В стремлении нейтрализовать угрозы государственному строю со стороны революционных партий спецслужбы царской России использовали практику внедрения в ряды радикальных политических групп своих сотрудников и вербовки агентуры непосредственно из числа революционеров. Специальная инструкция Департамента полиции , утвержденная в 1907 году, требовала расширения сети «внутренней агентуры», членам которой надлежало оказывать максимальное содействие для занятия ими видного положения в оппозиционных организациях. Примером подобной успешной операции может служить деятельность Романа Малиновского , ставшего руководителем большевистской фракции в 4-й Государственной думе.
Путь к предательству
Малиновский происходил из очень обедневшей шляхетской семьи, о чем он не раз упоминал в разговорах с товарищами по партии. Правда, благородная кровь не уберегла в молодые годы будущего рабочего лидера от воровства, за что он и был судим. Его военная служба по призыву проходила в гвардейском Измайловском полку в Петербурге. После демобилизации в 1906 году он предпочел не возвращаться в родную Польшу, а остаться в столице империи. Малиновский поступил на работу токарем. Заводы и фабрики начала ХХ века стали местами средоточия революционной пропаганды. Малиновский увлекся социалистической теорией, стал активным участником рабочего движения. В нем проявились ораторский талант и способность увлечь слушателей провозглашаемыми идеями. Он был избран секретарем районного, а затем и центрального правления Петербургского союза металлистов, бывшего в те годы крупнейшим профсоюзом в стране. В Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП) Роман Вацлавович не примыкал ни к большевистскому, ни к меньшевистскому крылу, заявляя, что для него превыше всего единство рабочего класса. Знавшим его в те годы людям он запомнился в целом с хорошей стороны. Так, наблюдавший его в 1907–1910 годах участник революционного движения Иосиф Гольденберг отмечал: «Малиновский производил впечатление очень интеллигентного человека, весьма деятельного и преданного делу работника. В личной жизни очень строгий, вел прямо полусобачье существование в какой-то каморке, развивая в то же время огромную организационную работу в союзе рабочих по металлу; отличался полным бескорыстием – через его руки проходили большие суммы, и никогда ничего не пропадало». В 1909 году Малиновского арестовали. После выхода на свободу он был лишен права проживания в столице и переехал вместе с семьей в Москву. Но и здесь Малиновского в 1910 году подвергли тюремному заключению, в ходе которого «ловцы душ» в охранке предприняли небезуспешную попытку вербовки. Полковник Заварзин и ротмистр Иванов угрожали ему за организацию нелегальной типографии не только каторгой и, следовательно, лишением его семьи средств существования, но и публичным оглашением данных о тщательно скрываемом им уголовном прошлом. Ему также обещали в случае согласия сотрудничать неплохое денежное содержание. Совокупность всех мер воздействия привела к тому, что Малиновский сломался. Новому осведомителю было присвоено агентурное имя Портной. После освобождения из-под стражи началась двойная жизнь Романа Вацлавовича. С 5 июля 1910 по 19 октября 1913 года на основании его сообщений было подготовлено 88 агентурных записок. Портной оказался весьма эффективным сотрудником. Он передавал подробные сведения о деятельности РСДРП в Москве, сообщал о нелегальных типографиях и каналах распространения революционной литературы, выдавал конспиративные адреса и явки. На основании этих сведений полиция арестовала ряд социал-демократов, среди которых были и друзья Малиновского. Между тем рос и авторитет Малиновского в партийной среде. Свидетельством этого стало избрание его в 1912 году делегатом на Пражскую конференцию РСДРП. На партийном собрании в Чехии Малиновский заявил, что в результате долгих раздумий пришел к идее отказаться от надфракционной позиции и присоединиться к большевистской группе. Большинство участников конференции, среди которых преобладали сторонники Ленина, поддержали его решение. Разумеется, они тогда не знали, что это заявление подготовили полицейские кураторы делегата Малиновского, желавшие добиться продвижения «своего» человека в партийные верхи. В Праге Роман Вацлавович был не только введен в ЦК, но и одобрен в качестве кандидата для баллотирования в 4-ю Государственную думу по рабочей курии. В полиции сделали все, чтобы помочь победе Малиновского на выборах. Для этого надлежало устранить несколько препятствий. Прежде всего должно было «исчезнуть» уголовное прошлое кандидата. Роману Вацлавовичу выдали справку об отсутствии у него судимости. Для получения нужного по избирательному закону ценза Малиновский поступил на фабрику Фермана в Московской губернии. Но мастер Кривов принял решение об увольнении Романа Вацлавовича, что делало невозможным его участие в выборах. В полиции был найден повод для ареста Кривова. В итоге Малиновский, благодаря содействию своих тайных опекунов, смог стать депутатом.
Работа вернувшегося в Петербург Малиновского стала проходить под непосредственным руководством директора Департамента полиции Степана Петровича Белецкого, который регулярно встречался со своим агентом в отдельных кабинетах самых дорогих столичных ресторанов. Портной сообщал подробнейшую информацию о работе большевистской организации, приносил письма партийных лидеров. Он даже смог отдать для копирования архив думской фракции и список подписчиков на «Правду». Но Белецкий ждал от Портного не только информации, но и активной деятельности по расколу социал-демократов. Малиновский неизменно выступал в Думе с крайне левых позиций и шел на конфронтацию с меньшевиками. В 1913 году единая фракция РСДРП распалась. Председателем отдельной большевистской фракции стал главный «раскольник» Малиновский. Впрочем, роль Портного в организационном разделении социал-демократов вряд ли можно считать определяющей. Раскол единой фракции стал закономерным следствием провозглашенного на Пражской конференции курса Ленина на дальнейшую последовательную радикализацию политической борьбы и, вероятно, произошел бы, даже если бы в Думе и вовсе не было депутата Малиновского. Играя роль самого левого депутата, Малиновский должен был выступать и с резко критическими заявлениями против существующей власти. В своих речах он затрагивал темы преследования профсоюзов и рабочей печати, говорил о массовых отравлениях работниц в Риге и о положении на Ленских золотых приисках, где произошли беспорядки. Несмотря на то что все тексты его выступлений, разумеется, подвергали предварительной цензуре, чтобы не возникло подозрений, в охранных структурах были вынуждены допускать произнесение им нередко весьма острых речей. Малиновский приобрел известность талантливого оратора. Сам председатель Думы Михаил Родзянко отмечал, что речи депутата-большевика были «чрезвычайно интересные, очень увлекательные и обоснованные». Изменение статуса Малиновского повлекло за собой и изменение его образа жизни, что во многом повлияло и на преображение его характера. Он получал значительные суммы и как депутат, и как полицейский агент. Его «полусобачье существование» и аскетизм остались в прошлом. Защитник интересов пролетариата стал носить модные костюмы и посещать фешенебельные рестораны. В нем стало проявляться высокомерие. Его коллега по большевистской фракции Федор Самойлов в своих воспоминаниях рассказывал: «Вообще, Малиновский по характеру своему был горяч и вспыльчив, самолюбив и властолюбив. Он имел о себе очень высокое мнение и заметно проявлял тенденцию играть роль руководителя, обладая при этом изрядной долей нахальства». Впрочем, тот же Самойлов отмечал: «Но это был, безусловно, способный человек, хорошо, ясно и убедительно высказывавший свои мысли, а в спорах всегда довольно умело отражавший удары противника». Другой депутат-большевик Алексей Бадаев характеризовал Малиновского следующим образом: «Он – человек, обладающий громадным темпераментом, волей, настойчивый, не теряющийся. Речи его всегда производили большее впечатление при их выслушивании, чем при чтении». В поведении Малиновского в период его депутатства стала заметна увеличивающаяся раздражительность, переходящая во вспышки гнева. Иногда он даже устраивал в помещении фракции шумные истерики. Возможно, что нарастающая эмоциональная неустойчивость Портного объяснялась его страхом перед разоблачением. Сам Малиновский позднее на суде говорил, что его мучили угрызения совести и что он пытался покончить с полицейской службой. Но эти его слова не поддаются проверке.
Отставка
8 мая 1914 года председатель большевистской фракции неожиданно заявил, что слагает с себя обязанности депутата и оставляет политическую деятельность. Его решение не было добровольным, а стало следствием перемен в верхах полицейских структур. Направлявший работу Малиновского Белецкий вынужденно ушел в отставку. Назначенный в 1913 году товарищем (т.е. заместителем) министра внутренних дел Владимир Джунковский посчитал, что риск возможного раскрытия провокаторства Малиновского в стенах парламента станет серьезным ударом по престижу монархии. В итоге агенту предписали покинуть Думу и уехать из страны. Портной получил щедрое единовременное пособие и заверения в том, что уничтожены все документальные улики его работы на полицию. Уход Малиновского дал повод части социал-демократических кругов, преимущественно из числа оппозиционных Ленину меньшевиков, поднять вопрос о возможной двойной игре уже бывшего главы фракции. Сам Малиновский, приехавший в Поронин (в то время входил в Австро-Венгрию), встретился там с большевистскими лидерами Владимиром Лениным и Григорием Зиновьевым и попросил, ввиду возникших подозрений, провести в отношении него расследование. Он клятвенно заверял, что его уход из общественно-политической жизни был вызван причинами личного характера и большой усталостью. В мемуарной литературе по-разному оценивают отношение Ленина к Малиновскому. В воспоминаниях известного большевистского деятеля Григория (Серго) Орджоникидзе говорится о том, что Ленин был против ввода Малиновского в ЦК, потому что чувствовал в нем «что-то предательское». Автор отмечал, что тогда «никто, конечно, не мог подумать, что Малиновский провокатор, но факт остается, что чутье Ленина не могло его обмануть». Эти изданные в 1925 году «Воспоминания об Ильиче» «товарища Серго» находятся в противоречии со многими другими свидетельствами. Возможно, что они преследовали цель мифологизировать образ вождя революции, наделив его даром абсолютной прозорливости.
Существует немало упоминаний о том, что Ленин, желавший видеть в верхах рабочей партии непосредственных выходцев из пролетариата, всегда поддерживал продвижение Малиновского, которого называли среди большевиков «русским Бебелем» в честь известнейшего германского социалиста Августа Бебеля, начинавшего, как и Роман Вацлавович, с токарного дела. Супруга Ленина Надежда Крупская вспоминала: «Владимир Ильич считал совершенно невероятным, чтобы Малиновский был провокатором. Раз только у него мелькнуло сомнение. Помню, как-то в Поронине, когда мы возвращались от Зиновьева и говорили о ползущих слухах, Ильич вдруг остановился на мостике и сказал: «А вдруг правда?». И лицо его было полно тревоги. «Ну что ты», – ответила я. И Ильич успокоился, принялся ругать меньшевиков за то, что те никакими средствами не брезгуют в борьбе с большевиками. Больше у него не было никаких колебаний в этом вопросе». Созданную внутрипартийную следственную комиссию, которая должна была проверить основательность подозрений насчет Малиновского, возглавил революционер Яков Ганецкий. В ее состав вошли Ленин и Зиновьев. Расследование велось более полутора месяцев, но никаких сколь-нибудь веских улик против покинувшего Думу большевика обнаружено не было. Комиссия Ганецкого специально обращалась к известному революционному публицисту и издателю Владимиру Бурцеву, считавшемуся главным экспертом в вопросах провокации в социалистическом движении. Именно Бурцев разоблачил связи с полицией предводителя Боевой организации эсеров Евно Азефа. Но в деле Малиновского никаких серьезных оснований для обвинения он не нашел. Партийное расследование оправдало Малиновского в вопросе измены, но осудило его поведение как «акт дезертирства» и «малодушия». Постановление ЦК РСДРП утверждало, что Малиновский своим поведением поставил себя вне партии. Впрочем, оно не было совсем уж категорично безжалостным, поскольку допускало, что оступившийся товарищ после осмысления своего проступка все же сможет через несколько лет вновь вернуться в ряды социал-демократов. В начале Первой мировой войны Малиновский приехал в Варшаву, где его мобилизовали на службу в царскую армию. Когда в газете появилось ошибочное сообщение о его гибели, Ленин и Зиновьев сочли нужным откликнуться на его смерть некрологом в «Социал-демократе». Он был выдержан преимущественно в благожелательном тоне. Хотя в некрологе и упоминалось об ошибках умершего, которые партия осудила, но в то же время признавалось, что Малиновский был «политически честным человеком». В тексте Ленина и Зиновьева отмечалось, что партия «одинаково обязана как защитить честь умершего бывшего своего члена, так и разоблачить приемы, глубоко позорящие тех, кто прибегает к ним в политической борьбе». Вскоре выяснилось, что Малиновский жив и находится в лагере для военнопленных в Германии. Ленин и Зиновьев отреагировали и на это сообщение специальной заметкой, в которой заявили: «Говорят, люди, которых ошибочно объявили умершими, потом долго живут. Пожелаем этого и Р.В. Малиновскому». Вожди большевиков вступили с пленным Малиновским в переписку, посылали ему теплые вещи и продукты. В лагере он вдруг вернулся к революционной работе, занявшись пропагандой среди бывших в заключении вместе с ним русских солдат. Инициатива бывшего председателя фракции большевиков встретила одобрение у Ленина и его окружения. Роману Малиновскому стали переправлять нужные для агитации книги, журналы, газеты. В среде большевиков стали смотреть на Малиновского как на товарища, который вернулся на путь борьбы. Но известные события 1917 года внесли серьезные коррективы в его жизнь.
Возвращение
После Февральской революции новая власть приняла решение обнародовать полицейские архивы. Это стало неприятным сюрпризом для многих, в том числе и для Малиновского. Информационной бомбой стало сообщение о том, что пламенный защитник рабочего класса одновременно с произнесением обличительных речей сообщал властям информацию о своих товарищах. В полиции обманули Малиновского по поводу уничтожения компрометирующих его улик. Сохранившиеся собственноручные расписки Малиновского в получении жалования от охранки теперь стали убийственным свидетельством против него. Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства приступила к расследованию обстоятельств дела о полицейской провокации. Для собрания нужных сведений комиссия заслушала специально приглашенных свидетелей, знакомых с Малиновским. Среди них были люди из самых различных общественно-политических лагерей: от прекрасно знавшего подлинное лицо Малиновского бывшего директора Департамента полиции Белецкого до товарища Малиновского по думской работе депутата-большевика Бадаева, которого шокировало разоблачение его былого коллеги. Были приглашены для дачи показаний и вернувшиеся из эмиграции Ленин и Зиновьев. Полковник Сергей Коренев, входивший в следственную комиссию, написал в воспоминаниях, что манеры дававшего показания о Малиновском Зиновьева были просто «демонстрацией наглости». Говоря же о Ленине, мемуарист, напротив, отметил, что руководитель большевиков был не только очень корректен, но и весьма скромен в общении. Владимир Ильич признал, что, хотя и знал о ряде личных недостатков Малиновского, до конца доверял ему. Ленин заявил, что Роман Вацлавович не смог нанести серьезный урон общепартийному делу, заметив: «Малиновский мог губить и губил ряд отдельных лиц. Роста партийной работы в смысле развития ее значения и влияния на массы, на десятки и сотни тысяч (через стачки, усилившиеся после апреля 1912 года), этого роста он ни остановить, ни контролировать, ни «направлять» не мог». Сам Малиновский после освобождения в 1918 году из германского лагеря принял весьма неожиданное и фактически самоубийственное решение. Он вернулся в Советскую Россию, где у руля стояли те самые люди, которых он прежде неоднократно «продавал» старой власти. Придя в петроградский Смольный, он назвался и сказал, что хочет предстать перед правосудием революционной республики. Через несколько дней его отправили в Москву, где заключили в тюрьму ВЧК. В показаниях для трибунала арестованный заявлял о своем раскаянии и объяснял предательство тем, что его запугали. Малиновский отмечал, что главным аргументом в его «падении» стал страх перед обнародованием данных о своем уголовном прошлом. «Эта угроза заявить всем, что я вор, была решающим моментом, рухнуло все, что было под ногами, – я покатился в пропасть лжи и клеветы», – заявил он. В то же время он не был последовательным и безукоризненно честным в своем раскаянии. Так, он решительно утверждал, что его уход из Думы добровольный и был результатом того, что он не мог больше переносить угрызения совести. Эти слова противоречат многим полицейским источникам, свидетельствовавшим об обратном, о том, что Малиновский был вынужден подчиниться решению властей.
Выступивший обвинителем в трибунале по делу Малиновского в ноябре 1918 года известный большевик Николай Крыленко заявил, что слова обвиняемого о прежде довлевшем над ним страхе перед изобличением судимости по уголовному делу, не могут служить оправданием преступлению. Он отметил, что воровство Малиновского, которым его шантажировали, было «преступлением против капиталистического порядка» и «являлось результатом этого порядка». Крыленко сказал: «…Не нам говорить, что уголовная судимость в наших глазах является фактом, который кладет пятно, от которого нельзя уйти. Мы знаем и много примеров, когда в наших рядах находились лица, у которых в прошлом были такие факты. И с нашей точки зрения, когда мы подходим к таким фактам, мы никогда не делаем вывода, что это кладет пятно и что необходимо изгнать этого человека из нашей среды». Обвинитель в ходе своей речи настаивал на том, что нынешние слова Малиновского о его душевных терзаниях рассчитаны на то, чтобы вызвать к себе жалость, но они противоречат «фактическому материалу, уликовой стороне», убедительно доказывающей, что он весьма успешно наживался, предавая своих соратников. Заключение выступления Крыленко было однозначным: «Я думаю, что отсюда он выйдет только с одним приговором, каковым будет расстрел». Малиновский во время суда заявил, что «глубоко сознает свою преступность», и, хотя имел возможности избежать возмездия, посчитал для себя необходимым предстать пред правосудием. В своем последнем слове он признал: «Я прекрасно понимаю, что вы, как люди, можете меня понять, но вы еще судьи, кроме того, и я прекрасно понимаю, что прощение неприемлемо для меня; может быть, лет через сто и будет возможно, но не теперь. И вы меня должны теперь судить как судьи, и я знаю, что другого приговора, кроме расстрела, мне не может быть». Решение трибунала оказалось абсолютно ожидаемым. Романа Малиновского приговорили к смертной казни. Приговор был быстро приведен в исполнение. Наряду с Евно Азефом Малиновский стал одним из самых известных и успешных агентов царской полиции внутри революционного движения. Но в его биографии очень большую роль сыграли случай, стечение обстоятельств. Он не был, подобно знаменитому Азефу, законченным типом авантюриста, хладнокровно и с точным математическим расчетом продумывающим свои действия. Если Азеф абсолютно сознательно выбрал свой путь, на котором он одновременно играл и против революционеров, и против правительства, то Малиновский стал полицейским сотрудником лишь под давлением угроз, к которым, правда, были добавлены и щедрые материальные посулы. Если Азеф любил риск и обладал «железными нервами», то Малиновский был, напротив, нервозен, неуравновешен, а подчас и просто истеричен. Исследователи не сумели прийти к единому мнению по поводу странного возвращения Романа Вацлавовича в революционную Россию. Одни видят в этом попытку вымолить прощение своим демонстративным смирением и раскаянием перед новой властью. Другие считают, что он не испытывал никаких иллюзий, и, будучи уже абсолютно нервно истощенным и морально сломленным человеком, ехал навстречу неминуемой смерти. В то же время большинство авторов, изучавших жизнь Романа Малиновского, сходятся в том, что он жил в переломную, во многом трагическую эпоху и оказался этой эпохой раздавленным.
Яков Серов
Источник: журнал "ФСБ за и против" №3(67) 2020
