Беседа главного редактора газеты «Завтра» с исполнительным директором ОАО «НПО Энергомаш им. академика В.П.Глушко»
Александр ПРОХАНОВ. Владимир Львович, на директорском посту вы заняты множеством сиюминутных забот, хлопот, рутинных дел. И при этом вы — носитель стратегического мышления, смотрите в будущее, направляете в это будущее свой завод. Что вас больше всего сейчас занимает и заботит? Из чего состоят ваши хлопоты, и в чём заключается ваша стратегия?
Владимир СОЛНЦЕВ. Поддержание жизни завода, обеспечение его функционирования съедает массу времени, Александр Андреевич. Потому что хозяйство, которое я получил в управление, весьма запущено. Приходится класть асфальт, восстанавливать рухнувшие изгороди, ремонтировать аварийные цеха, бороться с утечками тепла и электроэнергии. Иные специалисты, глядя на обветшалые цеха, на изношенные коммуникации, говорят: легче всё это снести и на пустом месте построить новое современное предприятие. Конечно, это из области фантазии, никто завод сносить не будет. Но вернуть ему первозданный облик, создать среду, которая по своему качеству не будет уступать изделию, производимому в данной среде — это колоссальная задача.
Вам, может быть, покажется странным, но когда я пришёл на завод, всё своё внимание уделял не космическим двигателям, а отправился в котельную, где из восьми когда-то работавших котлов осталось только два, поэтому в цехах, где делают эти двигатели, у людей изо рта шёл пар: ведь температура в помещении была всего плюс 10 градусов по Цельсию. И когда мы купили новый котёл, для нас это был праздник, словно мы освоили новый космический двигатель.
Крыши, асфальт, забор, проходная, станки, технологии — это огромный ком проблем, многие из которых могут показаться мелкими и незначительными, но, не решив их, невозможно создавать космические аппараты двадцать первого века. Огромное необустроенное хозяйство забирает львиную долю твоей энергии, и ты работаешь с этим ежеминутно, рутинно, как врачи работают с больным, перенесшим тяжёлую болезнь.
Если говорить о стратегии, то это стратегия отношения к людям: к рабочим, инженерам, учёным. Это уникальные творцы, подвижники, создающие первоклассную технику. И они заслуживают того, чтобы жить в достатке, комфорте, в атмосфере понимания и благоприятствования. Люди — каждый в отдельности и всем коллективом — должны эволюционировать, развиваться, совершенствоваться, как должна эволюционировать и наша продукция. Человек, развиваясь, неизбежно станет развивать и совершенствовать изделие рук своих.
Отдельная стратегия — это забота о молодых кадрах, о молодом пополнении. Постоянно спрашиваешь себя: а кто нам наследует? Кому мы передадим эти драгоценные изделия, потрясающие знания — бесценное богатство, которое мы получили от наших предшественников, наших отцов? В чьи руки мы передадим эти космические аппараты? Чьи умы будут создавать новое поколение космической техники? Поэтому наша стратегия связана с космосом будущего: с космосом двадцатого, тридцатого, сорокового года.
Для молодёжи, которая приходит на завод, мы организовали конкурс, который может показаться фантастическим: на создание двигателя 2100 года. Эта запредельная задача развивает в человеке фантазию, мечту, футурологическое сознание, воплощённое в инженерных идеях и чертежах.
Космос необъятен, и возможности его освоения беспредельны. Наши аппараты освоили земные орбиты. Мы создали постоянно обитаемую МКС. Но дальше Луна, Марс, Венера, Сатурн, другие галактики. Мы сегодня должны думать, какие двигатели помчат ракеты в эти галактики, на каких носителях будет осуществляться дальнейший штурм человеком космоса. Вот в этом стратегическая задача: новый асфальт у заводской проходной и двигатели для проникновения в иные галактики.
А.П. Советский космос возник на огромном общенациональном порыве: на волне победы сорок пятого года, на великих страданиях, одолениях, на крови отцов и тоске матерей, на вере в грядущую счастливую жизнь. Этот порыв толкнул в космос наши первые корабли: когда они пошли на орбиты, за ними тянулся шлейф народных ожиданий, мечтаний, религиозной веры в достижимое чудо. Но постепенно этот порыв стал утихать, а к девяносто первому году его оборвали. И море народного восхищения, ожидания, романтического изумления обмелело. Сегодня великолепные двигатели, которые вы мне показали, чем-то напоминают китов, выброшенных из океана на мель. Среди сегодняшних, захвативших общество страстей и волнений эти великолепные машины выглядят одиноко и почти сиротливо. Не о них говорят в супермаркетах и развлекательных центрах. Не о них поют песни и складывают стихи. А мне кажется, дальнейшее развитие космоса невозможно без того, чтобы вновь наполнить океан людского сознания былыми восторгами, ожиданиями и стремлениями. Как это сделать? Ведь вы не всесильны: у вас в руках только один завод, а речь идёт о народном сознании в целом.
В.С. Я считаю, что люди, создающие космические аппараты, работающие в космосе и во имя космоса — это особая каста, особая, если угодно, раса. Это люди с особым сознанием, с особым уровнем культуры, ценностями. Эта каста обладает огромным потенциалом, особой этикой, особым целеустремлением и волей, она в состоянии изменить климат во всей стране, вернуть в общество утраченные им представления и задачи.
И в недрах этой касты бурлит не только конструкторская мысль. Рождаются не только технологии, физические и технические решения. Здесь сберегается нравственность, сберегаются идеалы. И люди космической отрасли, не побоюсь это сказать, в каком-то смысле являются лучшими людьми, цветом нации. Неодухотворённое железо, из которого создаются великолепные машины, никогда не улетит в небо, если к нему не прикоснутся одухотворенные люди. Люди передают свою душу железу. И оно становится одухотворённым, живым, крылатым.
Каста этих людей-космистов, поле, в котором они существуют, должны разрастаться и увеличиваться. Страна не достигнет никаких результатов, если будет ориентироваться только на супермаркеты, развлекательные центры, непрерывные митинги, бесконечные политические дебаты. Пусть всё это будет, но оно не должно занимать центральное место в жизни. Потому что центральное место в человеческой жизни — это созидание. И здесь, в наших цехах, лабораториях, на полигонах идёт непрерывное созидание. Консолидация созидателей, единство людей-творцов должно подтолкнуть общество к следующему витку развития. Если космические машины являются локомотивом технического прогресса, то люди-космисты являются локомотивом общественных преобразований общественного развития.
А.П. Если я вас правильно понял, вы считаете, что космисты — это гвардия модернизации.
В.С. Да. Это уникальные люди. И чем больше я с ними общаюсь, тем более сознаю, что это наше бесценное богатство, достояние. Когда я общаюсь с нашими корифеями — семидесятилетними инженерами, конструкторами — у них глаза горят, как у юношей. Они по-прежнему творцы. В них не угасает огонь созидания. Они не помышляют о пенсии. Наша задача — привести, приблизить к ним молодое поколение. Сделать так, чтобы у молодых специалистов так же загорались глаза, и они из потребителей, из покупателей, эстрадных весельчаков преображались в творцов. И тогда с ясным умом, чистыми руками и горящими глазами они создадут новое поколение этих двигателей. И среди молодых появится новый Глушко.
А.П. А как вы, хотя бы приблизительно, описали бы идеологию будущего, в недрах которой станут появляться эти изумительные и фантастические машины?
В.С. Это будет идеология совершенствования. Каждый новый двигатель — это не только усовершенствование технологий, способов труда, организации производства. Это совершенствование, усложнение отношений людей, которые создают двигатель. Это улучшение отношений, усовершенствование человеческой общности, которая возникает на основе общего дела — дела грандиозного по своей значительности и красоте.
Переход от одного двигателя к другому — это, одновременно, переход с одной ступеньки человеческого развития на другую. Таким образом, машина и человек, техническая цивилизация и человеческое общество обогащают и совершенствуют друг друга. Эта синергия должна, в конце концов, привести к созданию общества нового типа. Хотя об этом сегодня, к сожалению, мало размышляют философы и социологи.
А.П. Каждое направление — техническое, научное, гуманитарное — в своём развитии движется к какому-то пределу — пределу насыщения. Развитие замедляется, цели перестают быть стратегическими, а становятся более приземлёнными. Например, электробритва поддаётся бесконечному усовершенствованию. Но это совершенствование не захватывает основополагающего принципа. Нет ли ощущения, что и космическая отрасль близится к своему насыщению? Что космический порыв, который мы переживали в 60–70-е годы, принципиально исчерпан. И сколько бы вы ни вкладывали в космическую отрасль денег и энергии, принципиальные открытия здесь невозможны?
В.С. Убеждён, что впереди нас ждут новые прорывные технологии. И возможны появления нового Циолковского, нового Королёва, которые раздвинут горизонты космического освоения. Космос бесконечен, познание бесконечно. Мы сейчас просто не представляем себе тех возможностей, технологий, которые ждут нас впереди. Сегодня мы стоим на пороге величайших открытий. Мало, кто о них подозревает, как мало, кто подозревал во времена Жюля Верна о возможности технических революций. И только проницательный ум, обострённая интуиция тех, кто живёт среди нас, говорит, что где-то здесь, за углом, таятся колоссальные открытия в сфере техники и познания.
Но для прорыва необходимо, чтобы не умерла сегодняшняя наука, не исчезли сегодняшние достижения. Бесценный опыт, который нам достался от наших предшественников, нужно сберечь. Как сберегают животворный огонь хранители очага, чтобы потом полыхнуло новое пламя. И сегодняшнее, иногда кажущееся замедленным эволюционное развитие не исключает внезапного прорыва и откровения.
А.П. Но что это за технологии: ионные двигатели, телепортация, движение со скоростью мысли… Намекните, что вы имеете в виду.
В.С. Мне трудно сейчас об этом говорить, это могут быть особые, новые, ещё не существующие области знания, где будут задействованы возможности человеческого мозга. Недаром мы с молодыми людьми проводим конкурсы на тему "Двигатель 2100 года". Устраиваем мозговые штурмы, во время которых приветствуются самые абсурдные идеи. Ни одна идея — самая нелепая, невероятная — не подвергается у нас осмеянию. Мысль постоянно должна бурлить, выбрасывать всё новые идеи.
А.П. Я был современником таких гигантов, как Глушко, Королёв, Чаломей, Бармин, Уткин, Черток. Эти гиганты исчезли, как исчезли мамонты или огромные стрекозы в каменноугольных тропических лесах. Теперь место этих гигантов пусто. Что это значит: оскудела нива, их рождающая? Или такие люди появляются только на заре отрасли, когда перед ними огромное неосвоенное поле, и они крупными прыжками пересекают это поле. Кто сегодня движет космический прогресс? Есть ли имена, хотя бы отдалённо напоминающие эту плеяду?
В.С. Вы называете людей, которые совершали техническую революцию. Они были реальными революционерами. Видимо, первый этап этой космической революции завершился, а следующий не наступил. Сегодня существуют несомненные лидеры: академики, конструкторы. Не стану называть имена, чтобы никого не обидеть. Но сейчас на место гениев заступил коллективный разум, работа огромных коллективов людей. Потому что задачи, которые сегодня стоят, по своей технической изощрённости сложней тех, которые приходилось решать отцам-основателям.
От советского времени нам досталось множество ещё не использованных технологий, гениальных решений, неосуществлённых изобретений. Системно аккумулировать их, системно внедрить в новые изделия — это огромная задача, посильная концептуалистам. И сегодняшняя революционная фаза развития космоса связана с освоением огромного доставшегося нам потенциала, с правильной упаковкой этих новых технологий в современные космические изделия.
Банк накопленных в советское время технологий огромен, его огромность ещё не осознана. Необходима инвентаризация этих открытий.
Например, что такое школа Глушко? Это тысячи и тысячи экспериментов. Тысячи удач, неудач, которые легли в многотомные труды. Сейчас всё это богатство переосмысляется нами, переводится в цифру, делается доступным для молодого поколения исследователей. Молодые люди, которые приходят на завод, должны пользоваться этим богатством так же легко, как пользуются калькулятором или ручкой. Молодому учёному не нужно будет лазить сутками по тем или иным томам, отыскивать тот или иной коэффициент, узнавать результат того или иного эксперимента. Всё это будет у него под рукой в цифре на расстоянии минутной доступности.
А.П. Существуют два космоса: один — инженерный, машинный, технический, которым вы занимаетесь, требующий создания сверхсложных машин, технологий, способных преодолеть гравитацию и унести человека в иные миры. А рядом с ним существует другой, духовный, космос, который не нуждается в машинах, не нуждается в новых сплавах, в телеметрии. Это космос религиозный, культурный — космос души человеческой. Русский технический космос родился из космоса духовного. Мало кто говорит сейчас, что родоначальником советского русского прорыва был великий мистик, великий космист Николай Фёдоров, который создал теорию воскрешения из мёртвых и побудил Циолковского строить ракеты для расселения бесчисленного множества воскрешённых людей по планетам солнечной системы. Космос — это преодоление смерти. Сегодня этот духовный космос очень слаб, едва теплится, он ушёл куда-то на задний план.
В молодости я увлекался фольклором, старинными народными песнями, языческими представлениями о природе, о звёздах, о небе. Я понимал православие как проникновение в божественную космическую тайну. Два космоса — технический и духовный — жили рядом и медленно сходились уже в советское время. Но им не дано было сойтись. И может быть, поэтому и разрушился Советский Союз. Для существования государства недостаточно было великолепных грозных космических и военных машин. Идеология должна была стать космична. Но этого не случилось. Вы, господин технического космоса, владеющий этой великолепной техносферой, чувствуете ли недостаток этих тонких иррациональных энергий?
В.С. Философский вопрос. С одной стороны, я — инженер до мозга костей. Но, с другой стороны, я окончил музыкальную школу и пел в государственном хоре. Я тоже чувствовал и продолжаю чувствовать то, о чём вы сейчас сказали. Человек не может состоять только из одних мыслей, конструкторских решений, он не исчерпывается интересом к машинам. Человек — это душа. Это душевное переживание, душевная тайна. Иногда, проведя весь день на заводе, среди бесчисленных забот, совещаний, планёрок, среди двигателей, я возвращаюсь домой, и мне хочется сесть за фортепиано и поиграть мои любимые композиции. Иногда, чего греха таить, я беру лист бумаги и сочиняю стихи, которые никогда никому не покажу. Что это значит? Значит, душа живёт своей обособленной от машины жизнью, у неё свои тайны, свои надежды, свои ощущения жизни и смерти. Космос — это бездонная чаша. Быть может, края её сделаны из драгоценных металлических сплавов. Но в глубине её таится бесконечный космический дух.
А.П. В советское время я много ездил по заводам, полигонам. Описывал труд, описывал механизмы труда — машины. Мне казалось увлекательным описать техносферу. А в то время мои сверстники, современники писали русскую деревню, русский пейзаж или жизнь московских коммунальных квартир. Их не интересовала машина. И машины в ту пору — большие машины, мегамашины, само государство как машина — оставались неодухотворёнными, голыми, сиротливыми. И, в конце концов, они погибли. Сегодня, по-моему, машина ещё в большей степени одинока, лишена духовной атмосферы, нежели прежде. Попробуйте современному художнику, писателю предложить изобразить ваш двигатель — он растеряется, не найдёт образ, начнёт метаться, выпишет всё приблизительными сравнениями. Как сделать так, чтобы художник пришёл в ваш цех и описал этот двигатель, оставил его образ, дал ему художественное воплощение?
В.С. Имейте в виду, что мы здесь, сотворяя двигатель, сами являемся художниками. Эти двигатели не нарисованные, но они являются произведениями искусства, вызывают эстетическое восхищение. Когда у нас в Химках был День города, мы вывезли двигатели на площадь на всеобщее обозрение. Люди были поражены, восхищены, стекались к двигателю, как будто перед ними воздвигли изумительный памятник. И маленькие дети, которые касались двигателя, может быть, не понимают его назначения, его конструкцию, но прекрасно понимают, что соприкасаются с чем-то великим.
Может быть, такие изделия, как наше, нужно чаще выставлять на вид, создавать открытые музеи.
Недавно мы были на мысе Канаверал в центре Кеннеди, где есть потрясающий по своей изобразительности и красоте музей космонавтики. Народ должен видеть то, что он создаёт, исполниться чувства собственного достоинства, гордости.
Привычно слышать в адрес русского народа, что это народ-лентяй, народ-раб, народ-тупица. Что русская история — это сплошное насилие и рабство. И люди начинают верить этому, начинают унывать. Но если они увидят эту красоту, мощь и величие, в них опять проснётся оптимизм, радость жизни и радость творчества. Люди должны видеть, чем они владеют, что они создают. Тогда они вновь исполнятся силы, творчества. А впереди у них будут огромные победы и достижения. Идеология государства не может базироваться на офисных центрах и развлекательных учреждениях, а может базироваться на высших достижениях человеческого разума. Об этих творцах, машинах, грандиозных победах должны вновь зазвучать песни и родиться поэмы. Космос — это та основа, на которой мы будем создавать идеологию будущего.
А.П. Когда существовала конфронтация с Западом — этот великий разлом миров — эта конфронтация по существу и породила наш военно-космический рывок. Сталинская воля создала нашу космическую индустрию, и эта военная опасность родила таких гениев, как Глушко и Королёв. Сейчас конфронтации нет, и, казалось бы, исчез стимул для России строить непрерывные серии этих грозных великолепных машин.
Ваш завод вошёл в весьма сложную и, возможно, рискованную кооперацию со Штатами. Ваши великолепные двигатели здесь, в России, находят недостаточный спрос, зато их с жадностью хватает индустрия Штатов. Не является ли это ущербным фактором для нашего развития?
В.С. Я здесь не вижу никакой дефектности или ущербности. Космос — это общечеловеческое дело. Это огромный интернациональный проект. Конечно, остаются противоречия между нами и американцами, и каждая из стран имеет боевую космическую компоненту, развивает военный космос. Но одновременно происходит понимание того, что мир един, человечество едино, вызовы, которые бросает будущее, едины и угрожающи для всего человечества. Потому консолидация человечества вокруг сверхпрограмм, к числу которых относится космос, это прекрасно.
Космическое сознание включает в себя единение людей вокруг общечеловеческих вызовов, вокруг общечеловеческих задач. Я в это верю. Когда мы с американцами пускаем их ракету, работающую на нашем двигателе, есть ощущение, что и у нас, и у американцев — одна общечеловеческая задача, мы едины. Это очень сильное светлое чувство. Возникает ощущение общечеловеческого братства. И это — одно их грандиозных достижений нашей космической эры.
А.П. Ваш двигатель поражает своей сверхсложностью. В нём такое количество изобретений, новшеств, открытий, физических и химических явлений… И вся эта многомерная-тысячемерная сложность соединена в единство, в фокус. И этот фокус, эта системность, объединяющая в мощное единство бесчисленное количество компонентов, может быть, поражает ещё больше, чем сами отдельные компоненты.
Но управление вашим заводом, вашими коллективами, смежниками, управление всей отраслью, управление другими заводами, космодромами — это сложность, которая не должна уступать сложности самого двигателя. Сама система управления, мне кажется, должна базироваться на множестве социальных, мировоззренческих открытий.
А после разрушения советской системы управления — министерств, мощных управляющих систем — мы не нащупали новую систему управления, всё ещё мечемся, перескакиваем от одной модели к другой. Среди этих метаний тратится и социальное время, и эффективность. Как вы видите эту ситуацию, связанную с вашей отраслью, с вашим заводом?
В.С. Считаю, что самые ужасные времена мы прожили. Два минувших десятилетия были десятилетиями паники и постоянных управленческих ошибок. И само государство находилось в панике и допускало постоянные управленческие ошибки. Повторяю: самые ужасные времена позади, сейчас мы стоим на пороге конструктивного позитивного развития, которое уже началось и сказывается на нашем умонастроении. Это касается и политического управления страной, и экономики, и конкретно нашей отрасли.
В нашей отрасли появляются новые имена, новые лица, эти люди абсолютно конструктивны. С ними мы связываем большие надежды. Недавно у нас на предприятии был Дмитрий Олегович Рогозин, осмотрел завод, вникал в детали, говорил с людьми, интересовался методами управления, узкими местами, и его появление уже принесло результаты: мы чувствуем его помощь и оцениваем его появление в сфере промышленности, сфере ОПК как замечательное кадровое достижение.
К управлению нашей отраслью пришёл Владимир Александрович Поповкин — глава Роскосмоса. Человек, одержимый космосом, реалист и футуролог одновременно, выстраивающий новую систему управления отраслью. Не сомневаюсь, что многие идеи, которые провозглашаются в недрах Роскосмоса, будут реализованы и дадут эффект. Вы правы, наступило время новых менеджеров, новых систем управления, новых мотиваций. Среди которых человеческий фактор, материальный и духовный, играет важнейшую роль.
У меня есть ощущение, что наша страна, общество стоят на пороге рывка, на пороге долгожданной модернизации и развития. Общенациональное развитие скажется и на нашей отрасли, которая является головной для страны, так как потребует новаций и открытий не только технологических, но и управленческих. Мы чувствуем внимание всего государства, оно следит за нашей отраслью и направляет сейчас в неё колоссальные ресурсы. Намечена программа развития космоса до 2030 года. И мы её, убеждён, выполним.
А.П. Вам кажется, что развитие, о котором все говорили в предшествующие годы, уже началось?
В.С. Да, у меня есть такое ощущение. Эти новые люди, которых я упомянул — и Поповкин, и Рогозин, молодые, творческие, энергичные люди — являются вестниками развития.
А.П. А что в вашей работе является высшим эмоциональным проявлением, что является катарсисом? С утра до ночи вы занимаетесь проблемами асфальта, заработной платой, учебным центром. В одном месте строится, в другом осыпается. Это колесо непрерывно. А где ваши взлёты, ваши взрывы, восхищения?
В.С. Мой взлёт — это взлёт ракеты. Это симфония, мощная песня. Удачный пуск, удачная работа нашего двигателя — это личная победа. И это не только личное чувство. Все, кто работают на заводе, даже те, кто моет полы, чувствуют свою причастность к грандиозному делу. Удачный пуск, удачный полёт — это наша коллективная победа. Когда бываешь на пуске, видишь, стоит ракета тихо, неподвижно, а потом вдруг гром, рёв, огонь, пламя, как столб, ракета уходит в небо, совершает полёт по орбите или по баллистической кривой и точно достигает цели, это ощущение не передать.
А.П. И в советское, и в нынешнее время технократы не занимаются политикой, относятся к ней с некоторым пренебрежением или даже презрением, отдавая политические процессы в другие руки, а сами сосредоточены только на технологиях. Но ведь это неверно. Иногда в политику приходят люди, для которых проблемы русского космоса являются чужими или даже вредными. Они считают, что у России не должно быть своего космоса, а может существовать только один космос — американский. И тогда рушатся заводы, закрываются космические школы, как это было в девяностых годах. Правильно ли технократам оставаться аполитичными? Дмитрий Рогозин, создавая Добровольческое движение в поддержку армии и ОПК, именно это имел в виду. Он хотел окружить занятых работой технократов этой атмосферой приятия, понимания. Создать технократическое политическое движение, которое бы отстаивало интересы ценного для страны кастового слоя технократов. Почему бы на этом фоне не создать промышленную партию, в которой были бы крепкие промышленники, трезвые аналитики, люди, понимающие смысл в ведущих отраслях, не отдающие их на откуп дилетантам или дуракам.
В.С. Я тоже был на этом замечательном рогозинском собрании, где утвердилось новое движение, которое освятил патриарх. Скажу вам, что я абсолютно не равнодушен к судьбе государства и процессам, происходящим внутри него. Многие, подобно мне, готовы влиять на судьбу государства, на управление страной. Люди нашего круга — крупные инженеры, директора, технократы — понимают мировые и национальные проблемы и могут предложить руководителям страны те идеи, которые позволят реально ускорять наше движение вперёд, и предостеречь их от возможных ошибок и недоразумений. Мы очень плотно работаем с Государственной думой, к нам часто приезжают депутаты, мы поддерживаем отношения со многими комитетами Государственной думы. Поэтому я считаю крайне своевременным, актуальным рождение рогозинского движения.
Что касается создания партии, я не готов сейчас дать вам ответ. Ведь партия — это человеческая общность, и она может быть по-разному формализована: или в виде классической партии, или в виде общественного движения, у которого в сравнении с партией, может быть, больше возможностей и больше широта охвата.
А.П. Когда я побывал на вашем заводе, видел рождение ваших двигателей, у меня возникало ощущение, что я наблюдаю рождение фантастических космических организмов, которые выстраивают себя из таинственных космических материалов, придают им загадочные, не существующие на земле формы. И встреча с этими поразительными шедеврами напомнила мне посещение Лувра, Эрмитажа, Храма Покрова на Нерли или египетских пирамид. И сегодня, когда вернусь с вашего завода, своим друзьям, коллегам по газете, скажу: "Друзья, я побывал в центре мира".
