РАСПАД

Я считаю, что референдум в Каталонии был исторически предопределён. Когда зарождалась Испания, когда Изабелла, сестра кастильского короля, выходила замуж за принца Фердинанда, уже тогда было понятно, что Каталония — часть наследия будущего властителя Испании, который носил титул короля Кастилии, Арагона и Каталонии (Изабелла была Кастильская, а принц — Арагонский и Каталонский). Уже тогда практически была гражданская война, потому что Каталония не хотела вставать под общие знамёна Испании. Были попытки отделения, перехода части земель под руку французского короля. Все в Каталонии свою историю хорошо знают и прекрасно понимают, что в Испанию Каталония вступать не хотела.

Потом очень большим ударом для самосознания каталонцев было вступление на престол первого короля из династии Бурбонов. За испанскую корону боролись два претендента: из Бурбонов и из Габсбургов. Но поскольку Габсбургам упала в руки Австро-Венгрия, то они сказали, что такие задворки мира, как Испания (которая к тому времени уже потеряла своё величие), им не нужны. Первый король из династии Бурбонов запретил каталанский язык — это была первая ошибка, национальный язык нельзя запрещать, потому что это сердце народа и его нельзя выдрать насильно. Он распустил университет Барселоны, один из самых древних в Европы. Уничтожил Совет Ста (Consell de Cent), который функционировал почти что тысячу лет (это был орган самоуправления). Он построил крепость, которая контролировала с военной точки зрения Барселону. И ввёл репрессии, запрещая каталонским купцам напрямую торговать с колониями в Америке. Все испанцы туда посылали свои корабли, замечательно, а каталонцы вынуждены были на уровне иностранцев платить налог — и тогда уже ехать в Америку. И умные каталонцы подумали: а зачем нам так рисковать? Во-первых, это большие налоги. Во-вторых, это большой риск, потому неизвестно: корабль доплывёт, не доплывёт; продастся товар или нет. И они начали вкладывать деньги не в то, во что вкладывала вся Испания, а в развитие собственной страны. Они отменили ключевой закон о том, что только младенцы мужского пола имеют право на наследование земли. Раньше, если рождались только девочки, девочки получали немного денег как приданое, а все земли отходили в казну королевства. Было несчастье, если в семье рождались только девочки. По каталонскому закону наследником становится вообще первый ребёнок в семье: девочка, мальчик — совершенно неважно. Перестали уходить земли и деньги в казну. И первая так называемая индустрия появляется в Каталонии: первые мануфактуры, первые фабрики. Укрупняются состояния семей. Каталония крепко становится на ноги. Испанцами сейчас было сказано в связи с референдумом, что каталонцы забывают: именно благодаря Бурбонам они стали такими богатыми. Но они не благодаря, а вопреки этому стали богатыми.

Второй раз громадный удар по самолюбию и вообще по жизни каталонцев нанесли времена первой республики и диктатуры Франко. Франко — личность очень неоднозначная. Это я должна признать. Это, безусловно, не Гитлер. Он сделал очень многое для страны, по-своему её очень любя. Но у него такая была мечта — единая, неделимая, приведённая к общему знаменателю Испания. Он отменил и запретил все национальные языки. Под страхом тюремного заключения нельзя было говорить на каталанском, писать на каталанском, публиковаться на каталанском, преподавать на каталанском и так далее.

Это же один к одному современная Украина. Когда начался переворот на Украине, первое, что сказал мой муж-каталонец, будучи очень умным человеком: «Это гражданская война! Если есть громадные области, которые говорят на определённом языке, в данном случае на русском, то запрещать образование на этом языке — это прямой ход к гражданской войне. И люди, которые так делают, прекрасно это понимают — это провокация». Это было сказано ещё до того, как восстал Донбасс.

Сейчас очень мало кто об этом помнит, особенно здесь, в России: когда появилась ЭТА (ETA, Euzkadi Ta Azkatasuna, организация баскских террористов), которая до недавнего времени держала в стране всю страну — она появилась не одна. Одновременно возникла организация Terra Lliure («Свободная земля»), каталонские экстремисты, которые хотели отделения Каталонии. Но они очень быстро ушли с пути насилия, потому что у них взорвалась бомба, которая унесла не только жизни тех, против кого она была направлена, но и мирных жителей. И каталонские боевики настолько этому сами ужаснулись, что сказали: мы больше так не будем. В отличие от басков, которые не сильно от этого вздрагивали.

Потом получилось так, что после гражданской войны Каталония была единственным местом, в котором сохранились какие-то остатки рабочих мест. И со всей Испании туда ломанулись все, кто хотел работать. Я подчёркиваю: все, кто хотел работать, потому что были и те, кто не хотел работать, не работает до сих пор и живёт за счёт того, что правительство официально выплачивает пособия. Они начались после гражданской войны, потому что было разрушено хозяйство, людям не на что было жить и такие пособия позволяли не умереть с голоду. Выплаты продолжаются до сих пор. А теперь угадайте: за чей счёт? Можно терпеть это год, можно терпеть и два, и десять лет, и двадцать, но не восемьдесят. Если бы при этом вокруг говорили: молодцы замечательные каталонцы, которые составляют 12% населения Испании, но при этом больше 20% платят налогов в общую казну! Так ведь нет же. Каталонцам всё время объясняют, что они идиоты, что у них нет своего языка, что это диалект (противоречат сами себе, потому что каталанский язык сейчас входит в состав пяти официальных языков Испании). Это сложнейший язык. К счастью, я его знаю. Это язык, который отличается от испанского приблизительно как русский от болгарского. Стилистически и лингвистически он ближе, наверное, к итальянскому, чем к испанскому. Каталонцев обвиняют в том, что у них нет собственной культуры. Их обвиняют в том, что они вообще не народ, они так... группа населения.

Всё, что рассказывали в течение многого времени каталонцы, я, как это ни смешно и грустно, испытала на себе. Прожила ещё меньше года в Барселоне, и нужно было уехать в другую область. У меня был контракт — три месяца мне надо было прожить в Валенсии. Там мы с другими певицами вместе снимали квартиру. И была такая ненависть не ко мне, как к русской, а ко мне, как к человеку, который живёт в Каталонии — при том, что я на каталанском тогда даже не говорила! Настолько людей в Испании приучили ненавидеть каталонскую нацию, презирать её. Их как только не называют! Например, «поляками», потому что у них, видите ли, пришёптывающий, с большим количеством шипящих язык. Я никогда не видели ни одного каталонца, который бы так относился, например, к жителям Мадрида, или к валенсианцам, или к галисийцам. Причём когда ты говоришь: «Послушай, ты не любишь каталонцев. Ты можешь объяснить — за что?», — ответ такой: «Они поганые». — Ты можешь объяснить, что ты вкладываешь в смысл этого слова?» — «Нет, не могу». Людей воспитывали поколениями в дикой, страшной ненависти к каталонцам. То ли за то, что они работящие. То ли за то, что они сохранили свою культуру.

И люди терпели, терпели, терпели и терпели. Потом выборные представители каталонцев пришли в Мадрид и попросили как-то с этим разобраться. Лет пятнадцать назад начался кошмар с тем, что называется Статута Каталония (особый статус Каталонии). Этот закон порезали, потом выставили на всеобщее обозрение, и многие другие области Испании взяли его за основу своих статутов. Им разрешили — Каталонии нет. То, что мы имеем, якобы какой-то «особый статус» — это очень сильно урезано, очень сильно перековеркано. И опять выборные люди пришли в Мадрид и сказали: «Давайте разберёмся, у нас есть 48 вопросов по поводу того, что вы тут наковыряли». Им сказали: «Не время сейчас, отечество в опасности, сейчас кризис, у нас вот то, приходите потом, лет через сколько-то». И это продолжается до сих пор. Унижения нас продолжается абсолютно на государственном уровне. Продолжается отрицание того, что существовала своя история и существует своя культура. Это настолько надоело, что в какой-то момент люди сказали: «Так невозможно. Особенно сейчас, когда грянул кризис, грянул везде, но вы как тянули с нас, так и продолжаете». Почему людям не всколыхнуться, не заняться собственной жизнью и собственной работой? Почему они должны продолжать в кризис кормить всё, что хочет есть?

Несколько лет назад референдум о независимости Каталонии был проведён первый раз. Когда выяснилось, что 3 миллиона человек в Каталонии сказали, что хотят отделиться, им сказали из Мадрида: «А вы знаете, что в «тюрьме народов» — в Советском Союзе — было в Конституции заложено, что это объединение республик, способных к самоопределению, вплоть до отделения, а у нас этого нет в Конституции. Вы идёте против Конституции — вы не можете отделиться». Барселона говорит: «Когда в Европе все друг от друга отделялись, рушились Югославия с Чехословакией, мы всем аплодировали: как хорошо, сейчас весь социалистический лагерь рухнет, и как будет замечательно всем народам жить. Когда в России были вопросы с Чеченской республикой, все газеты орали: давайте поможем Чечне отделиться, она же не хочет жить в составе России. А чего вы сейчас нам не даёте? Почему такие двойные стандарты?». Мадрид отвечает: «А потому что у нас в Конституции не заложено». А Конституция писалась, извините, непосредственно после Франко. «Мы не можем переписывать Конституцию», — сказали в Мадриде. — «Слушайте, у нынешнего короля родились две дочки. Как известно, по Конституции право наследования имел только мальчик королевского рода, вы же переписали Конституцию, прямо за три минуты переписали, чтобы девочка могла стать королевой, и ничего, и это перепишите!» — «А мы не хотим переписывать. Вот вы как сидели, так и сидите».

Если бы это было ещё как-то больше аргументировано, если бы с большим уважением говорили, говорили бы на равных... Ничего этого не было сделано. И людей довели так, что стал вопрос о том, что будет новый референдум. В Мадриде сразу сказали, что референдума не будет. Надо сказать, что ещё две недели назад, когда шёл разговор о референдуме внутри Каталонии, 48% было за отделение, а 52% было против. Но за две недели испанским правительством было сделано всё, чтобы люди встали просто на уши. 90% за отделение — это при том, что врывались в пункты голосования, выносились урны с бюллетенями. На самом деле подсчитать процент точно — невозможно. Но даже то, что удалось посчитать, говорит о практически единодушном настроении каталонцев. Это сделал Рахой, это сделали не сами каталонцы. Это премьер Испании довёл людей так, что они пошли и проголосовали за отделение.

Европа с ужасом на это смотрит, потому что и Бавария хочет выйти из состава Германии, и Венето хочет выйти из состава Италии, и Страна басков из составов Испании и Франции. ЕС это очень невыгодно. Именно поэтому Каталония прекрасно понимает, что объяви она сегодня об одностороннем отделении от Испании, её никто не признает, она будет в качестве местного Приднестровья.

Всё, что делает нынешний премьер Испании — неудачно. Он развалил всё, что мог. Он развалил систему здравоохранения. Он развалил налоговую систему. Он развалил банковскую систему. Теперь объективно разваливает всю страну. И если Испанию постигнет распад — под ним будет подпись «Рахой». И ему в какой-то мере выгодно отвлечение людей на опасность каталонского референдума. То есть, грубо говоря, как фашистской Германией было сказано: «Да, мы живём плохо, а почему мы живём плохо — потому что евреи». Те видеокадры, которые мне и мужу присылают наши друзья из Испании, ужасают. Накануне, когда войска испанского спецназа отправлялись в Каталонию, на центральной площади Мадрида все пели Cara al sol, фашистский гимн Испании, вскидывая руку в фашистском приветствии. Это нормально, как выясняется. Они знали, куда они шли и все знали, кто туда идёт. Люди, которые провожали этот спецназ, кричали: «Задайте им! Давайте! Ату их, ату!».

Как относиться к этому нам здесь, в России? Я с очень большим уважением отношусь к нашему президенту Владимиру Владимировичу Путину. Мне всегда кажется, что ему нужно быть очень сильным человеком, очень мужественным, потому что бывает так, что твоё собственное мнение и мнение страны иногда может не совпадать. Я уверена, что он сострадает и очень переживает за то, что происходит в Донбассе, но его статус президента и то, что он представляет страну, не позволяет ему сказать: давайте возьмём Донбасс в состав России. Ведь это может вызвать большую войну. Поэтому как относиться России к каталонскому референдуму — очень сложно сказать. Действительно, этот референдум не имеет законной силы с точки зрения законодательства Испании. Я сильно сомневаюсь, что, если Каталония объявит о том, что она отделяется от Испании, Россия сможет признать Каталонию как страну, потому что это поставит Россию опять-таки в очень тяжёлую политическую ситуацию.

Но наш народ очень сострадательный, очень мудрый и очень много переживший. Я думаю, что люди, которые приезжают в Каталонию, на замечательные пляжи и курорты, видят страну улыбающуюся, солнечную, радостную, очень гостеприимную — эти люди посочувствуют. Я думаю, что люди возмущаются, видя то испанское насилие, что транслируется на экранах. Единственное, чем мы можем помочь — это, наверное, сочувствием и сопереживанием, потому что политически вмешиваться трудно. Я очень сильно сомневаюсь, что это возможно, потому что, конечно, Европа будет рвать зубами всё, что можно, чтобы не допустить выхода Каталонии.

Каталония с завтрашнего дня объявляет всеобщую забастовку и, скорее всего, я так подозреваю, что они, конечно, объявят об одностороннем отделении. В какой-то мере это шаг отчаяния, потому что каталонцы уже не знают, как докричаться до Мадрида и Брюсселя. Они очень надеются, что Европа, увидев то, что происходит, скажет: «Ай-ай-ай, как же так можно, давайте вмешаемся». Но Европа дала понять, что вмешиваться не будет. Так что у каталонцев просто нет другого выхода, кроме как идти до конца. Если они пойдут до конца, то какое-то время будет полная изоляция. Что могут сделать наши люди? Продолжать ездить на курорты — это приносит деньги, это приносит некий статус международного курорта, международного места отдыха. Сочувствие и неосуждение, попытки понять, изучение истории, потому что больше, к сожалению, политическая ситуация, скорее всего, не позволит сделать.

Может дойти дело до того, что мы видим в Донбассе — хаотизации, прекращения нормального течения жизни, так что ни о каких курортах уже речи не будет? У испанцев — профессиональная армия. И её каталонская часть не очень большая, к тому же по большей части находится вне пределов Каталонии. А для вооружённых конфликтов нужно оружие. Каталонцам неоткуда взять оружие для того, чтобы оказывать вооружённое сопротивление. То есть для гражданской войны как таковой в данный момент я не вижу никакой возможности просто потому, что не с кирпичами же идти против танков. То, что испанцы могут стрелять в народ — да, в это я верю. В то, что это будет гражданская война, а война предполагает военные действия с двух сторон — нет, не верю, потому что стрелять нечем. Ещё чудо, причём чудо, за которое будут судить, это то, что местная каталонская полиция отказалась подчиняться Мадриду. Каталонские полицейские пытались защищать народ, который пришёл на выборы. Они вмешивались в конфликт со стороны народа и говорили: прекратите избиение. И сейчас уже в семи судах разбирается дело о поведении местной полиции, о том, что вообще как они смели, как они могли.

Такая бесконечная провокация. Нельзя бесконечно, безнаказанно даже кота за хвост дёргать, потому что рано или поздно кот взовьётся и попытается глаз вырвать. Конечно, то, что людей доводили, делалось с какой-то целью. Но на пустом месте тоже люди не встанут и не пойдут под резиновые пули и дубинки.

Если Каталония отделяется, то это очень большая политическая проблема и огромная экономическая проблема. Приблизительно так, как в Донбассе — люди готовы голодать, люди готовы переживать трудности, лишь бы не в составе Украины. Здесь то же самое — люди готовы к испытаниям, и к экономическим эмбарго, и к политическим репрессиям, но только бы выйти из состава Испании. Прекрасно понимая, что это означает, что ты автоматически выходишь из состава ЕС, тебе негде печатать евро, тебе негде взять займы и так далее. Они говорят, что они попытаются сесть за стол переговоров, апеллируя хотя бы к остаткам здравого рассудка правительства Испании, говоря: «Если мы отделяемся — мы забираем 20% внешнего долга. Внешний долг перевалил за все разумные пределы. А если вы нас не выпускаете официально, и мы выходим в одностороннем порядке, вот тогда сами со своим долгом и разбирайтесь. А так мы забираем эту часть долга — вам это экономически выгодно». Насколько мадридским политикам хватит рассудочности? Вряд ли они послушают каталонцев. Я боюсь, что мирным путём, из серии «отделяйтесь, бог с вами», конфликт решён не будет.