Каждый приличный театр имеет Царскую ложу. Но далеко не каждый может похвастать тем, что принимал в ней особ монарших кровей. Особенно, если театр советской постройки. Однако даже и в этом случае не все потеряно, как случилось, например, с Челябинской оперой, открытой в 1954 году. Именно ей 17 ноября выпала честь принимать Великую княгиню Марию Владимировну Романову.
Не станем спорить о престолонаследии, не наша это тема и не ее здесь место. Тем более что Ее Императорское Высочество присутствовала на премьере в качестве обычного зрителя, не придавая событию политической окраски. Которой, впрочем, не могло не возникнуть, ибо опера «Жизнь за Царя» повествует о призвании боярина Михаила Федоровича Романова на царство, о зарождении династии, на триста лет определившей русскую историю и не факт, что не определяющей в чем-то сейчас. Политика была, ненавязчиво, без деклараций, но! Как-то слишком неуютной показалась нам жизнь без Царя в присутствии Этой Женщины.
Эта Женщина производит сильное впечатление. Как принято у аристократов, она проста, весь ее вид говорит о том, что она даже мысленно не смеет оскорбить кого-то предположением, что ее не знают. Так написал об английских лордах Ивлин Во, а он толк в аристократах знал. Закономерно эти слова применить и к Великой Княгине. За ее плечами – Оксфорд, как раз о его обитателях и обмолвился Ивлин Во, но этого мало: в жилах Ее Императорского Высочества течет кровь не только Романовых. Она – родственница британской Королевы, действующей здесь и сейчас, а не на страницах исторических хроник, и хотите вы того или нет, в присутствии Марии Владимировны мало у кого не промелькнет хотя бы толика священного ужаса и святого восторга. Короче, мистически настроенный субъект пусть на миг, но обязательно ощутит ледяной трепет Божественного присутствия, проводником которого на земле являются не только священники, но и Монархи.
Закономерно, что Великую Княгиню сопровождал владыка митрополит Феофан. Симфония в зале была восстановлена. Пусть на время одной длинной оперы, но все же. После спектакля Ее Императорское Высочество проследовала на сцену поблагодарить артистов, и даже охрана понимала, что злобствовать оснований нет: к Марии Владимировне Романовой все без исключения отнеслись с почтительнейшим смирением и глубочайшим уважением.
Православие, самодержавие, народность — это триединство русской традиции воплотилось в зале Челябинского оперного театра в ноябре 2012 года, когда здесь, в присутствии великой княгини Марии Владимировны Романовой, была дана премьера шедевра "русского бельканто", опера Глинки "Жизнь за Царя".
Следует сказать, что данная опера имеет непростую судьбу. Она мелодична, но сложна для исполнения. В ней есть не только место для вокальных демонстраций, но и время для балетного акта. Она длинна. А название?! Стране, убившей Царя, такая опера была нужна только лишь для прославления Ивана Сусанина. Под этим именем и шла, с заменой "Славься!": уже не Русскому Царю, но русской земле. Почве — не крови. Этой переделкой опера "Иван Сусанин" стала пошлейшим образом близка Гимну Советского Союза во второй редакции, где не было Сталина, зато было "сплочение навеки народов свободных" без всякого упоминания народа Русского. В общем, после Октября 1917 года челябинская постановка — лишь третья в нашей истории. Всего три "Жизни за Царя" против множества "Иванов Сусаниных"!
Удалось ли непростое в высшей степени произведение Челябинской опере? Да! Ответ уверенный. Как только зазвучала весьма некороткая увертюра, стало ясно: Антон Гришанин, главный дирижер и худрук театра, дирижер-постановщик оперы, не только проделал большую работу над партитурой — он сам живет русской идеей, которую проводит так, как должен: русской оперой.
Русская же опера, как и все русское искусство — вовсе не предмет для забавы "тонких артистических натур", пацифистов, презирающих военную касту. Русское искусство воинственно — его нужно применять повсеместно и в огромных объёмах. Возьмем, например, поэзию. Уроки Пушкина и Лермонтова закономерно должны быть посвящены изучению стрелкового оружия, и в этом — великое и непреходящее значение творчества наших гениев. Не зря русская литература считается главной отраслью дворянского хозяйства. Русская музыка — и опера в частности — не уступает словесности по важности. Химик Бородин позволит нам ознакомиться с изготовлением взрывчатых веществ, морской офицер Римский-Корсаков расскажет о том, как использует взрывчатку судовая артиллерия, подполковник Алябьев вполне может стать инструктором рукопашного боя.
Глинка не был человеком военным, но он был русским дворянином, поэтому в его опере сама борьба имеет свойства благородных металлов. Посудите сами: речь о Русской Смуте, в Москве — поляки, а "польский акт" оперы является не только дивно красивым музыкально, но и едва не самым мелодически популярным в России. Милый спор славян решается в нашу пользу, но вовсе не потому, что поляки — "господавызвери". Недаром история постановок даже "Ивана Сусанина" (от музыки-то не уйти!) предполагала участие в "польском акте" звезд балета первой величины. Никто не считал зазорным выступить в этой опере, как не посчитала участие в челябинской версии ниже своего достоинства главная звезда всего уральского балета — Татьяна Предеина, народная артистка и прима-балерина театра. Само участие Татьяны Борисовны в танцевальной интермедии значительно повысило статус события, лучше, чем что бы то ни было, дало понять, какое значение придают челябинцы постановке. Кто знает балетные нравы, тот поймет. Это с одной стороны. С другой, и Татьяну Предеину это охарактеризовало как даму в высшей степени мудрую и чуткую к тонким особенностям русской жизни. Прекрасная танцовщица — только она одна и могла из всей труппы танцевать премьеру, особенно в присутствии Её Императорского Высочества. И по мастерству, и по статусу.
Премьера оперы собрала разных исполнителей на два состава. Как это принято везде, труппа была усилена приглашенными звездами. Нет, не потому, что местные не тянут — они выдержали сравнение со столичными вокалистами, просто местных сил мало, а опера сложнейшая. Об этом, в частности, говорил автору данного текста Борис Рудак, участник Молодежной программы Большого театра, спевший перед Марией Владимировной Романовой партию Собинина. Борис сказал даже больше: мало кто сейчас способен спеть Собинина без купюр, каковые обыкновенно делаются еще дирижером-постановщиком, который знает положение в мире русского бельканто. Впрочем, второй вечер показал, что челябинский тенор Павел Чикановский имеет свои достоинства. К которым относится приятный тембр голоса и его устойчивость. Если Москва знает, как поет Рудак, то о Чикановском вообще вряд ли что слышала. Поэтому еще два слова. Павел показал себя уверенным певцом, его манера говорит скорее о легкости, нежели о тяготах певческой жизни, на ноты он выходит сразу и без особого прицеливания. На наш, естественно, весьма несовершенный слух. Короче, местный тенор не уступил москвичу, как не уступил москвичу Михаилу Гужову (Иван Сусанин) челябинский бас Станислав Трофимов. Оба артиста прекрасно справились с ролью, мнение относительно лучше/хуже разделились. На наш взгляд, у каждого есть особенности, не позволяющие их сравнивать в принципе. Оба с вокальным текстом справились, но за Трофимова был сочный тембр, тогда как за Гужова — зрелость и, на наш взгляд, чуть большая точность в соответствии народным представлениям об Иване Сусанине.
Кто безоговорочно понравился автору данных строк, так это польское сопрано — красавица Мирослава Фльорчак, спевшая партию Антониды, дочери Сусанина во второй вечер. Резкий и чистый голос, ни разу не прозвучавший раздражающе даже на самом верху, приятная внешность — всё не позволяло оторвать взгляд от красивой польской девушки, по иронии, певшей о том, что поляки налетели, как злые коршуны. Мы смотрели, слушали и думали: "Вот оно — славянское единство: такую смуту вместе с Польшей пережить — навеки подружишься".
Кажется, русско-польскую взаимную приязнь почувствовал и Андрей Сергеев, главный режиссёр челябинской оперы, режиссер-постановщик спектакля. В его понимании, русские бояре выглядят если не родными братьями, то кузенами польских ясновельможных панов. И те, и другие — благородны и красивы. Их борьба — забава, выражение скорее любви, чем ненависти. Каждой мизансценой спектакля Сергеев спокойно утверждает: мы — не "азия", не "азиопа", даже не "евразия". Вполне себе Европа. А если кто думает иначе, то это его беда. Сам Сергеев европеец настолько, что ему нет необходимости кричать об этом.
Этот вот тон панъевропейского родства и панславянского единства, хотя и находится в противоречии с милым нам "византизмом" Константина Леонтьева, все же убеждает. Он же — главный герой спектакля. Тем более важный, что неявный и вряд ли ожидаемый.
Вне сцены царил дух Русского национального единства. Дело не только в том, что в гостинице критики жили на одном этаже вместе с московскими актерами и по-простому завтракали вместе с ними, общаясь на ничуть не обширной территории гостиничного столика. Дело в том, что Москва прислала искусствоведов консервативного склада, национального мышления. Даже тогда, когда этническое происхождение их не было ни русским, ни даже славянским. Так и складываются нации — аккурат, когда инородцы с гордостью причисляют себя к русским не только за пределами страны, но и внутри. Так и складывалась Русская нация, чье развитие прервалось жизнью без Царя.
Что же, постановка оперы в Челябинске стала событием огромной важности и сильнейшего потенциала в деле русского объединения. Национализм становится респектабельным и благородным, он приобретает созидательные черты вместо разрушительных, он говорит "да" там, где раньше стояло "не знаю", а на "нет" не обращает внимания, правильно полагая, что положительный отбор сильнее отрицающего, то есть выбраковки.
Присутствие Марии Владимировны Романовой стало символом того, что смута ХХ века тоже может быть преодолена, и скорый Земский Собор укажет нам, кому быть Хозяином Земли Русской.
