Продолжение
Истоки и самой этой концепции, и её материального наполнения можно обнаружить на начальном этапе «холодной войны». Задача поражения инфраструктурных объектов стратегического значения в Западной Европе и Восточной Азии первоначально возлагалась на Дальнюю авиацию СССР, созданную в апреле 1946 года (она не входила в состав ВВС и подчинялась непосредственно министру вооружённых сил). Эту задачу могли решать только бомбардировщики Ту-4, которые начали поступать в строевые части в 1948 году (всего было построено 1295 машин). Однако их способность выполнять свою миссию в условиях противодействия реактивной авиации противника вызывала серьёзные сомнения (их обоснованность подтвердили потери В-29 – американского прототипа Ту-4 – во время войны в Корее). В этой связи с оригинальной концепцией в начале 1953 г. выступил авиаконструктор А.С. Яковлев. Он направил письмо И.В. Сталину с предложением создать новую модификацию барражирующего истребителя-перехватчика Як-25: «В дополнение к существующим средствам противовоздушной обороны мной разработан проект самолёта, дающего нам возможность громить американские базы тяжёлой авиации и уничтожать бомбардировочные самолёты противника на их стоянках».
Следует отметить, что тогда на передовых базах находилось до трёх четвертей стратегической авиации США. Среди преимуществ своего проекта его автор выделял два обстоятельства: «Борьба с такими одиночными быстроходными истребителями для противника будет чрезвычайно трудной, почти невозможной... Кроме того, проводя барражирование в глубоком тылу над территорией противника, самолёты-пираты могут полностью дезорганизовать также и воздушные коммуникации врага». Несмотря на наличие отработанного прототипа и очевидные преимущества этой концепции, она не была реализована. Развитие советского потенциала противодействия доступу на театр военных действий пошло по другому пути. Почти одновременно с появлением инициативы А.С. Яковлева вышло очередное «большое ракетное постановление» правительства от 13 февраля 1953 года, которым, в частности, предписывалось создание баллистической ракеты средней дальности (БРСД) Р-12. Последняя впоследствии стала самой массовой ракетой стратегического назначения. Поскольку её дальность не позволяла поражать военные базы США на севере Великобритании и в Испании, в 1958 г. началась разработка ещё одной БРСД – Р-14, а в 1970-х годах – комплекса «Пионер». Вплоть до подписания Договора о ракетах средней и меньшей дальности 1987 г. эти средства могли эффективно решать задачу «громить американские базы тяжёлой авиации». В современных условиях Россия таких средств не имеет, зато ими располагает Китай, не связанный договорными ограничениями. Основа этого потенциала – группировка мобильных БРСД, известных как «Дунфэн-21» (в Соединённых Штатах им присвоено условное обозначение CSS-5), в нескольких модификациях, том числе в неядерном оснащении (CSS-5 Mod. 3). В зависимости от варианта дальность составляет от 1700 до 2500 км, что позволяет поражать все базы США на Японских островах и Корейском полуострове. 3 сентября 2015 г. на параде в честь 70-летия победы над Японией была впервые продемонстрирована новая мобильная БРСД «Дунфэн-26», которая, по оценкам, в отличие от предыдущей, может достичь острова Гуам, что имеет принципиальное значение для США. В апреле 2018 г. официальный представитель министерства обороны КНР заявил, что «Ракетные войска НОАК приняли на вооружение ракету “Дунфэн-26”, которая является полностью разработанной Китаем баллистической ракетой средней дальности нового поколения, она прошла все необходимые испытания и проверки на готовность к бою». Можно предположить, что для нового комплекса созданы различные виды боевого оснащения – ядерные, высокоточные обычные и специальные с самонаводящейся головной частью для поражения подвижных целей. Последний вариант оснащения уже эксплуатируется в составе ракетного комплекса «Дунфэн-21» (модификация CSS-5 Mod. 4) и способен поражать крупные надводные корабли, в том числе американские авианосцы. Именно его появление в 2000-х годах вызвало волну озабоченности в США. В данном случае Китай не просто повторил советскую концепцию противодействия доступу, но и пошёл дальше. Превращение авианосцев в 1950 г. в средство доставки ядерного оружия резко повысило актуальность борьбы с крупными надводными кораблями. Для решения данной проблемы в Советском Союзе были предложены три варианта:
1. Морской симметричный: строительство океанского флота с крупными надводными кораблями (линкоры проекта 24, линейные крейсера проекта 82, тяжёлые крейсера проекта 66).
2. Морской асимметричный: ракеты морского базирования. Постановлением Правительства СССР от 14 апреля 1948 г. была задана разработка наступательных (баллистические ракеты) и оборонительных систем, в том числе противокорабельных («Шторм», «Щука»). Новый этап был связан с образованием в 1955 г. конструкторского бюро № 52 (ныне «НПО машиностроения»), которое в течение 30 лет возглавлял В.Н. Челомей. Этим коллективом для вооружения подводных лодок и надводных кораблей класса «крейсер» на базе КР стратегического назначения П-5 была разработана противокорабельная ракета П-6, показавшая на испытаниях дальность до 350 км. На вооружение ракета поступила в июне 1963 года. Впоследствии были созданы более совершенные ракетные комплексы аналогичного назначения «Аметист», «Малахит», «Базальт», «Гранит», «Вулкан» (два последних находятся на вооружении ВМФ России в настоящее время).
3. Авиационный: с привлечением немецкого опыта, в том числе образцов управляемых авиабомб FX-1400, которыми в 1943 г. был потоплен линкор «Рома», и ракет «воздух-поверхность» Hs-293 (единственный вид немецкого управляемого оружия, использовавшийся на советско-германском фронте). Постановление правительства от 8 сентября 1947 г. предписывало специально созданному Специальному бюро № 1 Министерства вооружения: «В целях повышения эффективности действия тяжёлой бомбардировочной авиации по кораблям противника и повышения безопасности атакующих самолётов приступить к разработке комплексной системы радиолокационного наведения и самонаведения реактивных самолётов-снарядов, сбрасываемых с тяжёлых бомбардировщиков по крупным морским целям (шифр системы «Комета»)». С этой даты ведёт свою историю современный концерн ПВО «Алмаз-Антей». Опытная эксплуатация противокорабельной системы «Комета» началась на Северном флоте в 1955 г. на самолётах Ту-4, а затем – на реактивных Ту-16. Впоследствии были созданы более совершенные комплексы, в том числе К-10, КСР-2, КСР-5, К-22. Модификации последнего находятся на вооружении в настоящее время (носитель – Ту-22М3).
Ответом на новую угрозу для авианосцев стало появление в США палубного перехватчика F4H «Фантом II», ставшего затем многоцелевым истребителем, и многофункциональной системы AEGIS, решающей в настоящее время задачи не только ПВО, но и ПРО, как на море, так и на суше (комплекс «AEGIS Ashore» в Румынии и Польше). Применялись и политические средства противодействия: на переговорах по ограничению стратегических вооружений (ОСВ-2) американская сторона добилась снятия с самолётов Ту-22М оборудования дозаправки в воздухе. Тем самым в балансе стратегических сил принципиально ничего не изменилось, зато резко снизилась угроза для авианосцев США.
Второй компонент противодействия доступу на театр военных действий – интегрированные системы ПВО. Уроки Второй мировой войны требовали создания совершенно новой двухкомпонентной системы, включающей зенитные ракеты и истребители-перехватчики с бортовыми РЛС и управляемым оружием «воздух-воздух». Несмотря на ряд достижений довоенного периода, отечественное ракетостроение не смогло выйти на уровень Германии. Причины этого крылись не столько в отставании инженерной мысли, сколько в организации работ – распылении усилий по множеству направлений и в политических репрессиях конца 1930-х годов. После окончания войны советское руководство решило использовать немецкий опыт. Пункт 5 «Большого ракетного постановления» от 13 мая 1946 г. гласил: «Определить как первоочередную задачу воспроизведение с применением отечественных материалов ракет типа “Фау-2” (дальние управляемые ракеты) и “Вассерфаль” (зенитная управляемая ракета)». Пункт 11 требовал от представителей промышленности, командированных в советскую зону оккупации, считать приоритетом «полное восстановление технической документации и образцов дальнобойной управляемой ракеты «Фау-2» и зенитных управляемых ракет – «Вассерфаль», «Рейнтохтер», «Шметтерлинг». В итоге ЗУР «Вассерфаль» и «Шметтерлинг» начали воссоздавать (они получили индексы Р-101 и Р-102), а по «Рейнтохтер» ограничились изучением конструкции. Эти работы продолжались до 1950 года, когда пришлось кардинально менять подходы к идеологии создания системы ПВО. 25 июня 1950 г. началась война в Корее. После вступления в неё Соединённых Штатов возникла угроза прямого военного столкновения двух сверхдержав, и актуальность обеспечения ПВО резко возросла. К тому времени стало ясно, что «немецкий путь» разработки зенитных систем ведёт в тупик, и головным разработчиком системы должны быть «управленцы», а не ракетчики. Работы по немецким ЗУР в НИИ-88 были свёрнуты. Постановлением правительства от 9 августа 1950 г. «О разработке управляемых снарядов-ракет и новейших радиолокационных средств управления ими с целью создания современной наиболее эффективной ПВО городов и стратегических объектов» для круговой обороны Москвы предписывалась разработка системы «Беркут» (впоследствии переименованав С-25). В августе 1950 г. на базе упомянутого выше СБ-1 Министерства вооружений было образовано КБ-1, которое из структуры министерства было изъято и подчинено новому органу, созданному в правительстве специально под решение задач ПВО, – Третьему Главному управлению при Совете министров СССР (Первое и Второе были созданы ранее для реализации атомного проекта). Система «Беркут» должна была стать двухкомпонентной и включать в себя как стационарные комплексы с зенитными ракетами В-300, так и самолёты типа Ту-4 – носители авиационных ракет Г-300, разработку которых поручили ОКБ-301 С.А. Лавочкина. Создать авиационный компонент не удалось, а наземная часть «Беркута» в составе 56 полков, расположенных двумя кольцами вокруг Москвы, была сдана на вооружение в мае 1955 года. Система обеспечивала поражение высокоскоростных высотных целей, недоступных для зенитной артиллерии, но из-за технических решений тиражировать её по всей стране оказалось слишком дорого. Даже создание модификации для Ленинграда (С-50) было остановлено вскоре после начала строительства. При этом в США начиная с 1953 года по всей территории страны шло крупномасштабное развёртывание ЗРК «Найк Аякс» (всего было построено более 100 батарей). Альтернативная точка зрения существовала в ВВС США, предложивших в конце 1940-х годов территориальный принцип построения ПВО — перехват бомбардировщиков противника на дальних подступах к обороняемым объектам. Помимо самолётов-истребителей, эту задачу должны были решать беспилотные перехватчики наземного базирования с большой дальностью полёта. Такой перехватчик, созданный фирмой «Боинг» и Мичиганским университетом (отсюда его название BOMARС), показал на испытаниях выдающиеся для своего времени результаты (успешные перехваты на дальностях 300–400 км, а в 1961 г. была сбита мишень, летевшая на расстоянии 700 км).
Дежурство таких средств поражения в строевых частях началось в 1957 году. Для наведения на цели создавалась автоматизированная система SAGE (Semi Automatic Ground Environment), получающая и обрабатывающая информацию от РЛС раннего обнаружения, построенных в три линии на севере США и в Канаде. По сути это была первая компьютерная сеть (ещё одно достижение, которым современная цивилизация обязана противовоздушной мощи), которая тем не менее не оправдала израсходованные на её создание средства (около 8 млрд долларов; для сравнения – на «Манхэттенский проект» потратили 2 млрд). В 1955 г. руководство СССР отказалось от планов создания стратегической авиации, сопоставимой по размерам с американской, и сделало ставку на ракетное оружие. Для Советского Союза угроза в то время нарастала: на смену атомному оружию в 1952 г. пришло водородное, ВВС США начали получать реактивные бомбардировщики В-47 (всего было изготовлено более 2000 машин), создавался В-52 (начал поступать в части САК в 1955 году). Принятая в октябре 1953 г. стратегия «массированного возмездия» предусматривала нанесение мощного ядерного удара всеми средствами, которые будут иметься в наличии к началу конфликта. Помимо стратегических бомбардировщиков сюда входила тактическая авиация ВВС и палубные самолёты авианосцев с ядерным оружием на борту. Между тем первая в СССР система С-25 ещё только проходила испытания. В этой связи 20 ноября 1953 г. было принято несколько решений. Во-первых, Постановлением «О создании передвижной системы зенитного управляемого ракетного оружия для борьбы с авиацией противника» было задано создание системы С-75, более простой по сравнению с С-25, но компактной и относительно дешёвой. Именно она позволила создать надёжную оборону не одного города, а всей территории страны. 1 мая 1960 г. этим комплексом был сбит разведчик U-2, что стало символом конца «открытого де-факто неба» (не следует забывать и о том, что это произошло над Средним Уралом, то есть в глубине территории страны, куда самолёт смог проникнуть беспрепятственно). Во-вторых, была задана разработка авиационного комплекса дальнего перехвата К-15 в составе истребителя С.А. Лавочкина «250» и ракет «275». Эта работа не увенчалась успехом. Как было отмечено выше, после безнаказанных полётов накануне советских праздников 1954 г. были приняты решения как в отношении организации системы ПВО страны, так и по её техническому оснащению. В частности, Постановлением ЦК КПСС и Совмина от 28 мая 1954 г. была введена должность Главнокомандующего Войсками ПВО страны – заместителя министра обороны, что подчёркивало значимость противовоздушной обороны. Закончилось формирование трёх родов войск: авиации ПВО, зенитных ракетных и радиотехнических войск. Были ускорены работы по С-75 и К-15. 30 декабря 1954 г. была принята на вооружение первая ракета «воздух-воздух» К-5, разработанная в КБ-1, и задана разработка сразу трёх новых – К-6, К-7 и К-8, последняя из которых стала основой для эффективных комплексов перехвата с самолётами Як-25, Як-28, Су-11 и Су-15. После саммита «большой четвёрки» летом 1955 г. у советского руководства, судя по всему, были опасения, что Д. Эйзенхауэр, не добившись согласия на свой план «Открытого неба», попытается ввести этот режим де-факто. Действительно, в то время завершалась разработка разведчика U-2, первые полёты которого над Ленинградом и Москвой состоялись 4 и 5 июля 1956 года (то есть были приурочены к Дню независимости США). Впервые после 1943 г. над столицей СССР летал самолёт противника, чему не могли помешать ни система С-25, ещё не поставленная на боевое дежурство, ни имевшиеся в строю перехватчики МиГ-17ПФ и МиГ-19П. Естественно, последовали ответные шаги. 19 марта 1956 г. конструкторским бюро А.И. Микояна и П.О. Сухого было поручено создание скоростных и высотных перехватчиков (Е-150, Е-152 и Т-37) с ракетами К-9. Одновременно была задана разработка двух новых ЗРК – С-125 и С-175. Первый предназначался для перехвата низколетящих целей и оказался таким же долгожителем, как и С-75. Второй был очередной попыткой создания «длинной руки», но имел более скромные возможности, чем ЗРК «Даль» С.А. Лавочки- на, который проектировался с 1955 по 1960 год, должен был поражать цели на расстоянии до 280 км, но в итоге так и не был создан.
Самые важные решения, позволившие «закрыть» воздушное пространство СССР, были приняты в 1958 году. Речь идёт о системах С-155 (авиационный комплекс перехвата с самолётом МиГ-25 и ракетами К-40) и С-200 (ЗРК дальнего действия), однако их поступление в войска ПВО относится к концу 1960-х годов, когда характер угроз принципиально изменился. На роль главного средства нападения выдвинулись баллистические ракеты, борьба с которыми стала прерогативой систем ПРО, а пилотируемая авиация заняла свою нишу – гипотетические боевые действия на доядерной фазе конфликта и локальные войны, в которых противостояние воздушной мощи и ПВО приобрело политическое значение. В каждом из этих противостояний был свой символ: во Вьетнаме – С-75, в «войне на истощение» на Ближнем Востоке в 1969–1970 годах – С-125, в октябрьской войне 1973 года – «Квадрат» (экспортная модификация ЗРК «Куб»), в Афганистане – переносной ЗРК «Стингер». Локальные войны спасли стратегическую авиацию как вид оружия, когда выяснилось, что она – единственный компонент триады СЯС, который может быть применён в неядерном конфликте. В противостоянии на главном фронте «холодной войны» на рубеже 1960-х – 1970-х годов был определён облик современных средств ПВО. Необходимость для сил общего назначения выжить в доядерной фазе конфликта потребовала создания новых средств войсковой противовоздушной обороны. В результате появились комплексы «Тор», «Бук» и другие современные ЗРК. Требования поражать малоразмерные скоростные цели во всём диапазоне высот, в том числе самых малых, и возможность перехвата не только аэродинамических, но и баллистических целей определили параметры советского проекта С-500У (унифицированного для Войск ПВО, Сухопутных трёх видов Вооружённых Сил) и американского SAM-D. Из первого в итоге получилось три комплекса (С-300П, С-300В и С-300Ф соответственно), из второго – «Пэтриот» (одновременно в США, как уже отмечалось, формировался облик системы AEGIS). Именно с этими системами сверхдержавы завершили «холодную войну». События начала 1980-х годов поставили под сомнение концепцию полномасштабной ПВО. Толчком к кризису стало поражение израильскими ВВС сирийской ПВО «Феда» в долине Бекаа (Ливан). Эта система в своей основе была советской. Она включала в себя ЗРК С-75М «Волга», С-125М «Печора», «Куб» («Квадрат») и входившие с ними в комплект самоходные установки разведки и наведения (СУРН), стационарные радиолокационные станции (РЛС), несколько комплексов войсковой ПВО «Оса», зенитные самоходные установки (ЗСУ) «Шилка», средства РЭБ. Вместе с сирийским персоналом эту технику обслуживали советские офицеры. Однако 9–11 июня 1982 г. израильтяне уничтожили 19 сирийских зенитно-ракетных дивизионов и ещё четыре вывели из строя. При нанесении этого массированного удара не был потерян ни один самолёт. Технология поражения Израилем систем ПВО оказалась новаторской. Она включала в себя:
1. Проведение перед нанесением удара всех видов разведки (радиотехнической, радиолокационной, телевизионной) специально оборудованными самолётами ДРОЛО (дальнего радиолокационного обнаружения). Они засекали рабочие частоты РЛС и аппаратуры наведения сирийских ракетных комплексов. Самолёты-разведчики, вызывая на себя огонь сирийских ЗРК, тем самым отводили его от боевых сил.
2. Широкое применение беспилотных самолётов-разведчиков AQM-34, Mastiff и Scout. Летая над позициями противника, они вели прямую телевизионную трансляцию изображения на командные пункты, благодаря чему израильское командование принимало безошибочные решения о нанесении ракетных ударов. Для выполнения этой задачи некоторые модификации дронов были оборудованы ТВ-камерой и системой связи, способной передавать диспетчеру на земле непрерывный поток изображений. Другие модификации были оборудованы отражателями РЧ-излучения, которые имитировали излучение такой интенсивности, как будто это были ударные самолёты. Некоторые беспилотные летательные аппараты были оборудованы лазерными целеуказателями для подсветки целей, предназначенных для атаки ракетами с лазерным наведением.
3. Использование Израилем ложных целей «Шимшон» (Tactical Air-Launched Decoy). На экране РЛС они создавали отметку полноразмерного самолёта, что позволяло засечь частоты РЛС.
4. Использование БПЛА для вскрытия позиций системы ПВО. Итоги «сражения в долине Бекаа» вызвали тревогу у руководства СССР. По свидетельству военных специалистов, принимавших участие в формировании этой группировки, такой плотной концентрации ракетных и артиллерийских сил ПВО не было даже на территории Советского Союза. Возникли опасения, что НАТО способно повторить аналогичную операцию против группировки Москвы на европейском театре военных действий.
Одним из выводов, сделанных тогда СССР, стала необходимость развития систем РЭБ. Решения, принятые в то время, позволили создать базу современного российского потенциала, который высоко оценивается иностранными специалистами. В то же время разгром израильской авиацией сирийской ПВО в долине Бекаа вызвал у одних специалистов эйфорию, а у других – вопрос: можно ли на основе этого опыта строить оценки для гипотетического столкновения НАТО и Варшавского договора.
Период после окончания «холодной войны» на первый взгляд представлялся триумфом воздушной мощи, символами которого считаются две войны в Персидском заливе (1991 и 2003 годов) и операция НАТО против Югославии в 1999 году. Между тем некоторые теоретики воздушной мощи призывают относиться к результатам этих кампаний критически. Ресурсы системы ПВО Ирака были истощены в многолетней войне с Ираном и отсутствием технического обслуживания и ремонта. Противовоздушная оборона Югославии к 1990-м годам сильно устарела. Единственным современным средством были истребители МиГ-29. По утверждению заместителя государственного секретаря Строуба Тэлботта, администрация Уильяма Клинтона чётко дала понять Б.Н. Ельцину, что поставки в Югославию современных средств ПВО (прежде всего С-300) окажут «разрушительный эффект» на российско-американские отношения [Lambeth 2001: 159] (схожие оценки повторились в XXI в. вокруг поставок С-300 в Иран и Сирию). Даже в таких условиях в Югославии авиация НАТО действовала с осторожностью. В частности, в районе Белграда применялись только крылатые ракеты и малозаметные В-2. Тем не менее и это не стало гарантией безопасности для западных сил. 28 марта 1999 г. ПВО Югославии, оснащённая технологиями 1960-х годов, сумела сбить малозаметный американский истребитель F-117. Эти события ускорили рывок в области ПВО, совершённый Россией и Китаем. Быстрый прогресс в системах противовоздушной обороны двух стран потребовал от США поиска ответа в сфере воздушной мощи. В 2004 г. главнокомандующий американскими силами в Европе генерал У. Кларк писал: «Через 10–20 лет военное доминирование США сохранится, если только у вероятного противника не появится мощная противоспутниковая система или не будет секретно произведена установка сети надёжно защищённых, большей частью находящихся под землей мощных лазеров, способных уничтожать американские самолёты и ракеты. Эти угрозы позволят потенциальному противнику бросить прямой вызов военному реформированию Соединённых Штатов и вернуть войны к реалиям XX века – большей численности вооружённых сил и большим потерям». Перелом наступил после окончания «пятидневной войны» вокруг Южной Осетии (август 2008). По её итогам министр обороны США Р. Гейтс опубликовал программную статью «Сбалансированная стратегия», в которой высказал три новые для американского военного планирования идеи:
1. США переоценили роль высокоточного оружия. Российская армия продемонстрировала способность «варварски, но эффективно» блокировать действия американских высокоточных систем и низкую степень уязвимости своей авиации для информационно-космических систем Соединённых Штатов.
2. Революция в военном деле не отменяет роли обычных вооружений. Эффективность высокоточного оружия может снизиться, если противник применит обычные вооружения для тотального, а не селективного поражения целей.
3. Все предыдущие противники США играли по установленным Вашингтоном правилам. Ни Ирак, ни Югославия, ни афганские талибы не предприняли ни одной акции возмездия против союзников Соединённых Штатов или их граждан. В борьбе с более серьёзными противниками ситуация может измениться, поэтому Вашингтону могут понадобиться региональные союзники, обладающие крупными силами общего назначения.
Размышления Р. Гейтса созвучны публикациям ряда американских экспертов о нарастающей зависимости американских вооружённых сил от телекоммуникационных систем. Для борьбы с противником, обладающим мощной системой ПВО и другими средствами противодействия (включая ядерное оружие), высокоточное оружие подходит мало. Прежде всего, американцы должны были найти ответ на проблему китайского потенциала противодействия доступу, о котором речь шла выше. Перераспределение сил в сторону Азии (Rebalance to Asia), о котором президент Барак Обама объявил в ноябре 2011 года, требовал «свободы рук», которую сковывал потенциал Китая. В июле 2009 г. Гейтс поручил ВВС и ВМС совместно выработать новую оперативно-стратегическую концепцию. Задача обеспечить возможность проецирования силы в условиях противодействия доступу на театр военных действий была включена в «Стратегические указания о обороне», подписанные президентом в январе 2012 года. К осени 2012 г. четыре ведомства (армия, ВМС, ВВС и корпус морской пехоты) совместными усилиями выработали концепцию «Воздушно-морское сражение» на случай конфликта с сильным противником, обладающим ядерным оружием или высокотехнологичными обычными вооружениями, потенциалом воспрепятствования доступу, включая интегрированную систему ПВО. Очевидные кандидаты на эту роль – Китай, Россия и в определённой степени Иран. Предполагается, что союзники США не располагают достаточной стратегической глубиной, а противник имеет стратегические преимущества на театре военных действий и может рассчитывать быстро добиться первого успеха. В этих условиях риск эскалации конфликта высок, завоевание господства в воздухе проблематично, но Соединённые Штаты всё равно рассчитывают захватить инициативу в нём, господствовать в киберпространстве и иметь преимущества на море (последнее даёт им возможность проецировать силу по различным направлениям, действуя асимметрично). Таким образом, США стремятся одновременно минимизировать и ресурсы, и риски, что усложняет реализацию предложенной концепции. Сохраняется стремление США локализовать конфликт во времени и пространстве. При этом политическая цель – не победить противника в военном отношении, а обесценить результаты его первых военных успехов (denial) и завершить конфликт на условиях, отвечающих интересам Соединённых Штатов, с восстановлением и устойчивым поддержанием выгодного им баланса сил в регионе, уравновешивающим временное усиление региональной державы. Модель предполагает комплексный характер действий, то есть США намерены выбирать ту сферу, где они сильнее, и уклоняться от борьбы там, где им невыгодно (на суше). Основная форма применения силы – «хирургические удары» по «системе систем» противника, которая считается его «ахиллесовой пятой». Главный объект воздействия – средства разведки (ISR) и управления противника. Поскольку считается, что никакой первый удар не может нанести силам Соединённых Штатов на театре военных действий критический ущерб, главной задачей становится «ослепление» противника, создание ситуации, в которой он не сможет принимать правильные военные решения, поскольку не может адекватно оценивать результаты своих действий на поле боя и ударов по критическим объектам. Важную роль должны играть барражирующие боеприпасы, способные длительное время находиться в воздушном пространстве, самостоятельно вести поиск и поражать стационарные и подвижные цели, то есть решать задачи, возлагаемые ныне на дорогостоящие малозаметные бомбардировщики. В целом данная концепция должна продемонстрировать способность США эффективно вмешиваться в региональные конфликты и в конечном счёте определять их исход. Её очевидный даже для сторонников недостаток – высокие риски эскалации в конфликте с противником, обладающим ядерным оружием.
Попыткой США выйти из обозначившегося стратегического тупика стала «Третья стратегия компенсации» (Third offset strategy). Термин «стратегия компенсации» ввёл в 1991 г. будущий министр обороны США Уильям Перри. По мере успехов модернизации вооружённых сил России и КНР администрация Б. Обамы в середине 2010-х годов вновь обратилась к этому термину. В апреле 2013 г. Совет директоров Центра за новую американскую безопасность (Center for New American Security) возглавил Р. Уорк, чью кандидатуру утвердил президент США. Именно он официально предложил термин «третья стратегия компенсации». Первыми двумя в Соединённых Штатах ретроспективно считают концепции периода «холодной войны», направленные на обесценивание потенциала обычных вооружений СССР – «массированное возмездие» 1950-х и «революция в военном деле» 1970-х годов. В сентябре 2013 г. Центр за новую американскую безопасность издал доклад «Технологии, меняющие правила игры, и новая оборонная стратегия США». В нём определены пять технологических сфер, прорывы в которых могут повлиять на военную область: 1) адаптивные технологии; 2) автоматизированные системы; 3) использование направленной энергии; 4) кибертехнологии; 5) модификация возможностей человека. Окончательно идею СК-3 сформулировал министр обороны США Ч. Хейгел 15 ноября 2014 года, после завершения первой фазы военного конфликта в Донбассе, на Национальном оборонном форуме имени Р. Рейгана (Сими-Вэллей, Калифорния). Он назвал её «Оборонная инновационная инициатива» (Defense Innovation Initiative). Целью инициативы провозглашён поиск инновационных способов сохранения военного превосходства США в XXI веке, а её основными компонентами должны были стать:
– запуск новой программы LRRDPP (Long-Range Research and Development Planning Program) по выявлению, разработке и постановке на вооружение прорывных технологий и образцов вооружений и военной техники;
– возобновление практики проведения военных игр (wargaming) в целях формирования более чёткого представления о будущей военно-политической и стратегической обстановке, формах и методах ведения боевых действий;
– разработка новых оперативно-тактических концепций;
– усовершенствование системы оборонных закупок.
9 февраля 2015 г. первый заместитель министра обороны Р. Уорк издал меморандум о подготовке обширного плана военных игр для восстановления навыков, «атрофировавшихся в последние годы». Предполагалось проводить военные игры с тремя временными горизонтами: ближне- (5 лет), средне- (5–15 лет) и долгосрочным (более 15 лет). Военная игра с долгосрочным временным горизонтом планировалась под эгидой Управления комплексных оценок (Office of Net Assessment) – аналитической структуры, подчинённой министру обороны США. В «Стратегии национальной безопасности США» 2015 г. говорилось: «Мы будем защищать наши инвестиции в базовые силы и средства, такие как силы ядерного сдерживания, а также наращивать инвестиции в ключевые сферы, такие как киберпространство; космические технологии и средства разведки. Мы будем развивать нашу научную и технологическую базы для обеспечения превосходства в возможностях, необходимых для достижения победы над любым противником». В «Национальной военной стратегии» США от июня 2015 г. распространение технологий обозначено в качестве одной из трёх важнейших черт современной стратегической обстановки наряду с глобализацией и демографическими сдвигами. Центром этой концепции должна стать технология подавления систем ПВО, возможно, в духе концепции «роя» (swarm). Её авторы, исходя прежде всего из резкого удорожания боевых самолётов, включая самый массовый их вид – истребители (F-22 и F-35 оказались слишком дорогими даже для Соединённых Штатов), а также из возможностей роботизации, предлагают радикально пересмотреть подходы к авиации будущего. Основную тяжесть боевой работы предлагается возложить на связанную в информационную сеть группу малогабаритных дешёвых беспилотников нового поколения, имеющих и разведывательные, и ударные возможности. Атакуя подобно пчелиному рою, эти аппараты смогут разрушать современные интегрированные системы ПВО потенциальных противников, подавляя как информационные, так и огневые средства. Уничтожение же самого «роя» благодаря сетевой организации управления и информационного взаимодействия внутри него будет крайне сложной задачей. Эта концепция может стать одним из самых серьёзных вызовов для стран, обладающих мощными системами ПВО, включая КНР и Россию.
Поединок воздушной и противовоздушной мощи, «меча» и «щита», продолжается уже более ста лет и далёк от завершения. Напротив, результаты быстрого прогресса в средствах ПВО, достигнутого в начале XXI века, можно будет оценить только по итогам регионального военного конфликта. В настоящее время, несмотря на широкую рекламу производителей средств ПВО и ПРО, сделать вывод об их реальной эффективности невозможно. Все опубликованные сведения основаны на результатах полигонных испытаний, не в полной мере соответствующих реальным условиям. В современных условиях такой конфликт может напоминать локальные войны второй половины ХХ века (к примеру, конфликты в Индокитае или на Ближнем Востоке в период «холодной войны»), а может стать первым прямым столкновением великих держав после Второй мировой войны. Эта война не обязательно будет тотальной, как мировые столкновения ХХ века, она может напоминать вялотекущие войны раннего Нового времени – Итальянские, Тридцатилетнюю или «войны за наследства» XVIII века. В этом смысле реалистичным сценарием выглядят войны, описанные в романе-антиутопии Дж. Оруэлла «1984», в которых великие державы ведут длительные (несколько десятилетий) боевые действия невысокой интенсивности с воздушными дуэлями и применением атомных бомб ранга «хиросимской». В подобных конфликтах противовоздушная мощь может отчасти нивелировать достижения авиации, достигнутые в ХХ веке, вернув боевые действия на сухопутные и морские театры военных действий. Однако пока это гипотетический сценарий, хотя Сирийская война 2011–2018 гг. уже близко подошла к «оруэлловской» модели. Важнее другое. Реальная эффективность ПВО носит пока гипотетический характер, в то время как возможности воздушной мощи доказаны практикой. Теоретически здесь могут быть два варианта развития событий, удивительно напоминающие сценарии А.В. Лапчинского 1935 года. Первый – создание мощной системы ПВО, возможно, за счёт использования новых принципов. Второй – снижение роли ПВО и возвращение к идее «манёвра в глубину» – то есть воздушная дуэль ВВС противников (облегчённый вариант концепции Дж. Дуэ). Возможными полигонами для апробации этой стратегии станут гипотетические столкновения США и КНР в Азии или России и США на постсоветском пространстве.
Василий Веселов - старший преподаватель МГУ. Алексей Фененко - доктор политических наук
Источник: журнал "Mеждународные процессы" №2 2019
