1 августа 2018 г. в небе над ВосточноКитайским морем появилась группа боевых самолётов США – два стратегических бомбардировщика Военно-воздушных сил (ВВС) B-52H и два противолодочных самолёта Военно-морских сил (ВМС) P-8A. Это на первый взгляд рутинное событие имело две особенности. Во-первых, американские самолёты демонстративно, без официального предупреждения, вошли в пределы установленной Китаем «опознавательной зоны ПВО» (air defense identification zone, ADIZ) в районе спорных островов Сенкаку (Дяоюйдао). Во-вторых, это произошло в праздничный день – годовщину создания Народно-освободительной армии Китая (НОАК). Данное событие воскрешает в памяти «безнаказанные полёты» над территорией СССР в начале «холодной войны», которые иногда также были приурочены к советским праздникам. Несмотря на различие в правовом статусе (спорные острова и международно признанная суверенная территория Советского Союза), смысл этих демонстраций идентичен: показать превосходство воздушной мощи над ПВО противника. Именно подобные действия США побудили СССР принять ряд решений – и по «оргвыводам» в отношении руководства войсками противовоздушных сил, и по созданию новой техники. Тем не менее прекратить нарушения советского воздушного пространства удалось лишь в 1960 году. Демонстративная безнаказанность подобных полётов должна вновь и вновь подтверждать превосходство воздушной мощи как инструмента внешней политики. На протяжении последних ста лет мир живёт в условиях господства концепции «воздушной мощи» (air power), разработанной итальянским генералом Джулио Дуэ в 1921 году. Она предусматривала достижение победы посредством стратегических бомбардировок: поражение авиацией ключевых городов противника после достижения господства в воздухе. Между тем до настоящего времени практически неисследованным остаётся вопрос о том, является ли это оружие «абсолютным» (подобно ядерному) и что можно противопоставить таким действиям, возможно ли организовать эффективную противовоздушную оборону, способную нейтрализовать военно-воздушные силы противника. Одной из перспективных и мало изученных проблем современных международных отношений выступает вопрос о создании противовоздушной мощи. Под этим термином авторы понимают не просто прикрытие комплексами ПВО отдельных объектов или вооружённых сил (эта задача технически была решена ещё в годы Первой мировой войны, и с тех пор её решение постоянно совершенствуется). Главная проблема заключается в создании полноценной системы защиты всей территории страны, способной успешно отразить массированное воздушное наступление противника. Иначе говоря – не просто нанести авиации противника неприемлемый ущерб, а полностью и без существенных потерь уничтожить его ВВС, что предполагает не только оборонительные, но и наступательные действия против авиации противника в воздухе и на земле. Создание подобного потенциала действительно было бы «революцией в военном деле», автоматически ликвидировав «воздушную мощь» и вернув решающую роль в войне сухопутным и морским средствам.
Между двумя видами мощи – воздушной и противовоздушной – есть много общего: авиация (не только истребительная, но и ударная) является частью и того и другого; в обоих случаях необходима ситуационная осведомлённость об обстановке в воздушном пространстве; одинаковой, а зачастую общей, является инфраструктура (наземная, информационная); во многих государствах (в том числе в современной России) эти компоненты мощи объединены организационно. Вместе с тем важное различие присутствует в политических задачах. Воздушная мощь служит одним из инструментов продолжения политики по К. Клаузевицу, её применение призвано лишить противника воли к сопротивлению и заставить его принять продиктованные победителем условия мира. Данная задача решается как в военное, так и в мирное время, будучи одним из элементов стратегического сдерживания. Политические задачи противовоздушной мощи могут быть сведены к двум. Во-первых, это контрсдерживание путём ограничения ущерба, который может быть нанесён воздушной мощью противника. Во-вторых, обеспечение национального суверенитета в его вертикальном измерении. В современных условиях противовоздушная мощь выступает гарантом неприкосновенности пространства над частью земной поверхности, очерченной государственными границами. Проблема вертикального измерения суверенитета теоретически возникла в XVIII в. с первыми трансграничными перелётами аэростатов, но практически значимой стала с появлением в начале ХХ в. летательных аппаратов, которые благодаря двигателям внутреннего сгорания получили возможность свободно определять свои маршруты. При этом выяснилось, что территория государства должна рассматриваться как трёхмерное пространство, в отличие от привычного представления о плоскости, по краям которой можно создавать укрепления. Проблема незримых границ не решена до сих пор, поскольку неурегулированным остаётся вопрос о вертикальных пределах государственного суверенитета (как вверху – в атмосфере, так и внизу – в отношении недр). Чикагская конвенция о гражданской авиации 1944 г. утвердила полный суверенитет государства над его воздушным пространством. Договор по космосу в 1967 г. провозгласил космос достоянием всего человечества, не подлежащим присвоению ни в какой форме. В то же время где заканчивается одно пространство и начинается другое – международным правом до сих пор не установлено, хотя попытки сделать это предпринимаются уже давно. Французские юристы начала ХХ века (в первую очередь П. Фошиль) предлагали ограничить вертикальный суверенитет размерами самого высокого здания, построенного человеком (в то время – Эйфелева башня) или условной величиной в 500 метров. При этом они руководствовались на первый взгляд наивной, но в действительности здравой логикой – суверенитет заканчивается там, где его нельзя обеспечить с помощью силовых структур государства. Закрепить этот подход на уровне международного права тогда не удалось, хотя средства пресечь несанкционированную деятельность в воздухе уже существовали. Они были продемонстрированы через год после провала дипломатической конференции 1910 года. Осенью 1911 г. в Ливии состоялось рождение не только военной авиации, но и сил ПВО. Уже на третий день воздушных операций итальянцы столкнулись с огнём импровизированных зенитных средств турок, открывших счёт боевым потерям ВВС. В Балканских войнах 1912– 1913 гг. противоборство авиации и ПВО приобрело двусторонний характер. С учётом этих первых уроков, быстрого технологического развития и отсутствия международно-правового регулирования все развитые государства начали принимать односторонние меры для обеспечения суверенитета в воздушном пространстве, вводя локальные ограничения на полёты. Первой в ноябре 1911 г. это сделала Франция, вопреки прежним собственным призывам к свободе передвижения в воздухе. Аналогичные шаги предприняли Великобритания и Германия. В России постановлением Совета министров от 16 (29) ноября 1912 г. были установлены запретные для полётов зоны вблизи отдельных участков государственной границы. Введённый с 1 (14) января 1913 г. запрет распространялся на всех иностранных воздухоплавателей, предварительно не получивших от российских властей разрешение на пересечение государственной границы. По своему характеру эти меры близки к современным опознавательным зонам ПВО. Согласно указанному постановлению правительства, при попытке незаконного проникновения в воздушное пространство Российской империи и невыполнении требований к немедленной посадке по летательному аппарату мог открываться зенитный огонь. Такое предупреждение не было блефом – первые опытные стрельбы из трёхдюймовых полевых пушек по движущимся воздушным целям (аэростатам) были проведены в России в 1908 году. Уже в 1914 г. развернулась полномасштабная воздушная война. О её размахе говорит тот факт, что в воюющих странах за четыре года было построено более 150 тыс. самолётов (для сравнения – в Ливию в 1911 г. было отправлено 9 машин). В ходе Первой мировой войны авиация освоила все известные боевые функции, включая стратегические бомбардировки городов в глубине территории противника. Масштаб угрозы с воздуха потребовал экстренной выработки мер противодействия. Началось создание систем ПВО вокруг важнейших объектов, в первую очередь столиц государств. В России первым таким объектом стало Царское Село – место постоянного пребывания семьи императора. В создании средств ПВО лидерство взяла Великобритания, что вполне закономерно с учётом политической значимости бомбардировок, из-за которых страна впервые в своей истории перестала ощущать себя в безопасности. К концу войны в состав противовоздушной обороны Лондона входили замкнутые в единый контур средствами управления и связи эскадрильи истребителей, батареи зенитных орудий калибра до 102 мм, аэростаты заграждения, а также обеспечивавшие информационное поле передовые посты визуального наблюдения, прожекторы и звукоуловители – то есть уже присутствовали все основные элементы современных систем ПВО. Тем не менее практический вклад стратегических бомбардировок в исход Первой мировой войны был пренебрежимо мал; соответственно, оценить реальное военное значение и политическую роль ПВО было ещё невозможно. Недооценка таких возможностей привела к появлению в начале 1920-х годов радикальных взглядов на возможности воздушной мощи. Одновременно началась продолжающаяся по настоящее время дискуссия о соотношении потенциала ПВО и наступательной авиации, ставшая одним из направлений традиционного спора о «мече» и «щите».
Вопрос о теории противовоздушной обороны впервые был поставлен в 1930-х годах. К примеру, советский комбриг А.Н. Лапчинский указывал, что «во время мировой войны противовоздушная оборона отдельных пунктов была достаточно успешна, как, например, об этом свидетельствует ПВО Парижа и Лондона. Однако быстрый прогресс в развитии истребительной и бомбардировочной авиации требовал прикрытия как можно большего количества целей. Такая задача, по мнению А.Н. Лапчинского, не могла быть решена математически. «Уже при таком количестве пунктов чисто арифметическое решение вопроса становится для обороны невозможным. Действительно, если средства, тактически успешно справляющиеся с обороной одного пункта, помножить хотя бы только на 30, – никаких средств не хватит», – писал он. А.Н. Лапчинский полагал, что противовоздушную оборону можно организовать двумя путями. Первый – «манёвр из глубины», то есть нанесение собственной авиацией контрудара по вторгнувшимся ВВС противника. Вторая – «манёвр в глубину», со стремительным наступлением на вражескую территорию. «Воздушноземное наступление привлекает к себе, как магнит, не только сухопутные резервы, но и воздушные силы». Таким образом, советский теоретик первым обосновал тезис, что лучшая воздушная защита – это ведение воздушных боёв на территории противника. Одновременно с теорией в межвоенный период быстро развивалась материальная база ПВО. Если артиллерия 1939 г. мало отличалась от 1918 г. (главной новацией стало появление эффективных автоматических пушек калибра 37–40 мм), то возможности авиации существенно возросли за счёт скорости и высоты полёта истребителей. Подлинная революция произошла в информационном компоненте ПВО благодаря внедрению трёх новых технологий: радиолокаторы для обнаружения воздушных целей, радиолокационные станции орудийной наводки для зенитной артиллерии и радиовзрыватели для снарядов. Первая резко расширила возможности обнаружения целей по сравнению с прожекторами и звукоуловителями – высокая дальность обеспечила достаточное время для предупреждения действий истребительной авиации, а независимость от погодных условий повысила надёжность применения. Вторая и третья существенно повысили эффективность огня зенитной артиллерии и, соответственно, экономию боеприпасов. Параллельно начали развиваться и меры противодействия – технологии радиоэлектронной борьбы (РЭБ), в том числе для подавления радионавигационных средств бомбардировочной авиации. Перечисленные инновации внедрялись с середины 1930-х годов в Великобритании, Германии, США и СССР при определённом лидерстве первых двух (в Советском Союзе успехи были достигнуты в основном в средствах обнаружения). В ноябре 1932 г. премьер-министр Великобритании С. Болдуин в парламенте озвучил представление британцев: «Бомбардировщик всегда прорвётся». Из этого следовало, что лучшей обороной является наступление, по сути – основа идеи ядерного сдерживания. В межвоенный период страхи перед возможным воздушным нападением, основанные на воспоминаниях о Первой мировой войне, усиливала угроза возможного применения химического и зажигательного оружия, а также зловещий пример испанской Герники.
С одной стороны, эти страхи стимулировали инновации в сфере ПВО, а с другой – служили аргументом в пользу политики умиротворения. За исключением применения химического оружия, эти страхи оправдались на второй год Второй мировой войны во время «Битвы за Англию», которая в то же время опровергла «формулу Болдуина». Опыт Второй мировой войны (в первую очередь «Битва за Англию» и оборона Германии от воздушного наступления союзников) потребовал пересмотра базовых представлений о соотношении воздушной мощи и ПВО, сформулированных Дж. Дуэ и его единомышленниками (У. Митчеллом, Х. Тренчардом и другими). С одной стороны, предпринятая Люфтваффе попытка воздушного блицкрига летом – осенью 1940 г. развивалась по канонам теоретиков воздушной мощи. Сконцентрировав максимум сил (три воздушных флота, более 4 тысяч самолётов), немцы попытались добиться быстрой победы – капитуляции только что пережившей шок Дюнкерка Великобритании, что означало бы окончание войны. Первой целью, также в соответствии с канонами, была избрана воздушная мощь противника; наносились интенсивные удары по авиабазам, объектам ПВО и предприятиям авиационной промышленности. После разгрома Истребительного командования Королевских ВВС немцы собирались выдвинуть политические условия капитуляции, а в случае отказа – начать удары по городам. Отметим, что первая попытка реализовать на практике рекомендованный Дуэ рецепт завоевания господства в воздухе была предпринята годом ранее, 27 июня 1939 года, против группировки советских ВВС на реке Халхин-Гол. При этом был получен важный урок – ключевую роль в противовоздушных операциях играет информация: успех сопутствовал японцам только там, где диверсанты смогли перерезать провода, соединявшие посты воздушного наблюдения с аэродромами. На Британских островах немецкой авиации противостояли более совершенные информационные средства: лучшая на тот момент сеть РЛС обнаружения (Chain Home), дополненная акустическими, инфракрасными и визуальными средствами. Фактор внезапности, на который указывал Дуэ и который использовали в Монголии японцы (заметим, без санкции политического руководства), в данном случае отсутствовал – война шла уже почти год. Не добившись решения первой задачи – завоевания господства в воздухе, немцы в сентябре 1940 г. переключились на другую – удары по городам, рассчитывая, что панические настроения среди гражданского населения принудят правительство к капитуляции. Тем не менее истребительное командование, пусть и оказавшееся на грани исчерпания ресурсов, вместе с наземными средствами ПВО смогло оказать настолько значимое сопротивление, что в конце октября наступление Люфтваффе было свёрнуто (хотя налёты, эпизодически достаточно мощные, продолжались до 1944 года). Политический результат оказался противоположным ожиданиям: вместо капитуляции противника немцы лишились возможности прийти к какому-либо компромиссу («почётному миру»). Стало ясно, что стратегия Геринга провалилась. Ответное воздушное наступление (первые налёты на Берлин были предприняты Королевскими ВВС ещё во время «Битвы за Англию») принудило Третий рейх к попытке организовать полноценную ПВО всей страны. Германия не имела стратегической авиации, необходимой для поражения британских бомбардировщиков типа «Галифакс», «Стирлинг», а затем «Ланкастер» на их базах. Поэтому осенью 1940 г. генерал Йозеф Каммхубер предложил проект организации системы ПВО Германии, которая получила название «линии Каммхубера». Наличие опытных специалистов по радиотехнике и мощной промышленной базы позволило обеспечить её необходимыми информационными средствами.
К середине 1942 г. «линия Каммхубера» по всей длине от Швейцарии до Норвегии состояла из наблюдательных зон, оборудованных радиолокационными станциями «Вюрцбург» и «Фрейя», а также системой прожекторов, зенитных батарей и аэродромов для ночных истребителей. Позже в неё были встроены «зенитные башни Люфтваффе»: большие наземные бетонные сооружения, оснащённые крупнокалиберной артиллерией ПВО для защиты стратегически важных городов от воздушных бомбардировок, координации системы воздушной обороны и организации бомбоубежищ [Westermann 2001]. Однако благодаря развитию средств РЭБ Королевским ВВС уже в 1943 г. фактически удалось прорвать немецкую ПВО. Поэтому начиная с 1944 г. руководство Рейха делало ставку на «оружие возмездия» – «самолёты-снаряды» «Фау-1» (V-1) и управляемые баллистические ракеты «Фау-2» (V-2), предназначенные для нанесения ударов по территории Великобритании. Одновременно Германия запустила программу «Везувий» по созданию зенитных управляемых ракет (ЗУР). Прошли испытания дальняя ЗУР «Вассерфаль» и две ЗУР для средних высот – «Шметтерлинг» и «Рейнтохтер». Были созданы маловысотная ЗУР «Энциан» и зенитный неуправляемый ракетный снаряд «Тайфун». Для авиации небольшими партиями были выпущены два типа управляемых ракет «воздух-воздух»: Х-4 и Hs-298 с наведением по проводам и радиоканалу соответственно. Однако Германия опоздала с их запуском в серийное производство весной 1945 года. В ходе Второй мировой войны усилился фактор, который Дуэ недооценил, – развитие наземных средств ПВО. Итальянскому генералу казались невозможным ни достигнутая на практике высокая концентрация зенитной артиллерии, ни создание эффективных средств обнаружения – не только прожекторов, известных ещё по Первой мировой войне, но и радиолокаторов наземного и воздушного базирования, которые в ходе Второй мировой войны совершили резкий качественный рывок в своём развитии. Концентрации зенитного огня удалось добиться благодаря интеграции станций орудийной наводки (английские GL МкII, американские SCR-584, их советские аналоги СОН-2 и СОН-4) с вычислительными устройствами – приборами управления артиллерийским зенитным огнём (ПУАЗО), механическими предшественниками современных ЭВМ. Новые технические средства породили новую отрасль знаний – науку об управлении. Основоположник кибернетики Норберт Винер, занимавшийся во время войны вопросами наведения зенитных орудий, признавался, что именно эта работа, особенно проблема взаимодействия человека-оператора с вычислительной машиной, мотивировала его на создание основ новой науки, изложенных в вышедшей в 1948 г. знаменитой книге [Wiener 1948].
Осмысление уроков противостояния воздушной и противовоздушной мощи во Второй мировой войне имело несколько серьёзных последствий, существенно повлиявших на развитие событий в период «холодной войны». Во-первых, это стремление обойти сверху преграду в виде ПВО, ставшее стимулом к освоению космоса. В 1945 г. созданием неуязвимых средств нападения занялось подразделение самолётостроительной фирмы «Дуглас», получившее название RAND (Research and Development). 2 мая 1946 г. RAND выпустил свой первый продукт – подготовленный по заказу ВВС армии США отчёт о НИР «Предварительный проект экспериментального космического корабля для полётов вокруг Земли». Его авторы считали, что «военное значение вывода аппаратов на околоземные орбиты обусловлено в первую очередь тем обстоятельством, что средства защиты от воздушного нападения быстро совершенствуются». Во-вторых, создание ядерного оружия позволило вернуться к исходной идее Дж. Дуэ – нанесению максимально возможного ущерба противнику в самом начале войны с тем, чтобы избежать затягивания боевых действий. Именно так ставился вопрос в первом из известных сегодня документов послевоенного планирования применения вооружённых сил США – меморандуме заместителя начальника штаба ВВС генерал-майора Л. Норстэда, направленном 15 сентября 1945 г. руководителю «Манхэттенского проекта» генерал-майору Л. Гровсу. Одним условием успеха считалось наличие достаточной мощи для удара (именно поэтому ВВС интересовались наличными размерами ядерного арсенала США). Другим – отсутствие в тот период у противника эффективной системы ПВО. В-третьих, как зеркальное отражение второго – СССР был вынужден создать вторую (после Германии) полноценную систему ПВО своей территории. После 1945 г. «воздушная мощь» Великобритании и США превратилась в угрозу для Советского Союза. Красная Армия сокрушила сильнейшего сухопутного противника, но теперь ей противостояли сильнейшие военно-воздушные и военно-морские силы мира. В этих условиях пропагандируемый в то время тезис И.В. Сталина о превосходстве «постоянно действующих факторов» над фактором внезапности не мог быть работоспособным без создания противовоздушного потенциала, способного отразить первый удар вчерашних союзников.
В первую очередь необходимо было создать адекватное информационное поле. Великая Отечественная война показала наше серьёзное отставание в приборостроении как от противников, так и от союзников. Несмотря на успехи отечественных учёных и инженеров, создавших в предвоенные годы первые образцы радиолокаторов с высокими тактико-техническими характеристиками, их боевое применение было эпизодическим. Первые шаги в новом направлении были сделаны летом 1943 года, сразу после разрушительных налётов немецкой авиации на промышленные центры Поволжья (Горький, Саратов, Ярославль и другие). 4 июля 1943 г. вышло постановление Государственного комитета обороны (ГКО) № 3686, которым, «учитывая исключительное военное значение радиолокации для повышения боеспособности Красной Армии и Военно-Морского Флота», создавался Совет по радиолокации во главе с членом Политбюро ЦК ВКП(б) Г.М. Маленковым (реальное руководство осуществлял его заместитель – контр-адмирал, будущий академик А.И. Берг). Задачей Совета было «всемерное развитие радиолокационной промышленности и техники, обеспечение создания новых средств радиолокации и усовершенствования существующих типов радиолокаторов, а также обеспечение серийного выпуска промышленностью высококачественных радиолокаторов». В то же время требовалось преодолеть отставание в авиации. Советский Союз оказался единственной великой державой, не создавшей к концу Второй мировой войны своих реактивных самолётов. Мощный отечественный научно-промышленный потенциал, изучение трофейных немецких технологий и своевременное приобретение двух новейших реактивных двигателей в Великобритании позволили достаточно быстро догнать бывших союзников. Командующий войсками ПВО маршал Л.А. Говоров в 1948 г. поставил вопрос о создании барражирующего истребителя-перехватчика, способного долгое время действовать вдали от места базирования, в том числе ночью и в условиях плохой видимости. Такие самолёты были особенно необходимы на Севере, откуда следовало ожидать появления бомбардировщиков противника. Проектирование таких самолётов было поручено КБ А.И. Микояна (И-320) и С.А. Лавочкина (Ла-200). Первую ракету «воздух-воздух» согласно «большому ракетному постановлению» 1948 г. разрабатывал авиаконструктор М.Р. Бисноват (СНАРС-250). Ни один из названных образцов не был принят на вооружение. Начавшаяся «холодная война», а также представления о возможном облике будущего вооружённого столкновения сверхдержав ставили перед отечественной авиацией новые задачи. Первый Берлинский кризис 1948 г. и организованный в то время США и Великобританией «воздушный мост» наглядно продемонстрировали возможности и значение транспортной авиации. Проблема состояла не в том, что угроза эскалации не позволила пресечь снабжение по воздуху блокированного на земле Западного Берлина, а в том, что по интенсивности и уровню организации полётов данная операция значительно превосходила «воздушные мосты» противника, с которыми приходилось сталкиваться во время Великой Отечественной войны (Демянск, Сталинград). За 10,5 месяца (с июня 1948 по май 1949 года) было выполнено более 200 тысяч рейсов, в среднем каждые три минуты приземлялся очередной самолёт. Предполагалось, что возможный сценарий новой мировой войны будет содержать аналог «крестового похода в Европу», предпринятого западными союзниками в 1943– 1944 годах. Его частью должны были стать масштабные перевозки по морю и воздуху, пресечь которые (как свидетельствовал опыт Второй мировой войны) можно, только завоевав господство в коммуникационном пространстве. Вероятность успеха в этой борьбе в конце 1940-х и в 1950-е годы была крайне низкой. Можно предположить, что оценки советским руководством шансов на успех оставались скептическими до конца «холодной войны» (данные, которые позволили бы сделать более определённый вывод, пока отсутствуют). Возможности советской авиации по ведению противовоздушных операций росли одновременно с возможностями США и стран НАТО по обеспечению стратегической мобильности, в том числе за счёт быстрого роста магистральной гражданской авиации, дополняющей военно-транспортную. Ещё на пике войны в Корее, в декабре 1951 года, в США был создан «Гражданский резервный воздушный флот» (Civil Reserve Air Fleet, CRAF), насчитывающий в настоящее время более 500 лайнеров. До окончания «холодной войны» он использовался только во время учений, например, по ежегодной переброске войск в Германию – REFORGER (Return of Forces to Germany). Вместе с тем его первое применение по назначению во время войны в Персидском заливе показало масштабы проблемы, с которой могла столкнуться советская авиация. В ходе операции «Щит пустыни» мобилизованные лайнеры CRAF в течение 165 дней перевезли около 400 тыс. человек и 355 000 тонн грузов на расстояние около 10 000 км. Всего до конца боевых действий на долю CRAF пришлось 60% перевозок личного состава и 25% грузов. Для срыва перевозок такого масштаба потребовались бы специальные возможности – либо наличие авиабаз вблизи воздушных маршрутов противника, либо самолёты с большой дальностью полёта и возможностями самостоятельного поиска и поражения целей. Известны несколько попыток создать такие аппараты, которых (по очевидной аналогии с морскими силами) называли «рейдерами». Они проектировались на базе бомбардировщиков (Ту-135, Ту-4, Ту-22М, Ту-160) или гражданских лайнеров (Ту-144Д)
В 1950-х годах интерес к такой технике был невелик, поскольку война в рамках модели «массированного возмездия» мыслилась как скоротечный обмен ядерными ударами. Зато её актуальность резко возросла в последующие два десятилетия, после перехода США и НАТО к «гибкому реагированию» со значительной доядерной фазой конфликта. Ни одна из попыток сконструировать воздушный рейдер не увенчалась успехом, но даже если бы такие самолёты и были созданы, они, скорее всего, разделили бы участь морских аналогов. Действуя в одиночку над Северной Атлантикой, они оказались бы под прицелом истребительной авиации НАТО, опирающейся на опорные пункты в Норвегии, Шотландии и Исландии, причём последней принадлежала ключевая роль в этой борьбе. С 1943 по 2006 г. в Кефлавике функционировала база противолодочной и истребительной авиации США. Показательно, что после 12-летнего перерыва в бюджете Пентагона на 2018 финансовый год были выделены средства на её восстановление для решения тех же задач, что и во время «холодной войны», – предотвращения прорыва на западные коммуникации в Атлантике российских подводных лодок и стратегической авиации. Невозможность перерезать воздушные и морские коммуникации в период «холодной войны» выдвигала на первое место противодействие использованию противником наземной инфраструктуры. Только так можно было сорвать или хотя бы замедлить сосредоточение группировки противника на театре военных действий. О том, что это является «узким местом» союзников, открыто признал Д. Эйзенхауэр в своих мемуарах, вышедших в 1948 году. Характеризуя потенциальные возможности нового оружия – управляемых ракет, он отмечал: «Вероятно, если бы немцам удалось усовершенствовать это оружие месяцев шесть назад и пустить его в ход, то наше вторжение в Европу было бы крайне затруднено, а возможно, и исключено. Я убеждён, что если бы противник сумел использовать такое оружие в течение этого времени против основных объектов в районе Портсмута, Саутгемптона, то вся операция “Оверлорд” могла бы оказаться перечёркнутой». О том, к чему приводит отсутствие потенциала противодействия проецированию силы на театре военных действий, можно судить по результатам операций в Корее (1950), Персидском заливе (1991) и Югославии (1999). В настоящее время для обозначения такого потенциала используется термин «Противодействие доступу / Воспрещение манёвра» (Anti-Access/Area Denial), введённый в употребление в американской литературе в 2003 году. Занятые в то время «глобальной войной с террором», США неожиданно для себя обнаружили у Китая новые возможности, меняющие региональный баланс сил [Posen 2003; Krepinevich, Watts, Work 2003]. В 2010 г. термин был включён в «Четырёхлетний военный обзор» министерства обороны Соединённых Штатов и с тех пор постоянно присутствует в американских документах. Согласно официальным трактовкам, первый компонент (Anti-Access) должен замедлить развёртывание сил противника либо заставить его действовать с больших расстояний, то есть на невыгодных условиях. Второй компонент (Area Denial) должен лишить противника свободы действий в пространстве, ограничить его манёвр, если не удалось помешать его доступу на театр военных действий9 . Эти новые возможности Китая представляют собой наступательный и оборонительный компоненты противовоздушной мощи и включают в себя два элемента. Первый – средства поражения объектов инфраструктуры в западной части Тихого океана: портов, авиабаз и авианосцев. Второй – интегрированная система ПВО. По оценкам американских специалистов, создав такой потенциал, Китай к середине 2010-х годов приобрёл реальную возможность лишить США доступа на театр военных действий на такой интервал времени, в течение которого конфликт (например, вокруг Тайваня) может подойти к своему завершению.
Василий Веселов - старший преподаватель МГУ. Алексей Фененко - доктор политических наук
Источник: журнал "Mеждународные процессы" №2 2019
