В жизни и отдельного человека, и большой цивилизационно-исторической общности бывают периоды, после которых уже ничего никогда не будет прежним: культура, отношения между людьми, сами люди, политические процессы. Переломные точки, потрясающие народы, высвобождающие великие и кошмарные энергии — разрушительные и созидательные. Для народов, населяющих территорию Большой России, это — Великая Октябрьская социалистическая революция, Великая Отечественная война.
Великая русская литература — это в том числе литература, порождённая русскими катаклизмами. За каждым крупным литературным процессом стоит большая трагедия нашего народа.
В 2014 году нашу жизнь перевернул конфликт в Новороссии. Сначала митинги. Потом — первая кровь. И кровопролитие, не прекращающееся уже почти пять лет. События в Донецкой и Луганской народных республиках затронули в той или иной степени практически всё население исторической России — начиная от тех, кто сопереживает русским на сопредельной территории и заканчивая добровольцами, отправившимися на эту войну. А ещё — «гуманитарщиков», журналистов, общественников. Близких, друзей тех, для кого Донбасс — не просто какое-то далёкое, малопонятное, всё реже фигурирующее в новостных сводках.
Война в Донбассе, едва начавшись, породила мощный литературный процесс, сопоставимый с тем, который возник во время Великой Отечественной войны и отчасти идущий и в наше время. Без преувеличения можно сказать, что литература Новороссии — феномен, который наверняка будут вскоре изучать в филологических вузах. Даже десятилетняя война в Афганистане, окончание которой Россия отметит на днях, при всём глубочайшем уважении к её участникам, а также авторам, отразившим её в своих произведениях, не стала причиной отдельного литературного процесса. Есть отдельные произведения, их довольно много, но говорить об «афганском» литературном процессе не приходится. А «донбасский» («новоросский») оформился уже в 2014 году.
Сначала выходили сборники: поэтические, прозаические, публицистика. Потом — книги участников событий, воинов, военкоров, гуманитарщиков. Буквально только что вышла книга совсем юного бойца — Андрея Савельева (позывной «Вандал»), который в свои 16 лет принял вполне взрослое решение и отправился в Крым, где вместе с соратниками Игоря Стрелкова участвовал в возвращении Крыма в состав России, а потом вместе со всеми оказался в Славянске. Его книга так и называется – «Война в 16. Из кадетов в “диверсанты”».
«Писать после Освенцима стихи — это варварство, оно подтачивает и понимание того, почему сегодня невозможно писать стихи», — это цитата Теодора Адорно из статьи начала 50-х годов XX века «Культурная критика и общество». В массовом сознании получил распространение её парафраз: «Писать стихи после Освенцима — невозможно».
В этом, конечно, есть некоторое искажение, можно даже сказать, лукавство. Не невозможно. Просто это будут уже кардинально другие стихи. Даже если они о любви, цветах, падающем снеге.
Это уже будет другая любовь, другие цветы, другой снег. А смотрит на них, пишет о них и читает о них уже совсем другое человечество. И мы, русские после 2014 года, — уже совершенно другие. Более русские, нежели до этого.
Здесь уместно привести одну историю, которую автор этих строк услышала от выдающейся луганской поэтессы Елены Заславской. Прошлым летом она ходила с сыном Иваном и подругой ходила на выставку итальянского художника Джорджо Моранди. И Ваня поразился: «Боже! На улице войны бушевали, а он одни бутылки рисовал!» А подруга в ответ на это сказала: «Ну так этим он и пытался высказать своё отношение к происходящему!» Новороссия разбудила нашу русскость, спавшую где-то в переплетениях генетического кода. И сама вошла в наш генетический код, став такой же его неотъемлемой частью, как Революция 1917 года и Великая Отечественная война. Дело тут именно в этом – в русской истории, в русской войне, русской революции.
Возможно, именно поэтому не породил культурного, литературного процесса Афган. Понятие «интернациональный долг» скорее всего даже советским партийным руководителям было понятно довольно условно. Несмотря на то, что отстаивать интересы страны на этой территории было необходимо, война в Афганистане не была пережита нашим народом, как своя. Возможно, это недоработка «остывающей» государственной системы, возможно — именно отсутствие в тех событиях русской компоненты. Та война не была осмыслена как русская, хотя, наверное, такое осмысление было возможно. Да, там проявляли героизм на грани и даже за гранью человеческих возможностей наши люди. Но само содержание русскому коллективному бессознательному так и осталось непонятно.
Война в Донбассе продолжается. И она теперь с нами, в наших душах, в клетках наших тел. Ни сочащийся бессмысленностью телевизор, ни неурядицы, ни комфорт не способны лишить нас внутренней Новороссии.
Каждый наш вздох, каждый наш шаг, каждый наш слог, с чем бы они ни были внешне связаны, имеют отношение к ней, проистекают из неё, вырастают из её своенравных степей. Невозможно так же писать о зиме и близкой весне, невозможно так же читать о ней, когда Русский мир уже осуществил Русскую весну. Несмотря на то, что многое впоследствии пошло не так, как мы мечтали в 2014 году, она неотменима. Как неотменимо Русское чудо, предтечей которого стала весна 2014 года. Без которого наши чувства, стихи, цветы, снег, тела и слова не имеют ни малейшего смысла.
