Снова выступает из февральской тьмы образ вольного сына раздольной Кубани, который родился 11 февраля 1941 года, накануне войны, а после службы на солнечной Кубе ворвался в 60-е годы в литературную жизнь Москвы, в русскую поэзию со стихотворением о погибшем отце, и потом отразил самую тёмную пору ХХ века — распад великой державы, но написал: "И вместо точки я поставлю солнце!".
Кузнецов узрел разломы, провалы и прорехи духа, из которых надвигалась тьма, и сам стал, как всадник-гонец из стихотворения "Знамя с Куликова", уходящий от погони и связывающий разрозненные войска, выносить русское знамя из невиданной битвы. Всадник спасал на теле изодранный стяг, "чтоб поздние дети могли латать им великие дали и дыры российской земли". Нашу землю продолжают безжалостно дырявить, а потому объективно роль поэта-провидца должна возрастать, но вся политика СМИ и культурных институтов сегодня такова, что пророки остаются не востребованы. А зря! Вот в кузнецовском стихотворении, посвящённом Станиславу Куняеву, можно найти пророческие строки: "Потому что Третья мировая // Началась до Первой мировой".
Характерно признание Евгения Рейна, поэта совсем иной школы и иного мировоззрения: "Кузнецов, как всякое очень крупное явление, в общем-то, вышел из тьмы, в которой видны некие огненные знаки, которые мы до конца не понимаем. Нам явлен поэт огромной трагической силы, с поразительной способностью к формулировке, к концепции. Я не знаю в истории русской поэзии чего-то (заметьте: не "кого-то", а "чего-то" — А.Б.) в этом смысле равного Кузнецову. Быть может, только Тютчев?! И я нисколько не преувеличиваю. Может быть, и современная критика ещё не понимает поэта. Он — поэт конца, он — поэт трагического занавеса, который опустился над нашей историей… Он силой своего громадного таланта может сформулировать то, о чём мы только догадываемся".
То есть и в чуждом ему лагере признали гениальность Юрия Кузнецова, но СМИ позорно промолчали даже о преждевременной смерти поэта в ноябре 2003 года. Он работал с неистовой силой, отринул все вредные привычки и пустое времяпровождение, писал труд о поэзии, свою главную поэму "Путь Христа", где хотел "представить Христа живым человеком". О плодах сих духовных исканий были разные суждения, но поэма была опубликована в "Нашем современнике" с благословения о. Дмитрия (Дудко).
Вообще, многолетняя работа в этом журнале — особая глава в жизни Кузнецова. Без неё вряд ли сложились многие поэтические судьбы и вряд ли оказалась возможной книга главного редактора "Нашего современника" Станислава Куняева "…И бездны мрачной на краю. Размышления о судьбе и творчестве Юрия Кузнецова", которая увидела свет в нынешнем Году литературы и на сегодня является самым полным и глубоким исследованием удивительной и неразгаданной кузнецовской судьбы. Еще бы — поэт пишет о поэте! Но, откликаясь на неё восторженной рецензией, критик Андрей Канавщиков почему-то решил противопоставить Куняеву мои воспоминания о Кузнецове: мол, я предпочитаю "любить не Кузнецова как конкретного автора, с оригинальным лицом, неповторимым почерком, с собственной биографией", но "придуманную икону…" И в подтверждение этого тезиса приводит мои слова: "Мы сидели с Юрием Кузнецовым в памятном "пестром зале" ЦДЛ в перестройку, когда уже начала трещать держава, и на мой вздох "Не удержать…" Юрий играл желваками и почти кричал: "Нет. Только держава — от Тикси до Кушки. До Кушки!" — со своим комментарием: "Так эмоционально выстраивает собственную вселенную Бобров. Хотя реально нужно ещё поискать другого автора, который бы так много в позднее советское время писал о распаде, разрыве семейных, родовых связей, который бы был столь апокалиптичен, столь бездноцентричен, как Юрий Кузнецов…" А я разве этого не вижу — не описываю силу его апокалиптического лиризма? Но Кузнецов не желал верить в крушение империи! И вообще, почему сегодня у русских литераторов в моде сталкивать друг с другом поэтов, даже глядящих в одну сторону и поющих об одном? Неужели затем, чтобы мы проиграли Третью мировую? Именно об этом и предупреждал поэт в стихотворении "Сухое зло", возвращаясь к образу выносимого из боя знамени:
Копошится звездный муравейник.
Все дороги отягчают дух.
Зло и сухо думает репейник
Обо всем, что движется вокруг.
Цепким зраком он следит за нами,
Хоть о нас не знает ничего.
Всё-таки держи повыше знамя,
А не то он вцепится в него.
Главное о себе Кузнецов сказал сам: "Всё, что касалось меня, я превращал в поэзию и миф. Где проходит меж ними граница, мне как поэту безразлично. Сначала я впитываю мир и вещи мира, как воду губка, а потом выжимаю их обратно, но они уже становятся другого качества". С точки зрения поэтической и философской — Кузнецов неисчерпаем и ещё ждёт своего прочтения. Сегодня не его время, но точку ставить рано, недаром он предвещал:
В этом мире погибнет чужое,
Но родное сожмётся в кулак…
Не знаю, кто как, а я больше всего жду этого спасительного пророчества Юрия Кузнецова.
