«Я не из этого народа: я — этот народ», — говорит Анатолий Омельчук, обладатель множества титулов и званий, среди которых: «Золотое перо России», «Личность года», «Журналист Сибири», «Серебряный микрофон», «Почётный радист», член президиума Международной Академии телевидения и радиовещания, Союза журналистов, Союза писателей, Академии российской науки и искусства, заслуженный работник культуры РФ, Почётный гражданин Тюменской области, лауреат различных литературных и журналистских премий. С 1992 по 2018 год возглавлял телерадиокомпанию «Регион-Тюмень». Краевед, автор десятков книг прозы и документальных фильмов. Этот список можно продолжить, но преходящее уступает вечным ценностям. Анатолий Омельчук — это, прежде всего, русский писатель, сибиряк, возлюбивший свою родину до боли, и она через него говорит о себе. И поэтому он не пишет о родине и о народе, он и есть «этот народ», он и есть родина. Она дышит и живёт в нём. До тех пор, пока ходят по земле русские люди, — есть Россия. До тех пор, пока есть носители духа русского, как Омельчук и герои, которым он посвятил своё творчество, —Россия жива. Но что значит — быть «русским»?
«У меня, — говорит Омельчук, — нет ни капли русской крови. Кто я? Белорус плюс хохол. Славянский сибиряк? Сибирский славянин?» И тут же уточняет: «Как человек, в своём составе крови не имеющий ни капли русской (мама — белоруска, папа — хохол) имею право сказать: «Я живу в русском государстве, в государстве русских. Россия — русская страна, страна русских». Русский — не национальность, а состояние души, основа внутренней конституции человека. «Я, — говорит Омельчук, — русский империалист. Быть русским — значит иметь имперское сознание. Соответствовать метафизике просторов своей родины». Тех, кто мыслит «бессибирную Россию», Омельчук со свойственной ему недипломатичностью называет «сволочью». «Многим согражданам, — отмечает Омельчук, — их страна явно не по размеру. Они хотели бы обкорнать эту планетарную величину по своему мелкому масштабу». Не всякий русский, как известно, возвышается до собственной идеи. Сердце России — Сибирь.
Сибирь, по определению Анатолия Омельчука, — сон Бога.
Сон Бога
Сибирь делает Россию Россией, то есть «планетарным государством». Без неё не было бы Российской империи. Индия —– колония Британии, ибо не стала частью её истории. Сибирь — не колония и не сырьевой придаток, но русский образец свободы. «Сибирь, — говорит Омельчук, — передавала России не просто пространство и территорию, но и прошлое своих народов… Сибирь вручала России своё великое прошлое и общее великое будущее. Вручить себя — не то же, что быть захваченным. Принять — не то же, что освоить. Свобода, Соборность — не то же, что счастье принудительной гармонии». «Сибирь, — чеканит Омельчук, — самая мирная территория планеты. Мирное освоение за 67 лет. Обошлось без американского аборигенного геноцида. Сибирь всегда защищала Россию и практически не воевала». И далее: «Очень мирная земля: пахала, строилась, ловила пушного зверя, разведывалась. Больших войн, по существу, не знала. Так, драки. Натура Сибири — созидание».
Почему Сибирь — сон Бога? Потому что она — последняя территория человеческого. «Сибирь — запасная земля человечества, — говорит Омельчук, — Естественного, природного человечества. Если неизбежен вариант кибернетического человека, только Сибирь — последний шанс божественного творения — человека. Больше — негде». Возможность умереть по-человечески, «первобытно живьём», Омельчук называет привилегией своего поколения. Мир вытесняет человеческое, Божий замысел о себе. Сибирь хранит его в своей природе, людях, духе, пребывающем в ней. Сибирь — «Непорченая. Чтящая человека». Она — пространство тишины, свободное от суеты мира, своим настойчивым прогрессом сулящего не совершенство, но уничтожение человека. Она — географический и мистический «пуп Земли».
Дух, Бог — это не умозрительные категории, но всегда нечто явленное в своей непосредственности и конкретике. Россия, Сибирь, планетарное государство — не абстракции, но то, что зиждется на внутреннем чувстве земли и дома. Это чувство мы проносим через всю свою жизнь. Отец Сергий Булгаков, например, будучи в эмиграции, тосковавший по России, посадил на территории Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже черёмуху и березку. И здесь повеяло родным.
Родина —– не беспочвенная идея, родина — это, прежде всего, знакомые запахи травы, полевых цветов, дыма, земли после дождя, смолы молодых деревьев, клейких тополей по весне, райской липы. Вот Могочино — село, в котором родился Анатолий Омельчук. В нём и сейчас гордо возносят в небеса свои кроны три тополя-колосса, которые посадил отец писателя Константин Терентьевич полвека назад. Не может быть снов о родине без такого села. У каждого своё Могочино. Клочок земли и бесконечность неба над ним — в их созерцании зарождается наше чувство дома. Омельчук называет это «космосом родительского дома». Порой бедного и неказистого — для тех, кто смотрит на него со стороны. Такого родного, исконного, исполненного вселенской полноты — для тех, у кого он внутри. Перефразируя Достоевского, можно сказать: не любящий деревню не может быть русским. Без деревни нет России. Без любви к ней нет русских. «Умирающее Могочино, — пишет Омельчук, — а ощущение: закат России».
Литература как служение
Литература есть тогда, когда она рассказывает о нас, оставляя на заднем плане субъективность автора. Литература — не след оригинальности творца, но, напротив, обнаруженная обычность, которой дали слово. Толстой улавливает банальности, он рассказывает о том, что близко каждому. Расширяет наше видение себя, открывая и являя нам нас самих в потаённом зеркале. Литература — это нерелигиозный способ восхождения к своему внутреннему человеку. Читая Достоевского, мы узнаём не о нём, но о себе. Сегодня писатели сбиваются в группки по интересам, низводя литературу до уровня субкультуры. Литература — не субкультура, литература — это культура, сосуд нашего сознания. Омельчук знает, что писатель — «секретарь Бога». Тот, кто сдвинул своё «я» по направлению от центра. Тот, кто удерживает этот драгоценный сосуд знаний. Мой герой признаётся: «По-деревенски скромно оценивая свои возможности и дарования — панически боюсь непонимания. Пишу же для себя, ни для кого-то ещё и вдруг убеждаюсь: высказывание моего поколения кто-то из наших не успел или не сумел проговорить».
Но как выговорить время? Омельчук выбирает для этого литературу и художественную документалистику. Однажды его неосторожно сравнили с Довлатовым. Он обиделся. А зря. Довлатов — советский автор, Омельчук — русский писатель. И вместе им не сойтись. Но у обоих сильно стремление передать дух времени, и в этом стремлении литература начинает соседствовать с журналистикой, органично включающей в себя, в том числе, и жанр автобиографии.
Омельчука называют краеведом. Он действительно знает о Сибири так много, как, пожалуй, никто сегодня. Но он не краевед. Он не рассказывает о Сибири. Он проповедует её. Для Омельчука Сибирь — не географическая категория, но метафизическая. Он с укором называет «наше все» и иже с ним — Пушкина, Аксакова, Лермонтова, Гоголя, Тургенева, Бунина — «домоседами и немасштабными империалистами», ибо те не удосужились осмыслить наше пространство через просторы Сибири. «Оттого у них, — говорит Омельчук, — куцая Россия. Исключение только Чехов, написавший путевые заметки «Из Сибири» (и, конечно, Достоевский). «Мы, — говорит Омельчук, — с Чеховым». Омельчук – сказитель русской души. Через Сибирь он проникает в её тайны. Литература для него, как и для Гоголя, — форма служения России. А потому своё творчество он называет сыновьим долгом. Долгом перед родной землёй.
Всем ли нам известны, например, вот эти строки:
Я долго жить должна —
я часть Руси.
Ручьи сосновых смол —
в моей крови.
Пчелиной брагой из рожка
поили прадеды меня.
Подружки милых лет,
как оленята из тайги,
водили по лугам меня
неизъяснимой красоты.
И шелест буйных трав
мой возвышал язык.
Это поэзия сибирячки Ксении Некрасовой, «невесты человечества», как её называет Омельчук. Мы не проходим её творчество в школе. Мы вообще не любопытны к себе и исполнены, как сказал бы Достоевский, болезненным самоотрицанием, национальной стыдливостью. Мы плохо осведомлены о том, кто мы, мы не знаем русскую философию, мы плохо знаем русскую литературу и историю, мы скверно представляем себе смысл нашей иконописи и живописи, зато с какой-то странной гордостью осваиваем достояния Запада. Анатолий Омельчук возвращает России русское, открывая заново золотой ларец нашей культуры. В многочисленных книгах и документальных фильмах он равно даёт слово известным и несправедливо запамятованным соотечественникам, прежде всего, сибирякам.
От Омельчука мы узнаём, например, о старовере Мироне Галанине, в гениальности своего языка чуть ли не «предшественнике Пушкина Тюменского уезда»; о писце Тобольского приказа Евгении Милькееве, написавшем стихи на смерть Пушкина; вспоминаем выдающегося картографа, энциклопедиста и архитектора Тобольского Кремля Семёна Ремезова, великого землепроходца и этнографа Константина Носилова, советского поэта Леонида Мартынова или же алтайского художника Григория Гуркина; отдаём дань Петру Ершову, которого Омельчук называет «сиротой русской литературы» и «национальным героем», наряду с Ломоносовым, Суворовым и Менделеевым; вместе с Омельчуком мы исследуем детективно-мистическую историю со старцем Феодором Кузьмичём, который жил, почил и был погребён в Сибири; и целиком погружаемся в атмосферу умозрений и созерцаний его удивительных собеседников, знающих, что такое любовь к родной земле.
Проклятые вопросы
«Мне, — признаётся Омельчук, — Достоевский как писатель не близок, у него нет стиля. Мощь мысли есть, а стиль отсутствует. Он словом орудует, как кочергой». В написанном Анатолием Константиновичем много изящества, страсти, ритмичности, попаданий в цель и откровенно мужского. Но, быть может, главное в его творчестве — то, что стоит за этим узором и роднит с Достоевским — вечные для каждого русского «проклятые вопросы» о вере, смерти, Боге, любви, одиночестве, страдании, назначении человека и, конечно, о России. Вот послушайте: «Душа болит. Может, природа боли подскажет и объяснит природу души…», «Душа должна страдать. Привычно душа проявляется в страдании», «Человек — подтверждение Бога», «Солженицыну: мудрец родину не обидит», «Россия проиграла ХХ век! Так мог сказать только величайший предатель родины… ХХ век — величайшее время России. Может, звёздный час. Величайший этап всемирной истории. Она выиграла две мировые войны. Она на себе попробовала: существует ли, воплощается ли справедливость устройством государства. Россия преодолела земное притяжение и осуществила прорыв человечества в Космос. Она никому не проигрывала и никого не унижала своими победами. Она жила», «Родина всегда права».
