Казалось бы странный вопрос. Христианство существует в истории уже две тысячи лет и практически все это время оно присутствует в мире именно как христианское общество, и даже (с эпохи Константина Великого) как христианская государственность. Христианским обществом в этом смысле была древняя Византия, средневековая католическая Европа, православная Русь до 1917г. и, наконец, современная протестантская Америка (80% граждан которой считают себя христианами) – чем не христианское общество? В последнем примере уже чувствуется некоторый подвох и несколько рассеянная мысль становиться внимательней. Поэтому уточним вопрос: возможно ли подлинно христианское общество? И здесь мы понимаем всю глубину проблемы. Дело в том, что подлинно христианского общества в реальной истории фактически никогда не существовало.
То, что именовалось христианским обществом в различные эпохи истории в рамках той или иной христианской государственности, всегда оставалось неким компромиссом между «миром» в его традиционных, наполненных грехом социальных формах, и тем идеалом человеческих отношений, к которому призывает евангельское Слово и христианская Церковь. В некотором смысле именно Церковь и является подлинным христианским обществом, однако принципиальная отстраненность Церкви от общества (как «мира») делает ее скорее идеальным сообществом, нежели воплощением подлинной социальной реальности. Более того, всякая попытка Церкви непосредственно «преобразить» общество в христианском духе силой своей духовной власти (как это было в инквизиторском средневековье или протестантских республиках кальвинистов) всегда кончалась скорее обратным результатом. Даже православная Византия при всей органичности церковно-государственной «симфонии» оставалась формой христианской государственности при нехристианских социальных отношениях (рабство, язычество и т. д.). Не означает ли это, что вопрос о христианском обществе остается по-прежнему открытой задачей христианской истории?
Теоретически правильный вопрос, однако не слишком ли поздно об этом думать? Современный прагматичный мир уже давно сменил свою духовную ориентацию с христианской на либерально-потребительскую и явно увлечен иной задачей – осуществлением унитарной модели цивилизации основанной на власти денег, а не каких-то отвлеченных христианских ценностях. Христианство как идеологическое понятие уже не фигурирует в общественном сознании ни на уровне индивидуального социального поведения, ни на уровне геополитических отношений. Уместно ли вообще ставить вопрос о христианском обществе в таком постхристианском мире?
Как ни парадоксально, но именно в данном контексте этот вопрос приобретает особый смысл. Именно в постхристианском мире задача о христианском обществе становится для христианского самосознания предельно актуальной. Она вновь во всей прямоте обнажает вопрос о христианской истории вообще: возможно ли ее продолжение, или современный либеральный мир знаменует собой тот окончательный финал апостасии и наступившую ночь христианства, когда уже «никто не может делать» (Ин. 9. 4.)? Это поистине кардинальный выбор приводящий к прямо противоположным позициям и последствиям как для личного христианского сознания, так и для христианского сообщества в целом. Принятие второго (пессимистического) варианта ответа уводит «малый остаток» христианской Церкви в различные формы добровольной резервации, изолирующих «верных» от безнадежно погибающего мира; первый же (оптимистический) вариант, наоборот, подразумевает новую мобилизацию христианского духа по утверждению своего активного места в истории. Именно последний вариант и трансформируется со всей неизбежностью исторических реалий в вопрос о новом христианском обществе. Иных способов отстоять свое право на место в современном интенсивно унифицирующемся мире – не существует! Ведь не рассматривать же всерьез возможность «органичного» приспособления Церкви к постхристианскому миру на уровне пресловутой толерантности. Такая Церковь никому не нужна – ни обществу, ни истории, ни Богу: ты… не горяч и не холоден, …извергну тебя из уст Моих (Откр. 3. 16) …
Но может быть вопрос в такой кардинальной постановке вообще не имеет практического решения? В том смысле, что подлинный образ христианского общества мыслим лишь в рамках самой Церкви и то скорее в идеальном измерении, нежели в эмпирической действительности. Так как даже локальная социальная практика отдельных церковных приходов, общин и монастырей никогда до конца не преодолевает принципиально деструктивное влияние на социальные отношения греховности человеческой природы. Может не стоит и пытаться думать о христианском обществе в этой земной жизни, так как ничем кроме очередной утопии это не закончится? Идеал христианских отношений в таком понимании переносится в сферу неотмирного и сакрального, а фактическое поле человеческой социальности до конца времен остается обреченным на безысходное несовершенство.
Так что же делать в этой ситуации? Неужели христианское общество в своем подлинном качестве в этом мире невозможно?
Наш человеческий разум, видящий вокруг лишь перманентную социальную деградацию, кажется, готов согласиться с таким утверждением, однако наша христианская вера, принявшая благую весть в ее всепобеждающей Силе, решительно протестует. Неужели Спаситель принес Свою крестную жертву, тысячи подвижников достигли пределов христианской святости, сонмы мучеников пролили свою кровь, чтобы мир остался таким как есть, чтобы мир не изменился? Нет и еще раз нет! Христос пришел спасти и преобразить мир, преодолеть и победить его греховное начало. В небесном плане Он это уже совершил – в реальном мире Он ждет этого от человека. В этом и состоит задача христианской истории!
Преображение мира есть творческая Богочеловеческая задача. Бог не сам по себе преображает мир, но через посредство человека, через сознательное принятие им Истины христианства в качестве определяющего жизненного императива. Такой новый человек по самому факту своего существования уже становиться носителем новой социальности, первичным началом христианского общества. Именно в этом смысле христианское общество возможно! Новый человек духовно рождается во Христе через таинство Церкви, но эмпирически проявляет себя в обществе через актуализацию христианской добродетели. Последнее и означает преображение социальных отношений, освобождение их от проявлений человеческого греха. И чем глубже проникает христианская Истина в социальную реальность общества, тем это общество становится внутренне более просветленным, чистым и радостным. «Стяжи дух мирен, и вокруг тебя тысячи спасутся» – говорил об этом пр. Серафим Саровский.
Однако это лишь одна сторона вопроса. Практическое осуществление подлинно христианской общественности в духовно непросветленном мире подразумевает еще один (вторичный) уровень организации, связанный с аккумулированием свободной христианской добродетели в определенных социальных формах. Этот важнейший аспект христианской самоорганизации общества еще, к сожалению, очень мало учитывается современным православным сознанием. Традиционная (наиболее распространенная) точка зрения на этот счет состоит в том, что духовное преображение личности – это и есть залог христианского преображения общества. И соответственно, все силы должны быть направлены на расширение миссионерско-пастырской деятельности Церкви по спасению, вразумлению и духовному исцелению отдельных «заблудших овец» стада Христова на всех уровнях социальной лестницы. Все остальное лишнее, точнее, приложится и совершиться само собой: и в политике, и в экономике, и в культуре. Другая же (более принципиальная) точка зрения состоит в том, что помимо индивидуально-личного христианского оздоровления социальных отношений, в самом обществе, на его макросоциальном уровне должна утверждаться особая христианская идеологическая матрица, непрерывно формообразующая элементы общества в христианском духе. То есть подразумевается, что в самом обществе (а не только в Церкви) должна быть создана и всячески идеологически культивироваться христианская атмосфера. Так, как это фактически и происходило в древней православной Византии при Константине Великом, когда впервые в истории появилось христианское государство.
В своих надеждах на христианское преображение России мы почему-то в основном ориентируемся на первый (внутрицерковный) вариант христианизации российского социума, и практически не пытаемся выстраивать второй, макросоциальной уровень христианской самоорганизации. Затяжная позиционная борьба за введение «основ православной культуры» в школах – всего лишь робкая попытка как-то подступиться к этим вопросам. Даже внутри себя мы как бы боимся, не решаемся требовать большего, заранее уступая общество безоговорочной власти либерально-секулярных ценностей. При том, что подавляющее большинство россиян так или иначе идентифицируют себя в качестве «православных». Странная ситуация… Именно в этом аспекте принцип «отделенности Церкви от государства» принятый на официально-конституционном уровне и «по умолчанию» подтвержденный церковным сообществом служит сегодня незримым культурно-психологическим барьером, вообще исключающим отстаивание христианской Истины в жизни общества! Необходимо перевернуть эту систему, перевести задачу о христианизации российского общества в иной масштаб, т. е. добиться официального доминирования христианских ценностей в сфере общественного сознания. Иначе говоря, воссоединять Церковь и Государство на идеологическом уровне! Только тогда мы можем надеяться реально изменить нынешнюю «нехристианскую» действительность: ибо какой мерой мерите, такой и вам отмерено будет (Мф. 7. 2).
В социально-политическом плане подобное отношение к обществу со стороны активного христианского сознания подразумевает не что иное как выработку и утверждение на государственном уровне современной христианской идеологии, способной сублимировать весь спектр христианских ожиданий в единой общественно значимой форме. Не официальное назначение Православия «государственной религией» в виде ничего не значащего декоративного атрибута, а прямое утверждение христианских ценностей в качестве стратегических общественных приоритетов. Вот что означает «второй подход» – христианизация общества на макросоциальном уровне. Христианские ценности это сама основа гуманистических ценностей человеческой цивилизации и борцам с религиозным клерикализмом в сфере светской культуры здесь нечего опасаться. Вопрос здесь в том, что культура вновь должна встать на свое подлинное, фундаментальное основание, а не распадаться в дурной бесконечности постмодерна, разлагая собой духовно-нравственные основы общества. Христианское общество вновь должно суметь осознать себя в качестве полноценного цивилизационного субъекта. За время нового христианского возрождения России произошло глубокое проникновение христианских ценностей на первый, индивидуально-личностный план социального самосознания, и если мы хотим дальнейшего христианского возрождения, то необходимо переходить ко второму этапу!
То, что подобный переход к новой макросоциальной христианской ориентации объективно назрел в нынешнем российском обществе свидетельствует в частности тот исключительный резонанс, который сопровождал появление на экранах фильма арх. Тихона (Шевкунова) «Гибель империи. Византийский урок». Более того, именно появление этого фильма можно считать той поворотной точкой общественного самосознания, где российское общество впервые всерьез задумалось о своей христианской (православной) идентичности. Задумалось о том, что присутствие Церкви в обществе является не просто неким духовным приложением (спасительным островом) в мирской стихии, а накладывает на общество определенную и очень значительную ответственность – соответствовать тем идеалам христианской социальности, которые провозглашены и присутствуют в Церкви. Причем чем глубже взаимопроникновение и присутствие Церкви в обществе, тем понимание этой ответственности все более приобретает характер важнейшего идеологического императива и исторической задачи. Таким образом на сегодняшний день можно говорить о том, что вопрос о христианской государственности вновь встает перед современным Православием со всей своей практической неизбежностью!
В этом смысле нынешнее российское общество, похоже, только начинает осознавать масшабность новых идеологических горизонтов и во многом еще не готово к практическому решению новых задач, оставаясь в рамках традиционных подходов прошлого. Так ближайшее решение всего комплекса проблем связанных с новой христианской идентификацией России для традиционного православного сознания ассоциируется с восстановлением православной монархии, как самого распространенного и проверенного временем способа существования христианского государства в истории. Подразумевается, что стремление к этому идеалу в практике государственной самоорганизации почти автоматически обеспечит осуществление всех христианских чаяний: ибо православный монарх как «помазанник Божий» непосредственно олицетворяет собой централизацию всей социально-политической, культурной и экономической жизни общества в соответствии с высшими христианскими целями. Данная точка зрения зачастую даже не подлежит обсуждению: православный – значит монархист!
При всей формальной убедительности данная позиция страдает одним, казалось бы незначительным, но принципиальным недостатком. Она не учитывает необратимости исторического процесса, в котором никому не дано войти «в одну реку дважды». При этом подходе как бы не замечается принципиальной цивилизационной дистанции, образовавшейся между данным идеалом христианской государственности и реальным развитием русской истории в XX веке. Считается, что эта история (весь советский период!) несущественна для новой христианской идентификации России, и ее можно просто «опустить» из актуального рассмотрения как ошибочный, ложный и чуждый русскому духу эксперимент неких промасонских антихристианских сил.
Очевидно, это грубая ошибка дискурса. Опираясь на идеальное (часто идеализированное) прошлое, монархическое сознание пытается моделировать еще более идеальное будущее. При этом ближайшее настоящее как единственная историческая реальность полностью игнорируется как досадное недоразумение. В итоге исчезает сама фактическая опора национальной стратегии и политическая христианская мысль безнадежно зависает в области историософских мечтаний. Поэтому если мы хотим действительного христианского возрождения России, то должны ориентировать себя несколько иным образом: опираясь на историческую данность настоящего, переосмыслить идеальное значение прошлого и уже на совместной основе того и другого строить реальную стратегию будущего. Отвлеченные же от исторической логики «проекции будущего», сформированные как простое репринтное переиздание прошлого, остаются лишь формой мечтания и самообмана, отражающей общую социально-политическую инфантильность современного православного самосознания. Задача о будущем имеет значительно более сложную исходную конфигурацию, включающую в себя всю полноту и противоречивость национального прошлого, и в первую очередь ближайшего прошлого, – т. е. историческую данность XX века в ее ярко выраженной социалистической интерпретации. Вот что необходимо понять в первую очередь в едином контексте русской истории, только когда мы это осуществим, для нас может открыться будущее.
Здесь заключается главный методологический провал современной церковно-православной политической позиции. Если мы выкидываем недавний социалистический этап русской истории как неудавшийся, то просто не можем попасть в реальную историю, чтобы как-то привязать к ней наши социально-политические христианские ожидания и установки. Мы оказываемся «вне истории» и уже не способны адекватно оценить ее направленность. Современное российское общество продолжает свободное падение в бездну либеральной апостасии, а растерянное христианское сознание остается беспомощным наблюдателем всеобщей социально-нравственной деградации. У него нет никаких реальных точек опоры, и тем более рычагов управления, для изменения этой гибельной динамики. Реальную стратегию России уверенно продолжает определять сомнительная компания либеральных реформаторов (по совместительству агентов глобализма) не имеющих к национальному прошлому (ни монархическому, ни советскому) ни малейшего идеологического интереса. И чем дальше мы отходим от подлинных (еще видимых) берегов своей недавней истории, тем бесформенней и абсурдней становится российская действительность. Еще немного и мы уже никогда не сможем «вернуться домой». Залихватские лозунги, типа «Вперед, Россия! », вдохновенно раздуваемые кремлевскими политтехнологами, выглядит в этом контексте как циничная провокация.
Итак, какую же Россию мы потеряли в начале 90-х? Каков тот камень, «который отвергли строители» и на котором Россия вновь может восстановить свое твердое историческое основание? Если сказать одним словом – это социализм! Это та подлинная сущность русской истории XX века, которая никак не может быть выплеснута вместе с мутными водами очередной исторической трансформации. Эта тот подлинный плод русской истории, который уже не отчуждаем от нее, но наоборот является залогом ее будущего. Принципиальным в этом моменте является то, что социализм переходит в XXI век не в своем эмпирическом, а в своем идеальном качестве, тем самым становясь потенциально открытым к новому национально-историческому синтезу.
Здесь мы не уклоняемся от основной темы данной статьи, но, наоборот, подходим к ее основной идее. Суть ее в следующем. Если Россия как традиционно христианская государственность реализовала в своей истории фундаментальный опыт реального социализма, то это отнюдь не является историческим недоразумением как отрицанием всей ее предыдущей истории, но, наоборот, становиться качественно новой ступенью раскрытия в истории ее христианской сущности. Православие и социализм отныне имманентны русской истории и задача национального самосознания – преобразовать это внутреннее единство на актуальном уровне в форме нового цивилизационного синтеза. Это именно тот оптимистический вариант историософского дискурса, который не отрицает собственную историю в убогом догматизме политиологических подходов, а наоборот, оправдывает ее – открывая тем самым подлинно аутентичные горизонты будущего. Это тем более так, что социализм как социально-исторический феномен не ограничен лишь рамками идеологии «марксизма-ленинизма» или экономической практикой XX века, а имеет за собой глубокую духовно-историческую ретроспективу изначально освященную евангельским словом. Сама Церковь Христова эмпирически родилась именно как коммуна (иерусалимская община), где все верующие были вместе, и имели все общее; и продавали имения и всякую собственность и раздавали всем, смотря по нужде каждого (Деян. 2. 4.). Так что не будем свысока судить русский XX век, вынося ему бесконечные и бесплодные обвинительные приговоры, а постараемся понять его высший духовный смысл в позитивном контексте будущего. Здесь воистину есть о чем поразмыслить. В оптимистическом синтезе (социализма и православия) замыкаются не только противоречия русской истории XX века, но и самой христианской истории, вновь получающей шанс обратиться к задаче о подлинно христианском обществе. Духовно-нравственная природа социализма имеет под собой глубокий христианский потенциал и несмотря на атеистическую «марксистско-ленинскую» девальвацию ожидает своего дальнейшего раскрытия в истории. Очевидно, лишь в этом направлении сохраняется христианская перспектива. Либеральное-буржуазное царство мамоны, абсолютно исключает такие надежды. Только в христианско-социалистическом контексте можно говорить о каком-то «третьем пути», т. е. о том, возможна ли иная цивилизация вообще, или современный мир окончательно обречен распадаться в либерально-потребительском беспределе.
В связи с этим исключительно близорукой и исторически деструктивной (иначе не назовешь) представляется позиция безоглядного отрицания советской эпохи со стороны современного православного сознания. Не уничтожаем ли мы на корню свое будущее, втаптывая в грязь национальное прошлое? Фактически именно в русле этой отрицательной парадигмы мы уже двадцать лет движемся «в никуда»! Пора, наконец, остановиться и понять гибельность подобной стратегии. Она на руку лишь тем, кто как раз и мечтает увести Россию от ее подлинной национально-исторической идентичности как можно дальше. Именно отрицание советского социализма нынешней откровенно прозападной, либеральной элитой и парадоксально единой с ней в этом православно-церковной общественностью, делает нынешнее «возрождение России» беспочвенным, бессмысленным и заведомо обреченным. Капиталистический «выбор России» навязанный обществу в начале 90-х «пятой колонной» агентов глобализма в качестве безальтернативной стратегии будущего – вопиющая ложь нашего времени! На фундаменте этой лжи никакое христианское возрождение немыслимо.
И наоборот, новая христианско-социалистическая стратегия России (христианское социальное государство) способна открыть в себе поистине неисчерпаемые резервы благотворного преображения общества. Социализм как идея не противоречит, а наоборот, во многом соответствует в своей внутренней сущности подлинным христианским началам. Наши религиозные философы (Н. Бердяев, С. Булгаков, Г. Федотов и др.) неоднократно это подчеркивали, и считали, что «христианский социализм» вполне возможен, и более того, нам его не миновать в истории (о. С. Булгаков). Нынешний глубочайший кризис русской истории по существу и означает необходимость подобного христианско-социалистического выбора. Такова неумолимая диалектика русской идеи, парадоксально раскрывающей себя через ступени кризиса. Проблема лишь в том, что интенсивная пропагандистская машина либеральных СМИ, предельно демонизировавшая советское прошлое в общественном сознании, и общая склонность массового сознания к шаблонному восприятию истории, оставляют данную социально-христианскую перспективу переустройства общества совершенно без внимания.
Если массовому сознанию, равнодушному к поиску истинной социальности, простительна подобная стратегическая беспечность, то ответственное христианское сознание – не имеет на это права! В условиях искусственной деструкции общественного восприятия прошлого именно православное сообщество должно суметь мыслить самостоятельно и адекватно, умело отделяя зерна от плевел в оценке великого наследия Советской цивилизации. Пришло время задуматься об этом всерьез на уровне христианского цивилизационого выбора, а не в духе дешевого антикоммунизма Жириновского. Достижения советской эпохи в области образования, науки, культуры, социального строительства неоспоримы, и нам ли, находящимся в состоянии прогрессирующего разложения всех систем государственного бытия, смотреть свысока на это былое национально-историческое величие? Если мы просто затопчем поле своей недавней истории в угоду политической «злобе дня», выбросив тем самым на свалку истории жертвенный подвиг двух поколений русских людей, то нам просто не на чем будет строить российскую государственность XXI века. Мы не будем иметь для этого никаких оснований: ни моральных, ни социально-экономических, ни культурно-исторических. Пора утверждать, а не отрицать собственную историю! Реабилитация гуманистической, социально-экономической и духовно-нравственной правды социализма с позиций христианского сознания должна стать началом этого целительного процесса. Лишь в акте данного идеологического синтеза возможно действительное примирение русской истории XX века как диалектическое исчерпание ее центрального идеологического конфликта. И только за этим рубежом возможна новая христианская история России.
