кстати” разразился мировой финансовый кризис, который означает резкое падение платежеспособного спроса на нефть не только в наиболее динамично наращивавшей энергопотребление Юго-Восточной Азии, но и в других регионах мира.
И сразу (ранее мелкие и разрозненные) признаки охлаждения интереса “мировых нефтяных боссов” к Прикаспию пошли, что называется “косяком”. К концу 1997г обнаружилось, что реальное финансирование разрекламированных нефтепроектов в Азербайджане со стороны западных участников многочисленных консорциумов составило лишь 20% от оговоренного в контрактах. Обнаружилось, что вместо мощного фонтана нефти на месторождении Карабах скважина вскрыла лишь “признаки газа”, и “пока работы необходимо приостановить”. Обнаружилось, что большинство неамериканских иностранных акционеров КТК настаивает на “временном замораживании проекта”, несмотря на громкое возмущение главных участников разработки Тенгиза — Шеврон и Мобил. И в конце всех этих “обнаружений” оказалось, что бывший президент АМОК Терри Адамс тихо отправлен в отставку.
Адамс, вероятно, “провинился” лишь тем, что представлял “старую тенденцию” в глобальных каспийских проектах, связанную с активной добычей нефти и ее транзитом на мировые рынки по “западному” закавказскому маршруту. Тенденция изменилась, и новый глава АМОК Причард удивленно парирует заявление Алиева о безальтернативности “западной трубы” для большой нефти через Грузию: “Вопрос о маршруте пока далек от решения”.
А все эти сугубо экономические “обнаружения” сопровождаются обнаружениями собственно политическими. В СМИ появляются массивы сообщений о беспрецедентно активном вооружении и талибов, и антиталибской коалиции, что (вместе с отказом талибов прислать представителей на межафганские переговоры в Тегеран) означает неизбежность возобновления крупномасштабных боевых действий в Афганистане с началом весны. Одновременно Газпром заявляет о своем выходе из консорциума по прокладке газо- и нефтепроводов из Туркмении через Афганистан в Пакистан, и предлагает распределить его 10-процентную долю между остальными участниками. То есть, по сути, происходит перекрытие ближайших перспектив “юго-восточных труб”.
Одновременно возникает властный кризис в Армении, резко обостряющий проблему Карабаха и (неизбежно!) внутриполитической стабильности в Азербайджане. Одновременно происходит покушение на Шеварднадзе, дестабилизирующее Грузию. Одновременно вновь наращивается напряженность в Иракском и Турецком Курдистане — что вкупе явно проблематизирует возможность “западных труб”. Одновременно происходит эскалация разнообразных дестабилизирующих акций на Северном Кавказе, и особенно в Дагестане, что, в свою очередь, проблематизирует вожделенный для части российских элит “северный маршрут” каспийской нефти.
И одновременно, при наращивании конфронтации США с региональным антагонистом Ирана — Ираком, возникает давно обозначенная Бжезинским тема “дружбы с Тегераном” и южных маршрутов труб. Здесь и декабрьский обмен “многозначительными любезностями” между Клинтоном и Хаттами, и заявление Олбрайт о том, что “...разногласия между Вашингтоном и Тегераном не являются непреодолимыми”, и крайне знаковое рукопожатие в Давосе между послом США в ООН Ричардсоном и миндел Ирана Карази, и, наконец, политически важный эпизод с отказом Ирана пропустить через свое воздушное пространство самолет с делегацией Госдумы РФ. В контексте этих жестов вновь обозначаются и возможные приобретения Тегерана в случае дружбы с США, и тема транзитной “иранской воронки”, способной навсегда оторвать от России и вывести на мировые рынки все постсоветские “новые демократии” региона.
Но для Ирана, и в особенности для его религиозных элит, призрачная экономическая синица американских преференций и тарифных поступлений от товарного и сырьевого транзита в ближайшее время вряд ли перевесит реального геополитического журавля мировой государственной уникальности и религиозной консолидированности под их, этих элит, непосредственным руководством. Кроме того, данные элиты отнюдь не архаичны и прекрасно осознают реальные перспективы неизбежных “побочных эффектов” светского геополитического открытия в эпоху “глобализации” для своей, одной из наиболее этнически неоднородных и социально контрастных стран мира.
Далее, весьма проблематично, чтобы соседи по Персидскому заливу, и в особенности Саудиды, спокойно взирали на процесс, означающий не только вывод на мировые рынки новых потоков нефти, но и на конструирование в регионе геополитической альтернативы себе во всех смыслах: как “непотопляемого авианосца США”, как “иного” религиозного лидера, как экономического, политического и военного центра силы. И, наконец, подобные геополитические инициативы будут встречены с явным подозрением со стороны Израиля, обладающего, с одной стороны, собственным опытом и инструментами диалога с Тегераном, а с другой — весомым влиянием на американскую политику. Поэтому, думается, перспективы вовлечения Ирана в игру такого рода, несмотря на энтузиазм команды Бжезинского, весьма иллюзорны.
Все перечисленное означает лишь одно: геоэкономическая цена Прикаспия, и ранее весьма проблематичная, в данный момент стремительно понизилась. И значит, как минимум необходимо оправдать “сворачивание” активности ввязавшихся в региональные нефтяные проекты ТНК появлением некоих “обстоятельств форс-мажора”, позволяющих им не платить неустойки по контрактам. Но это даже не главное. Геополитическая цена региона при этом парадоксальным образом возросла. Хотя бы потому, что в региональной игре теперь могут “гораздо более на равных” участвовать такие несоразмерные США по экономической мощи страны, как Великобритания, Германия, Япония, Франция. И признаки развертывания этой игры налицо.
Германия делает ряд важных жестов в адрес Азербайджана и Грузии и вновь начинает говорить о наиболее важном для себя транспортно-инфраструктурном проекте “ТРАСЕКА” (бывший Великий Шелковый путь). Великобритания “отмечается” беспрецедентным участием в северокавказском процессе, направляет баронессу Кокс для поддержки “справедливой борьбы карабахских армян” и вновь поднимает в СМИ проблему “отсутствия собственной государственности у многомиллионного курдского народа”. Французские и японские фирмы резко наращивают активность в Туркмении, Киргизии, Казахстане. Очевидно, что вскоре Прикаспий и Закавказье грозят стать одним из наиболее политически “горячих” регионов мира.
Что все сие может означать для России? Во-первых и в главных, появление новых, пока не вполне просматриваемых угроз (но и возможностей!) на южном направлении отечественной политики. Во-вторых, очень тяжелые проблемы с наполнением бюджета, доходная часть которого формировалась с иллюзорным расчетом на мировые цены на нефть уровня 120 долл. за тонну. В-третьих, резкое снижение мировой и внутренней конкурентоспособности российского нефтекомплекса и, значит, интереса “молодых волков” отечественного бизнеса к драке за нефтяную собственность. Что, в сочетании с неизбежным падением акций предприятий нефтедобычи, должно вынудить кабмин к форсированию приватизации “всего подряд”, а крупным мировым ТНК может дать шанс купить наиболее лакомые куски отечественной “нефтянки” (и не только ее) по дешевке.
Конечно, в тех же США есть мощные силы, которым вовсе не по нутру столь резкий обвал цен на нефть, ухудшающий их экономические (и политические) позиции в жестокой конкуренции с обрабатывающей промышленностью и ВПК. А эти силы, добывающие нефть в самых разных регионах мира, понимают, что наилучшим способом восстановить статус-кво является очередная, по возможности крупная и затяжная война в Заливе. И в России звучат тезисы об экономической благотворности таких сценариев, хотя геополитические перспективы неизбежного разогрева ислама в ходе подобного процесса почему-то не обсуждаются.
Иным может показаться, что, мол, черт с ней, с нефтью. У России, слава Богу, есть в запасе необъятные запасы газа, мировое потребление которого, бесспорно, растет. Однако мировой газовый рынок испытывает в последнее время воистину “тектонические” подвижки. Прежде всего, Европа давно уже осознала угрозу оказаться по-крупному на “газовой игле” Газпрома, и предпринимает контрмеры. Чехия, Венгрия, Польша, а теперь и Болгария с Румынией, наперегонки стремятся “отвязаться от газового диктата Газпрома”, подключаясь к альтернативным европейским газовым сетям его “главного партнера” — германского Рургаза, предлагающего поставки из Норвегии, Великобритании, Дании. Стремительно наращивается доля продаж сжиженного газа, мировой рынок которого строится уже не по традиционным для газоснабжения “монопольным” схемам долгосрочных контрактов, а по законам спроса и предложения. Наконец, помимо диверсификации альтернативных газовых источников в мире, явно грядет уже обозначенная Немцовым кампания демонополизации российского газового рынка.
А на все описанные проблемы накладывается уже довольно очевидный процесс “торможения” российского газового экспорта на огромный рынок Ближнего Востока. Болгария и Румыния явно блокируют выход российского газа в Турцию через Босфор. Обострение обстановки в Закавказье делает несколько иллюзорными заявленные осенью проекты газового транзита в Турцию через этот регион. Наконец, отмечаемое в последние недели новое “политическое вбрасывание” великоадыгской идеи на Северном Кавказе ставит под сомнение крупный проект газового транзита к северному побережью Турции по дну Черного моря. Иными словами, в довольно близкой перспективе могут оказаться иллюзорными надежды на валютные экспортные возможности не только по части нефти, но и по части газа. Со всеми вытекающими внешне- и внутриполитическими последствиями для контролирующих эти сферы экономики кланово-корпоративных групп и, разумеется, для экономики России...
Все перечисленное в совокупности означает, что нашей стране вместе с другими постсоветскими “объектами” мировой энергетической игры-войны пора расстаться с траченными молью иллюзиями о собственной “кувейтизации” то ли за счет экспорта энергоносителей, то ли за счет перетягивания на себя “одеяла каспийского транзита” при помощи “особой дружбы” с эсэнговыми (Азербайджан, Казахстан, Туркмения) и зарубежными (мировые нефтяные ТНК) контролерами каспийской добычи.
России в краткосрочной перспективе следует прежде всего осознать, что по ней наносят мощный удар в энергетической войне, и готовиться, не гнушаясь поиском тактических союзников, выдержать и парировать этот удар. В среднесрочной перспективе ей необходимо быстро понимать новую роль ТЭКа в мировой и собственной экономике, и пересматривать — в соответствии с этой ролью — структуру своего бюджета и своей экономической политики, вырываться из все более бесперспективной “сырьевой парадигмы”. В долгосрочной перспективе — в новом меняющемся мире России неизбежно придется заново и на новой основе заниматься выбором стратегии, ориентиров, долгосрочных региональных и глобальных союзников и, по большому счету, судьбы.
Ю. БЯЛЫЙ
1.0x
