Умер Геннадий Полока. Один из самых ярких и не похожих ни на кого отечественных режиссёров. Лица и глаза, озаренные каким-то немыслимым внутренним светом и красотой, — первое, что невольно вспоминается из его фильмов. Трогательная улыбка Викниксора-Юрского, наивно-открытый взгляд Жени Ксидиаса–Золотухина, жесткая хитринка контрразведчика-Юматова, усталая растерянность Васи Каретникова–Папанова, усталая боль генерала Адамова–Пархоменко, непримиримая сумасшедшинка Иоганна Герца–Уржумцева. Эти лица и глаза — первое, что память непредсказуемо выталкивает на поверхность при мысли, что умер Геннадий Полока. Восхитительные эксперименты с декорациями в духе русского авангарда 20-х, триумфальное возрождение школы "монтажа аттракционов" Эйзенштейна, озорная реплика "Ну не был я никогда реалистом!" — все это тонет в глазах его героев и становится не слишком важным.
Три города удивительным образом сплелись в его судьбе — Москва, Петербург и Одесса. Послевоенная московская чистопрудная юность, школьная дружба с покровскими пацанами Гией Данелия и Игорем Нетто, фильмы "Валерий Чкалов" и "Большой вальс", училище имени Щепкина и ВГИК — ощущение уникального городского пространства. Питер-Ленинград — не слишком долгая, но крайне плодотворная работа на "Ленфильме", город, где состоялись его самые известные фильмы — "Республика ШКИД" и "Интервенция". Четвертый этаж ленинградской цирковой гостиницы, где угощениями были только водка и растворимый кофе, а по коридору бегали дрессированные шимпанзе. И бесшабашно-трагическая Южная Пальмира — Одесса, город-герой ярко-пронзительных "Интервенции" и "Возвращения броненосца".
Практически все фильмы Полоки связаны с теми или иными трагическими историями. Дебютная картина 59-го года — "Чайки над барханами" по сценарию Юрия Трифонова — вызвала крайнее недовольство туркменского партийного руководства, и мало того, что была с производства снята, но и переросла в уголовное дело, где статьи обещали вплоть до "вышки" за приписанное режиссёру хищение народных средств. И только вмешательство авторитетного Ивана Пырьева спасло Полоку, но не спасло фильм, который так и не был закончен. Легендарная "Республика ШКИД" изначально получила крайне негативный отзыв от МВД — "энциклопедия для школьных хулиганов". К тому же, режиссёр был обвинён в пропаганде западной демократии, за что попал в "список подозреваемых", несмотря на колоссальный успех картины у зрителей. В результате последующую затем "Интервенцию", которую сам Полока хотел назвать "Величие и падение дома Ксидиас", зритель увидел только без малого 20 лет после окончания съемок.
Только вмешательство легендарного советского разведчика Рудольфа Абеля позволило появиться на экране эксцентричному кино "про шпионов" — стильному черно-белому оммажу Фрицу Лангу, детективу "Один из нас". Но именно этот фильм оказался самым тиражируемым в советском прокате 1971 года. Ножницы цензуры прошлись по удивительной истории русского Дон Жуана — "Одиножды один", где, в частности, была сильно изменена сцена смерти героя Анатолия Папанова. Непростой оказалась и попытка снять на "Беларусьфильме" своеобразное продолжение "Республики ШКИД" — "Наше призвание" по книжке педагога Николая Огнева "Дневник Кости Рябцева". Цензоры углядели в этой невероятно ударной правде о советской школе 20-х годов аллюзию на польские события времён подъёма движения "Солидарность". И положили картину на полку. В середине 80-х в Москве устраивались полузакрытые вечерние показы "Нашего призвания", где сам режиссёр представлял съемочную группу и рассказывал о съёмках. Прямое продолжение под названием "Я — вожатый форпоста" было показано по ТВ значительно позже. И без всяких проблем.
Ну а выход в свет, возможно, самой пронзительной ленты Полоки — "Возвращение броненосца" — совпало с трагическим безвременьем середины 90-х, когда о кинопрокате в "обновленной" России никто и не думал. В результате — фильм, показанный в более чем двадцати странах мира, в нашей стране увидели только в качестве телеверсии. Неудивительным в этом контексте выглядит и тот факт, что исполнитель главной роли Михаил Уржумцев умер при первом показе фильма по ТВ на финальных титрах.
Стремление действовать не в привычном стиле соцреализма, а использовать в кинематографических приемах гротеск и бурлеск и элементы революционного искусства, не находило отклика в советских культурных ведомствах. Затем и пламенная революционная полемика с грехами и пороками общественной жизни, сочно показанная на экране, уже казалась чиновникам Госкино слишком избыточной в мире "победившего социализма". С приходом перестройки на Полоку наконец-то обрушились международные награды, возможность преподавать за рубежом. Однако в нашей стране он так и остался режиссёром для избранных.
С трогательно-ироничной улыбкой Полока сказал в одном из интервью: "Я не разыгрываю из себя жертву режима". Удивительный человек, автор патологически-добрых, по-настоящему новаторских фильмов как-то объяснил: "Я посвятил значительную часть своих картин периоду 20-х годов. Почему? Потому что было счастливое время. Люди были голодные, но была вера, что мы построим гармоническое и счастливое общество". Потом помолчал" и добавил: "Мне трудно сегодня видеть людей, утративших надежду".
