Ощущение ветра – как свободы, и вместе – любимого: сияющего, летящего:
Как с любимым – целовалась с ветром,
убежав из каменной неволи.
И шептались целый день об этом
все цветы, растущие на поле.
Усталость от города, с его переогромленностью, каменными дебрями – логична, и в стихах С. Горошиловой хорошо выражено это, тонко, воистину поэтично.
Её стихи вообще очень поэтичны: точно сама поэзия напитала их своей таинственной субстанцией; они ткутся просто и ясно, давая образы и картины выпукло, объёмно, и красивы картины, предложенные читателю:
Дивно пахнет солнцем и травой.
По лугу иду, куда – не знаю.
Птицы над моею головой
тёплый воздух крыльями листают.
Птицы, листающие книги воздуха, превосходны, как и многое, что наполняет поэзию Горошиловой.
Патриотический благородный звон: яркого металла правды определяет многие стихи В. Ловчикова:
В отечестве славном российском своём
Мы песни о ратниках храбрых поём,
Кто званьем геройства в стране навсегда
Прославил такие для всех города…
Ибо помнить эти города наизусть: как хлеб сути для русского, ибо существование каждого предопределено победой, и она, подвергаемая ныне различным пересмотрам, нуждается в защите.
Ловчиков пишет ясными, литыми строками, и, вбирая в них множество нюансов жизни, питаемой всегда различными пространствами, предъявляет миру документ собственной жизни – свою поэзию:
Время бежит всё быстрей год от года.
Бег его не удержать!
Тянет к обрыву от точки отсчёта –
Той, что вдали не видать.
…вот раскроется кладовая природы, увиденная – и точно перевоссозданная по своему Ю. Мурашкиным:
Как-то нежданно пришла эта осень,
Ярко пылает вечерний закат.
Лес пожелтел, но одежду не сбросил,
Гроздья рябины как угли горят.
Поэт предлагает стих плотный, насыщенный, вещный: стих, организация которого обещает хорошее, питательное чтение, учитывая, что круг человеческих дел и забот, ощущений и впечатлений будет представляться по максимуму…
…контрастно строятся стихи И. Ильиной: вспыхивают софиты, клоун произносит то, что вроде бы не должен:
В холодном зале яркие софиты.
На улице сибирская зима.
Артист на сцене делает кульбиты.
Смеётся клоун: «Горе от ума!»
Её стихи пёстрые – иногда кажутся огоньками, вспыхивающими в ночи, и, зажжённые талантом поэтессы, будут они сверкать и переливаться, привлекая и своеобразием, и интонационной насыщенностью.
В. Бокарёв предложит стихи лапидарно-компактные, освещённые как бы изнутри, и мускульная сила строки обеспечит интересное чтение:
Светает. Бело-желтый свет
Верхушки ёлок заливает.
Летает над землёй рассвет,
Проклюнувшись, не пропадает.
Его стихи отличает гранёная – но и графическая точность, сочетаемая с ёмкостью строки, куда поэт стремится вместить как можно больше: дабы ни один нюанс мира не был утрачен.
Мощно разворачиваются стихи Н. Головановой: мощно, посвящённые России, болеющие её болью, вибрирующие её счастьем:
Заросла, Россия-мать, бурьяном.
Сын твой деревенский вечно пьяный.
Он земли не пашет, трав не косит,
А с утра на водку денег просит.
Она контрастна – Россия: как контрастно будет строиться стих Головановой: не только же водка, не только бурьян, но и надежда: на немыслимый, когда-то всплывёт – Китеж.
Краткие максимы А. Маяковой отдают традицией хокку, хотя звучат совершенно по-русски:
Что душе нужно?
Божий мир созерцать.
Море бушует.
***
Жизнь и смерть,
Добро и зло соседствуют.
Единство мира.
***
Что есть свобода?
Легкий бриз над рекой.
Птицы полет.
И характеристики строятся точно, и полёты мерцают славно, и стихи, ворвавшиеся в реальность, призывают именно к созерцанию…
У неё свой стиль: узнаваемый в лапидарности, с ароматом традиции, с интересным рисунком; и своеобразие этого стиха и даёт возможность говорить о А. Маяковой, как о ярком поэте.
…разольётся родная страна под стук вагонных колёс, и проявится так:
Как часто и даже тогда,
Когда по ландшафтам неблизким
Качали меня поезда,
В пути узнавал обелиски.
Страна и её история – главное наполнение стихов В. Кашкина: их структуры порою работают мощно, слышимость и акустика велики, и то, что:
Прямоугольные консервы
Я жду в ленд-лизовском пайке,
Пока отец мотает нервы
В борьбе с бандитами в тайге.
Не отменяет ни счастья жизни, ни её высоты, ни поэтического поиска: совершаемого В. Кашкиным ради света и метафизической мудрости.
…и так может раскрываться Родина:
Возле дома, на скамейке
Притулился выпивоха.
Вид потрёпанный и старый,
Отдыхать он здесь привык.
Как у нищего одежда,
Может, выглядит он плохо,
Я-то знаю, он не старый,
Просто стал он, как старик.
Сострадание остро и сильно прочерчивает стихи Яхонтова, наследующие в этом плане лучшей традиции русской классики…
Стихи его конкретны, если упоминается каток, то словно чувствуешь белые лучевые излучения, идущие ото льда, и так – по отношению ко всем реалиям мира, каковы бы они ни были…
Магический кристалл И. Мухиной отсвечивает разными цветами, предлагая и аметисты, и органы действительности видеть через него, используя своеобычие оного:
Я в твоих лиловых гранях
Тайны жизни узнаю.
Ты посланец мирозданья,
Забери печаль мою.
И развей её по ветру,
Мой магический кристалл,
Камень мой, ты оберегом
Для души мятежной стал.
Мятежная душа должна успокоиться, и камень, сулящий оное, может быть любым, а то, что выбран аметист, окрашивает строки красиво, бросая отблески и на другие, посвящённые вечному кругу жизненных тем.
Точно вспыхивают костры Е. Хаванова:
О золотые времена!
О юности живое пламя!
Не признаёт границ она
И остаётся вместе с нами.
Точность формулировок – высокая мера поэзии, и часто по полям её зажигаются ягоды, если речь о поэзии Хаванова – вдумчивой, насыщенной, болеющей Родиной…
Т. Парсанова как будто рисует стихами, производя скорее масляные картины, нежели акварели:
Из разнотравий собранным нектаром
Дурманит хутор ветерков каскад.
Июльский вечер, разморённый жаром,
В Едовле гасит розовый закат.
Они полыхают многокрасочно, призывая улучшать оптику, чтобы зрение становилось объёмнее, чтобы мир раскрывался многими, порою не привычными красками.
Интересно разворачивается «Нереволюцинная рапсодия» Е. Прудченко: играя смыслами: но делая это всерьёз, предлагая революцию в качестве действующего лица, забирая шире, поднимаясь выше, звуча многими голосами, полифонично, живо, насыщенно…
И разворачивается долгим свитком метафизики и реальности, в который стоит вчитаться, чтобы несколько иначе осмыслить действительность…
Очень по-разному звучащие стихи К. Ибрагимовой – точно свидетельствуют, сколько голосов может жить в одном поэте: и как причудливо сочетаются они, если есть ведущее, основное, стержневое.
Слово разворачивается так:
Москва уснёт, но мы с тобой пойдём
по этим мокрым улицам и крышам,
(как Данте и Вергилий!) – под дождём,
чтоб пение небесных сфер услышать…
И вот так:
Тянет ночь, кочующая, грузная –
не любя:
жизнь моя – огромная аллюзия
на тебя…
Разнообразие, говорящее о дарование…
Ощущение Девы Марии, как феномен всеприсутствия интересно раскрывается в стихах Е. Карунина:
Где бы я ни был: на суше иль в море,
В поезде мчался иль сел на коня;
В радости жил или встретился с горем, –
Дева Мария, Ты подле меня...
Это – как кредо, как утверждение соли собственной жизни, связанной с русским языком, про который слагаются проникновенные строки, с ощущением огромности и светового естества России, не могущей без сладко-смысловых созвучий.
Разлетятся стихи Э. Кузнецовой: солнечно-русские, искупанные и в радуге и в дожде, звенящие гуслями и напевами старины, играющие темами сказок: таких драгоценных, что нету их дороже:
Ах ты, Русь моя, с гуслями чудными,
Да с былинами сказочно-мудрыми,
Восхищаюсь твоей широтой
И высоких небес красотой
Богато поэтическое содержание «Великоросса», и среди прочего оно богато световой основой поэзии: без которой она – всего лишь филологические игрища…
