ШТРИХИ К ПСИХОЛОГИЧЕСКОМУ ПОРТРЕТУ М. С. ГОРБАЧЕВА
В перестроечные годы «вожди» и чиновники разного калибра выскакивали на вершины власти как черти из табакерки. Через некоторое время, судя по речам на митингах, по радио и телевидению, народ получал возможность представить, каков тот или иной фигурант «перестройки», что представляет он собой внешне, каковы манеры его поведения, что обещает сотворить во благо страны. Но почему он именно таков, каким кажется, с кем и как рос, какие качества и мотивы подвигли этого человека рваться во власть, оставалось тайной. «Казаться» и «быть» — разные вещи… В данной статье я коснусь личности нынешнего юбиляра — Михаила Сергеевича Горбачева. Именно — коснусь. Для подробного разговора о том, как этот деревенский парень за немыслимо короткие сроки достиг вершин политической и государственной власти в огромной стране, требуется объемное исследование. Признаюсь, что в сфере психологии я не специалист, а всего лишь любознательный читатель, дилетант. Штрихи для психологического портрета Горбачева я позаимствую главным образом из трудов тех авторов, публикации которых изучил. В книге «Жизнь и реформы» Горбачев пишет: «Меня часто спрашивают… из какого корня выросла перестройка, где, когда, при каких обстоятельствах сложилось намерение покончить с укрепившейся у нас тоталитарной системой. Расскажу я и об этом» (там же: 9). «Хочу в этих книгах представить себя и свои искания с той же целью — объяснить не только свой выбор, но и то, как я шел к нему. Попытался рассказать о том, как трудно было реализовать замыслы, и о том, что многое пришлось кардинально менять на ходу перестройки» (там же: 10). Все думающие люди, жившие в пору «перестройки», помнят, как действовал ее «затейник» и «главный прораб». Но далеко не каждый даже из этой категории свидетелей согласится с тем, что «перестройка» не могла закончиться иначе, поскольку задумал и управлял ею именно Горбачев, если не знать, что́ исповедовал и как работал Горбачев до того, как он стал генеральным секретарем ЦК КПСС, ради чего он так рвался занять эту главную должность в СССР.
Итак, «из какого корня выросла перестройка»? Ответ простой: из головы Горбачева. А сам Горбачев со всеми его завихрениями ума — откуда? Как известно, все люди из детства. Родился 2 марта 1931 г. в селе Привольном Ставропольского края. Но с трех лет уже жил не в родительском доме, а у деда Пантелея и бабушки Василисы. «В 30-е годы дед возглавил колхоз “Красный Октябрь” в соседнем селе, в 20 километрах от Привольного, — вспоминает Горбачев в своей книге «Жизнь и реформы». — И пока я не пошел в школу, в основном жил с дедом и бабушкой. Там для меня вольница была полная, любили они меня беззаветно. Чувствовал я себя у них главным. И сколько ни пытались оставить меня хоть на время у родителей, это не удалось ни разу. Доволен был не только я один, не меньше отец и мать, а в конечном счете — и дед с бабушкой» (там же: 40). Именно им предназначено было сыграть самую серьезную роль в воспитании будущего генсека. Запомним слова 64-летнего Горбачева о себе шестилетнем: «Чувствовал я себя у них главным»… (там же). Известно, что психическая наследственность определяется тем, с кем человек общался в детстве. Летом 1937 г. дед Пантелей был арестован, в декабре 1938 г. — освобожден, а в 1939 г. снова стал председателем колхоза. Арест деда стал для Миши Горбачева первым психологическим потрясением. «Даже соседские мальчишки избегали общения со мной. Меня все это потрясло и сохранилось в памяти на всю жизнь» (там же: 38).
На мой взгляд, на психику Горбачева так или иначе существенно повлиял дед Пантелей. После XIX партконференции (28 июня 1988 г.), когда от советского строя оставалось только название, Горбачев все еще твердил о «приверженности социалистическому выбору», а в речи об отставке с поста Президента СССР 25 декабря 1991 г. с гордостью заявил, что «надо было кардинально все менять», «тоталитарная система ликвидирована»… (там же: 6). При чем тут дед Пантелей? Бабушка Василиса, относившаяся к делам своего мужа (деда Пантелея) несколько скептически, на вопросы уже взрослого внука Михаила о том, как дед создавал колхозы, с юмором отвечала: «Всю ночь дед твой организует, организует, а на утро — все разбежались». Она, конечно, понятия не имела, кем станет ее внук, что он, будто курятник, задумает перестроить огромную страну, но, может, сердцем чуяла, что организатор из Мишутки выйдет никудышный. А вышло все, как получалось поначалу у деда Пантелея: семь лет организовывал-организовывал (перестраивал страну), а на восьмой все республики СССР разбежались по нацквартирам.
Я был когда-то знаком с Виктором Алексеевичем Казначеевым*, много лет проработавшим на Ставрополье под руководством Горбачева в комсомольских и партийных органах. В. Казначеев написал во многих отношениях уникальную книгу «Последний генсек» (Казначеев, 1996), крайне полезную для психологического портрета Горбачева. Позволю себе дословно процитировать хотя бы некоторые его наиболее важные оценки личности генсека. «Так уж получилось, — пишет В. Казначеев, — что многие должности передавались мне от него (от Горбачева. — И. И.) как эстафетная палочка. Второй, первый секретарь крайкома комсомола, первый секретарь Ставропольского горкома партии, второй секретарь крайкома партии — ступени карьеры Горбачева. Эти же посты занимал и я, так что не понаслышке мог судить о том, чем и как занимался предшественник» (там же: 6).
*С 1985 г. — председатель Государственного комитета по профессионально-техническому образованию; с 1988 г. — министр социального обеспечения Российской Федерации. Доктор исторических наук.
«Я часто вспоминаю тот день, — продолжает В. Казначеев, — когда в мой кабинет вошел И. В. Рудченко, двоюродный брат Михаила Сергеевича. Он только что прилетел из Москвы. Горбачев был избран Генеральным секретарем… Иван Васильевич сел напротив меня, лицо его было уставшим и озабоченным. — Виктор Алексеевич, быть большой беде, страна осталась без хозяина. Был у Михаила в кабинете. Мне бы, говорит, два хороших урожая получить, а внутренними делами пусть кто угодно занимается, я сейчас сконцентрируюсь на международных делах, это для меня важнее всего: надо утвердиться в должности. — Как-как?! Он же утвержден пленумом ЦК! — Говорю то, что слышал: ему надо утвердиться в должности там (за рубежом. — И. И.). Я Мишку хорошо знаю, станет сдавать позицию за позицией, только по всему миру мелькать… Тесно ему на одной шестой суши, простор подавай. Начнет колесить из страны в страну, свою землю забросит. Быть беде, большой беде!» (там же: 5). Иван Васильевич хорошо, слишком хорошо знал своего двоюродного братца. Знал, что для того не существует ни-че-го святого, что понятия «патриотизм», «ответственность перед народом» для него не более чем пустой звук, предвыборная агитка.
Страсть к театрализованным эффектам (в юности он занимался в театральной студии) органично соединялась в Горбачеве с постоянным желанием подчеркнуть свою значимость, первенство во всех областях. Последнее качество в нем было болезненно развито еще в детстве (там же: 13). Как вспоминала одна из его одноклассниц в интервью московскому журналисту: «В первом классе я была отличницей и на Новый год в подарок от школы получила куклу — Деда Мороза. Вечером, возвращаясь домой, услышала чье-то пыхтение. Оглянулась — стремительно приближается кто-то. Миша бежит! Шапка в руках, шарф на ветру, валенки в разные стороны. Догнал. Повалил в снег. Сел на шею… Обидно было мальчишке, что не его отметили, ведь тоже неплохо учился…» (там же: 14). В. Казначеев пишет: «Горбачев из породы пенкоснимателей, каторжный труд не по нему» (там же: 6–7), отмечает, что еще в молодости Горбачеву были свойственны ложь, присваивание чужой инициативы. «Все мы тогда видели его непорядочность, — пишет В. Казначеев. Он любил казаться “своим парнем”, и лишь спустя годы выкристаллизовалась общая закономерность: кого он сердечно обнимает сегодня, кому истово клянется в дружбе и симпатии, тот непременно попадал в беду» (там же: 19–20).
По свидетельству В. Казначеева, Горбачев «мстил тем, кто знал о нем больше, чем ему хотелось. Он не жалел никого, в том числе и тех, кто подобострастно угождал ему во всем…» (там же: 37). В. Казначеев говорит о «невероятной жадности» Горбачева (там же: 213), его богатстве и пристрастии к деньгам (там же: 211). «Мне же вспомнился переезд Горбачева из Ставрополья в Москву, — пишет Казначеев, — когда он забирал свои вещи из апартаментов первого секретаря крайкома партии. Книги и бумаги перевозил его помощник И. К. Ильченко. В комнате отдыха, примыкавшей к кабинету, стоял сейф, ключи от которого имелись только у владельца. Открыл сейф, достал кейсы. Помощник предлагает: “Михаил Сергеевич, дайте я понесу”. А в ответ услышал: “Нет, это я не могу доверить никому, понесу сам”. Ильченко понял: в кейсах что-то очень ценное. И неудивительно. Богат он уже тогда был несказанно. Став генсеком, вообще перестал считать народные деньги» (там же: 211).
А вот свидетельства о психологии Горбачева еще одного автора — А. Черняева, бессменного помощника генсека КПСС и Президента СССР, выдержка из его дневника от 20 мая 1990 г.: «Вчера, в субботу, М. С. позвал в Ново-Огарево обдумать концепцию к XXVIII съезду КПСС. Приехали Яковлев, Примаков, Фролов, Шахназаров, Болдин, Петраков и я. Весь день дискутировали. Попутно услышали такие его рассуждения “о своей доле”. Жизнь что? Она одна. Ее не жалко отдать за что-то стоящее. Не на жратву же или на баб только. И я ни о чем не жалею. Раскачал такую страну. Кричат: хаос, полки пустые! Партию развалил, порядка нет! А как по-другому? История иначе не делается. И как правило, такие большие повороты сопровождаются большой кровью. У нас пока удалось избежать ее. И это уже колоссальное достижение. И весь мир теперь рассуждает категориями нашего нового мышления. Это что, так себе? И все ведь к человеку, все в русло цивилизаторское. А дефициты и полки пустые переживем. Колбаса будет. Ругают, клянут! 70 процентов аппарата ЦК и самого ЦК против меня. Ненавидят. Не делает это им чести: если поскрести — шкурничество. Не жалею ни о чем и не боюсь. И на съезде не буду ни каяться, ни оправдываться. Он, наконец, раскидал всех, с кем начинал перестройку, кроме Яковлева и Медведева. Все оказались за бортом, и все стали его яростными врагами…» (Черняев, 1993: 344).
Вот мнение о Горбачеве выдающегося советского и российского ученого-социолога, академика РАН Жана Терентьевича Тощенко. В монографии «Фантомы российского общества» одна из глав «Современный эпигон» посвящена Горбачеву. Тощенко пишет: «Горбачев — личность историческая. И это никто не оспаривает. Но есть другой принципиальный вопрос — адекватной ли была эта личность своей исторической миссии? Ответ на этот вопрос позволяет сделать однозначный вывод — это феномен исторического ничтожества, которому присущ ряд принципиальных характеристик» (Тощенко, 2015: 562). Факт остается фактом — «во главе Советского Союза в конце его существования встала выдающаяся посредственность» (там же). Горбачев не обладал стратегическим мышлением. У него полностью отсутствовало видение исторической перспективы развития страны. Интеллектуальный потенциал Горбачева был низким. Все его идеи были ограничены, далеки от того полета мыслей, которые присущи одаренным, неординарным людям. Выступления Горбачева сопровождались огромным потоком словоговорения, характеризовались пустословием, отсутствием смысловых единиц. Из-за ограниченности мышления Горбачев не понимал сути состояния и тенденций развития происходящих процессов, вследствие чего его предложения характеризовались случайностью, отдавали экспромтом, отражали шараханье от одной идеи к другой. Его вели по жизни обстоятельства, а не он влиял на них. Не хватило элементарного чутья и понимания логики исторического развития президенту СССР М. Горбачеву, оказавшемуся политической посредственностью самого низшего пошиба, что позволяет нам использовать такую метафору, как историческое ничтожество… Он переигрывал самого себя, пытаясь подать себя в самом лучшем свете с учетом происходящих событий и обстоятельств (там же: 564).
И напоследок — мнение о Горбачеве члена Политбюро ЦК КПСС, первого секретаря Московского горкома партии В. В. Гришина. В книге «От Хрущева до Горбачева. Политические портреты» он пишет: «В течение почти девяти лет мне довелось видеть его на заседаниях Политбюро, секретариата ЦК, встречаться с ним… На заседаниях он, как правило, отмалчивался, поддакивал Генеральному секретарю ЦК, со всеми предложениями соглашался. Я никогда не слышал из его уст каких-либо новаторских предложений, несогласия по какому-либо вопросу. Если он и выступал на Политбюро по вопросам с/х, то выступления были, как правило, серенькие, поверхностные, не содержащие каких-либо предложений по кардинальному улучшению работы на том участке, за который он отвечал. Складывалось впечатление, что он ни с кем не хотел портить отношения» (Гришин, 1996: 69, 71). «…Предатель и трус — вот психологический портрет Горбачева» (там же: 71). Существует огромная отечественная и даже зарубежная, в том числе американская, литература, в которой Горбачев именуется предателем. Перечислять авторов книг, в которых это доказано, не стану: это легко может сделать каждый…
ШТРИХИ К ПОЛИТИЧЕСКОМУ ПОРТРЕТУ М. С. ГОРБАЧЕВА
Окончив в 1950 г. с серебряной медалью сельскую школу в селе Привольное Ставропольского края, 19-летний Михаил Горбачев размышлял о будущем. За плечами — рабоче-крестьянское происхождение, трудовой стаж работы вместе с отцом на комбайне, нежданно-негаданно свалившийся на грудь орден Трудового Красного Знамени и — кандидат в члены партии. «Мои одноклассники подавали заявления в вузы Ставрополья, Краснодара, Ростова, — пишет Горбачев. — Я же решил, что должен поступать не иначе как в самый главный университет — Московский государственный университет им. Ломоносова на юридический факультет» (Горбачев, 1995: 59). Почему Горбачев не остается в своих краях, а едет в Москву «поступать не иначе» как в МГУ, именно на юридический факультет, хотя «что такое юриспруденция и право… представлял себе тогда довольно туманно»? (там же). Почему? В душе уже играли амбиции. А как же: кандидат в члены партии, орденоносец. «…Положение судьи или прокурора мне импонировало», — пишет он. Это тебе не учитель, агроном или инженер, хотя, как тут он отмечает сам, их не хватало — послевоенная страна «восстанавливалась, строилась» (там же). Но — амбиции! С учетом всех достоинств и заслуг Горбачева в МГУ приняли без экзаменов с общежитием.
И вот бывший генсек ЦК КПСС и Президент СССР, уничтоживший страну через 44 прошедших со времени обучения в вузе года, начинает описывать обстановку в университете. «Атмосфера была предельно идеологизирована… Учебный процесс, казалось, был нацелен на то, чтобы с первых недель занятий сковать молодые умы, вбить в них набор непререкаемых истин, уберечь от искушения самостоятельно мыслить, анализировать, сопоставлять» (там же: 62). «…Действовала отлаженная система всеобщего контроля за состоянием умов» (там же). «Система образования, казалось, делала все, чтобы предупредить овладение критическим методом мышления… где-то на третьем курсе… мы начинали всерьез задумываться над тем, что вроде бы уже было изучено и усвоено. первыми авторами, заставившими меня усомниться в непреложности преподносимых нам “истин в последней инстанции” были К. Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин. чем больше я вчитывался в “классиков”, тем больше задумывался над соответствием их представлений о социализме нашей реальной действительности» (там же: 63–64).
О, боже! Оказывается, третьекурсник Горбачев «вчитывался» в классиков! Кто в это поверит? А главное, написанное классиками в XVII–XVIII вв., как он обнаружил, не соответствует «нашей реальной действительности». Оказывается, он не знает азов философии! Действительность никогда не совпадает с идеалом! Идеал постоянно «убегает» от реальности! И это в 1994 г. пишет генеральный секретарь компартии?! «…В те годы Горбачева считали, пользуясь современным языком, чуть ли не “диссидентом” за его радикализм. В душе уже зрел протест. И все-таки диссидентом я не был. Свое выпускное сочинение в школе я писал на тему “Сталин — наша слава боевая, Сталин — нашей юности полет”. А я ведь знал реальную жизнь и кое-что из того, что творилось в годы его правления» (там же: 65–66). «…И все-таки именно Московский государственный университет дал основательные знания и духовный заряд, определивший мой жизненный выбор. Именно здесь начался длительный, растянувшийся на долгие годы, процесс переосмысления истории страны, ее настоящего и будущего. Твердо могу сказать: без этих пяти лет Горбачев-политик не состоялся бы» (там же: 75–76).
Вернувшись в Ставрополь и отсидев несколько дней в кабинете городской прокуратуры, Горбачев быстро понял, что до так «импонировавшего» ему места судьи или прокурора еще далеко-далеко, сумел найти «нужного человека» в крайкоме партии, который пристроил выпускника МГУ на весьма приличную по тем временам должность заместителя заведующего отделом пропаганды Ставропольского крайкома ВЛКСМ (там же: 81). И вопреки всем своим университетским сомнениям Михаил Горбачев принялся с усердием осваивать марксизм-ленинизм и пропагандировать его среди молодежи, мотаться по колхозам и совхозам края… Но если верить бывшему генсеку ЦК КПСС, червь сомнений все ж сосал его душу. И вот однажды, глядя с пригорка на раскинувшееся километров на двадцать, на сколько глаз хватало, село Горькая балка, с хаотично разбросанными низкими мазанками, юный Горбачев горестно размышлял: «Где-то там, внутри этих убогих жилищ, шла своя жизнь. Но на улочках (если их можно так назвать) не было ни души. Будто мор прошел по селу и будто не существовало между этими микромирками-хатами никаких контактов и связей. Только лай и перелай собак. И я подумал — вот почему бежит из этого Богом забытого села молодежь. Бежит от заброшенности, от этой жути, от страха быть похороненным заживо» (там же).
Почему эта картина показалась Мише Горбачеву «поистине фантастичной», «убогой» и такой устрашающей? Может, после пятилетнего проживания в комфортабельном общежитии МГУ им. М. В. Ломоносова и московского образа жизни? Это не удивительно. Москва и провинциальное село — резкий контраст. Поражает глобальный, но примитивный и претензионный вывод, даже если бы его сделал на самом деле юноша по фамилии Горбачев от взгляда на обыденное вечернее полотно деревенского бытия. «Я стоял на пригорке и думал: что же это такое, разве можно так жить? Люди заслуживают лучшей жизни — это то, что больше всего волновало меня» (там же). Но кто это пишет задним числом долготою в 44 года? Генсек ЦК КПСС! Наивно и глупо!.. А то, что в этих местах всего 30 с небольшим лет назад громыхала Гражданская война и сын шел на отца, брат на брата? Что совсем недалеко позади разгромные годы коллективизации и всего 10 лет назад в стране закончилась небывало разрушительная и кровавая Великая Отечественная война? А почему бы не подумать так: эти мирные дымки над белыми мазанками и безлюдность улочек между ними есть свидетельство тихого счастья, пришедшего к людям после многих тягостных лет? Так нет же! Горбачеву уже в начале своих мемуаров хочет показать, «из какого корня», из какого раннего возраста вырос выдающийся страдалец за народное счастье своей страны и всего мира…
В той же главе «Проба сил» уже немолодой человек, бывший генсек Горбачев пишет о «драме Хрущева»: «Видеть причину трагических событий истории советского общества лишь в личных качествах “злодея” Сталина — значит оказаться в плену “культа личности” наоборот. Если дело в этом, то достаточно сменить плохого руководителя на хорошего, и мы гарантированы от повторения ошибок. Хрущев как бы обращался ко всем: вот я часто говорю о прошлом, ничего не скрывая, верьте мне, идите за мной и все будет хорошо. Иными словами, предлагал сменить один культ другим, не посягая на устои системы. Поэтому критика культа личности, резкая по словам, была половинчатой по существу, ей был поставлен определенный предел, а процесс реальной демократизации остановлен в самом начале. Такая же половинчатость была характерна и для внешнеполитической линии Хрущева» (там же: 94–95). Эпоху личности Хрущева Горбачев имел возможность изучить и понять досконально: в ту пору он работал вторым, затем первым секретарем Ставропольского крайкома ВЛКСМ, варился в котле происходившей в СССР политической свистопляски, в основе которой лежала хрущевская идея развенчания «культа личности Сталина», воспринятая частью советской интеллигенции и пострадавшего от репрессий населения. Именно идея борьбы со «сталинизмом» с первых дней была положена в основу затеянной им «перестройки». Именно на диссидентствующую публику, на обиженных и озлобленных советской властью людей, живших с фигой в кармане все годы ее существования, и делал он вместе с Яковлевым и Шеварднадзе главную ставку. Цель ее — уничтожение Системы. В этом смысле Горбачев — не инициатор, а всего лишь продолжатель дел Хрущева, его «идейный» последователь.
Что же могло быть таким мощным мотивом, который двигал Горбачевым и его сподвижниками в течение почти семи лет — с марта 1985 до конца декабря 1991 г.? Еще в 1965 г. один из главных авторов доктрины холодной войны США против СССР Дж. Кеннан говорил, что стратегия этой войны включает два главных направления: полное военное поражение Советского Союза или — фантастический, немыслимый, необъяснимый и невероятный переворот в политических взглядах руководителей СССР. Военные планы победы над Советским Союзом с помощью атомного оружия осуществить не удалось, а немыслимое все-таки стало явью — Советский Союз уничтожен. Какие основания есть у автора этих строк оценить происшедшее не как самопроизвольный распад, развал и самороспуск СССР как нежизнеспособного общественно-политического и экономического строя, а как именно заговор? Ведь, как правило, заговорщики не составляют никаких планов, списков участников заговора, заранее заготовленных деклараций, решений о распределении «портфелей» и подобных документов. Зафиксированные в эпоху Сталина и послесталинский период заговоры свидетельствуют именно об этом: никаких следов, оставленных на бумаге, не существовало. Все главное держалось в голове и выяснялось в ходе допросов. Нечто адекватное сказанному слышали граждане СССР, жившие в период «перестройки», от ее идеологов и организаторов. «Какая концепция? Какие планы перестройки вы требуете от нас?» — говорили «перестройщики» в ответ на вопли народа: «Куда движемся? В чем смысл перемен?» «Перестройка — это революция, это живое творчество масс» — слышалось в ответ.
Они нагло врали, врали, врали. А им верили, верили, верили… Да и как не верить было? Кому же еще верить, если не генеральному секретарю ЦК КПСС, олицетворяющей «ум, честь и совесть нашей эпохи»? Как не верить Президенту СССР — главе Советского государства? Ведь если поверить, что Верховный правитель задумал уничтожить свое государство, то надо признать: либо он сошел с ума, либо это сумасшедшие все 290 миллионов граждан этого государства. Но явных признаков безумия у Государя не наблюдалось: говорил складно, разве что иногда вдруг лицо опечалится. Ну, так что ж? Человек ведь!.. А какой груз на плечах держит!.. Ну а если все ж поверить, что «верховод» задумал что-то совсем плохое? Немыслимо! Ну, а все-таки?.. Значит, на самом «верху» в стране находится враг и рядом с ним — его союзники, тоже наши враги. Как это случилось?
Продолжение следует
Ильинский Игорь Михайлович — доктор философских наук, профессор, ректор Московского гуманитарного университета
Источник: журнал «Знание. Понимание. Умение» № 1 2021
