"А вот у нас с Валентином никто во время репрессий не пострадал: ни родные, ни знакомые, ни соседи. И нам даже неудобно было говорить об этом, когда все вокруг впадают в истерику о репрессированных. У нас все родные и знакомые были честными людьми. И никто их не бросал в тюрьмы. Отец Валентина в плену оказался. Но после освобождения прошёл проверку, и никаких преследований не было. Закончил институт железнодорожный. Работал в разных республиках СССР, персональный пенсионер",— с недоумением после очередной передачи (где какой-то режиссёр, не назвав ни одного имени пострадавших, силясь изобразить удручённого далёким прошлым тоталитаризмом, горевал: всё окружение было перебито, сослано, расстреляно…) делится Людмила, преподаватель университета, ныне пенсионерка.
В моей родне всё не так безоблачно, как у Милы. К нам то и дело приходила старица Александра, сейчас бы я сказала, что это божий одуванчик. Хотя видела я её последний раз в своём дошкольном возрасте, помню бабушку в белом платочке, улыбающуюся мягкой глубокой улыбкой, когда она общалась с нами, детьми, тихий голос, рассудительная. Она ходила с нами на кладбище к моим сестре и папе, молилась у их могил. К ней все относились едва ли не с трепетом, с бесспорным почитанием. Уже много позже я узнала, что эта Александра отсидела 10 лет в лагере по причине принадлежности к истинным христианам — самому строгому толку староверов. И никой озлобленности, никаких требований о компенсациях, никакой ненависти к стране. "Бог терпел и нам велел, страдалица за веру. Вон, при царях вообще крючьями спины драли. Раскол-то не при советах, а при царях произошёл".
И мой дядя Гриша, совершенно безграмотный крестьянин, пасечник, отсидел 8 лет по политической статье: и разница между его первенцем — тётей Аней и вторым ребёнком— сыном Михаилом — 9 лет. Были на ночной рыбалке с двумя односельчанами, один из них распалился: чего одни трудодни? Куда ты с ними? И вот этого вопрошающего и дядю Гришу — на 8 лет за антисоветскую пропаганду. Валил лес. На всю округу — два политзека.
С нами, детьми, на эти темы не разговаривал. Но тётя Нюра позже говорила, мол, из всех мужиков деревенских только эти два сидельца и остались в живых и здоровых — остальные погибли на войне, которая началась через три года, или пришли инвалидами. Вот — мои жертвы. Живые и весьма здоровые вплоть до преклонных лет, особенно морально. Просто исполины духа: что Александра, что дядя Гриша.
Ныне, слава Богу, свобода. 20 лет своей жизни — от рождения до 3 курса университета — я прожила в пятиэтажном четырёхподъездном доме — 80 квартир. Все знали друг друга. Если не дружили, то приятельствовали. Самая большая трагедия за эти годы — безвременная смерть дяди Аркаши — отца четырёх детей. Утонул на рыбалке. Потом мы переехали, а большинство соседей так и остались жить в нашем доме.
Началась демократия. Вот хроника всего пяти лет свободы и демократии — с 1991 по 1996 годы. Убили Любку — дочь того самого дяди Аркаши, и её мужа. Зарезали прямо в квартире. Любка красивая, мягкая характером, закончила техникум. Родила, воспитывала сына. Все предприятия города закрылись. Она торговала на рынке, челночила. Попивала вместе с мужем… Однажды нашли два трупа в квартире. Очень ребёнок ревел, позвонили братьям Любки, те пришли, открыли квартиру… Убийцу так и не нашли.
Саньку, нашего соседа через стенку, убила сожительница. В пьяной ссоре. Он закончил школу, ПТУ, работал на заводе, который закрыли. Стали они с матерью сдавать одну комнату. Запил. Сошёлся с какой-то подругой, которая его и задушила.
Из первого подъезда пропал молодой мужик. Квартира оказалась купленной приезжими с Кавказа. Сестра не могла поверить: вдруг, неделю всего и не виделись, а за это время продал квартиру и куда-то якобы уехал. Уголовное дело не завели: уехал! Через 3 года в подвале, где у всех жителей были кладовки, один их соседей стал делать погреб — откопал труп. Пропавшего.
Мой бывший коллега был найден дома вспоротым от паха до горла. Убийцу не нашли. Всего за пять лет — столько криминальных трупов и ни одного найденного убийцы!
Это не репрессии? Конечно, нет. Это демократия и рай земной.
Мои папа и сестра, давно безвременно ушедшие из жизни, похоронены на старом кладбище. Фотографии на памятниках того мемориала: люди пожилые, даже старые. Мои родные — редкое исключение.
На новых кладбищах — сплошь молодые. Обошли огромный участок: наша упокоившаяся в 76 лет мама — старше всех здешних вечных поселенцев. Ещё одна женщина — 65 лет, все остальные — просто молодые и юные. Это — не геноцид?
По данным Андрея Пшеницына, скрупулёзно ведущего статистику, оглашаемую чиновными лицами, в России ежегодно вымирает 2 миллиона русских.
Около 200 тысяч криминальных смертей ежегодно. А там ещё недоедание, перевыпивание, неполучение медицинской помощи… Слышали демократические истерики по этому поводу?
Справка: "В период с 1921 по начало 1954 года по политическим обвинениям было приговорено к смертной казни 642.980 человек, к лишению свободы — 2.369.220, к ссылке — 765.180. Следует также иметь в виду, что не все приговоры приводились в исполнение. В 1934 году в лагерях содержалось 3849 заключенных, осужденных к высшей мере с заменой лишением свободы, в 1935 — 5671, в 1936 — 7303, в 1937 — 6239, в 1938 — 5926, в 1939 — 3425, в 1940 — 4037".
Что такое 642.980 человек за 33 года? Это менее двадцати тысяч ежегодно. При том, что в СССР насчитывались десятки тысяч населенных пунктов — по одному приговорённому в год в городе или селе. "Повальные" аресты? А при расстреле Верховного совета демократами не было ли убито почти 3 тысячи человек за два дня? По политическим мотивам! Без всяких ужасающих "троек". Выстрел, и точка! Что и говорить, по сравнению с одним репрессированным в год — значительный прогресс.
