Андрей ФЕФЕЛОВ. Сергей Викторович, приветствую! Очень рад вашему возвращению в наши ряды из больницы, после того, как вы перенесли эту тяжёлую болезнь Хотелось бы услышать от вас непосредственный опыт пребывания в клинике, нюансы лечения и какие-то аналитические подробности.
Сергей СОЛНЦЕВ. Во-первых, вирус это реальность. Он действует, у него есть свои формы поведения, которые мы пока плохо понимаем. Против такого смертоносного вируса государство принимает адекватные меры. Меры недостаточные, но эта недостаточность обусловлена неполным пониманием того, с чем мы имеем дело.
Во-вторых, мы переживаем катастрофу. А любая катастрофа чревата трансформациями общественного сознания. Оно съёживается, оно деформируется, меняется.
Вирус – обстоятельство непреодолимой силы, стихии, с которой человечество только отчасти умеет бороться. При любом столкновении со стихией человечество обычно просто терпит, пока стихия не отступит.
Это плохая стратегия, и для успешного преодоления таких катастроф нужно заранее иметь ответ на подобные обстоятельства. В наших встречах мы с тобой уже не раз говорили об этом.
Тем не менее, когда катастрофа является уже сбывшимся фактом и повлиять на её наступление никак невозможно, начинаешь понимать и обратную сторону этой катастрофы, которая состоит в положительных эффектах, которые нельзя было получить никакими, более дешёвыми способами. Сейчас совершенно очевидно, что мы получили в результате этой биологической катастрофы лёгкую пощёчину от природы или от любителей разводить вирусы, а не полноценную катастрофу. Нам скорее представили картину того, что может быть в гораздо большей степени, если противостоящие нам силы будут вести себя с более твёрдыми намерениями действовать.
Именно поэтому привычной нам медицины больше быть не может. Не может оставаться в её нынешнем виде и система административного управления страной. Не может не измениться и вся система борьбы с ЧС, в том числе армия. Эти очевидные последствия уже сейчас выглядят как положительные импульсы от той катастрофы, которую мы переживаем.
Сказанное относится и к цифровизации, которая выглядела совершенно чуждой, пока её нам навязывали. Возможность, пусть в корявых, ещё не развитых формах, но всё-таки продолжить обучение детей, возможность связи кого угодно с кем угодно и как угодно в телемедицине, - всё это плюсы цифровизации. И с цифровизацией надо срастаться, а не отпихивать её или чернить, сапогами забивать куда-то под лавку, ведь цифровизация – одно из наших средств спасения.
Разумеется, нельзя не видеть и её опасностей: «Чем полезнее, - тем опаснее!», - говорил Спартак Никаноров.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Каковы ваши личные ощущения?
Сергей СОЛНЦЕВ. Личные же ощущения от болезни таковы, что она не чувствуется особенно опасной до тех пор, пока она не добирается до жизненно важных органов. Рассказываю только о своём опыте, потому что, признаюсь честно, было не до наблюдений за окружающими. Знаю, что даже один конкретный опыт может быть интересен, потому что новички все интересовались, что их ждёт, хотя бы приблизительно.
Когда начинает вибрировать сердце, а лёгкие перестают насыщать кровь кислородом, грань, отделяющая жизнь от смерти, представляется очень тонкой. Это подавляет. Врач, который пришёл к моему соседу в палате по знакомству, говорил, что пессимисты не выздоравливают, а лежат у него в холодильнике. А выписывают только оптимистов. Я подумал, что он смеётся, но он сказал: «Я на этой работе с первого дня эпидемии. У меня уже стаж, поэтому я могу утверждать». Мне не очень понятно, откуда можно брать оптимизм, когда ты находишься за тонкой перепонкой от того света. Тем не менее, такой закон был выдвинут одним из медиков, с которым мне довелось познакомиться.
Второй момент заключается в том, что с тобой начинают происходить диковинные вещи, которые никогда раньше не происходили. Например, начинает «вертеть» мышцы. Они начинают неожиданно двигаться и скручиваться с большим напряжением, будто это медленная судорога. Ещё одна «фишка» «короны», это, когда моешься после очередной потливой ночи, вода мгновенно вызывает огромные участки сыпи, никаких намёков на которую не было ещё минуту назад. Тобой как будто начинают управлять какие-то посторонние силы, какие-то дьявольские флюиды и ты ничего не можешь с этим поделать. Ты можешь на это смотреть, можешь как-то локально себе помочь, но всё равно ты в чужих руках. Тобой владеют силы, с которыми ты не можешь справиться и договориться. Это ещё одно психологическое ощущение, с которым приходится сталкиваться и мириться.
Так получилось, что я попал в отделение, которое только что начало работать, в этот самый день. Когда меня туда отвезли, они только начали принимать первых больных, поэтому там всё было совершенно странно. И это третий момент, о котором стоит сказать.
Обескураживал даже сам вид людей, одетых в скафандры без знаков отличия и отличающихся только размерами, потому что лиц абсолютно не видно. По глазам тоже не узнаешь, ведь они все на некотором расстоянии. И люди в этих белых скафандрах руками говорят: «Ближе двух метров не подходи. Стой вон там!» Ты понимаешь, что они все вечером «всплывут», а тебе ещё только предстоит в этой «красной зоне» пару недель «барахтаться»! Беспокоили и другие каверзные вопросы: а они друг друга-то как узнают? Может они и нас тоже перепутывают, как мы их? Это всё немного настораживало.
При этом, они сразу начинают разговаривать, а ты не понимаешь ни слова, потому что у них все верхние частоты голоса срезаны их респираторами и масками, из-за чего слышны только низкие баса. Речь прожёвывается внутри их масок и наружу почти не выпадает. «А? Что? Повторите громче!» Поэтому, в отличие от дайвинга, белые водолазы все непрерывно орут.
Ну, и вначале было много неразберихи. Например, молодые практикантки закололи мне вены на обеих руках так, что там появились синяки и шишки. То есть они не в вену куда-то вставляли иглы. Я нашёл опытную сестру, которая правильно поставила мне катетер, но не сказала, что у катетера без промывки имеется срок действия. И его в лучше вынимать после 3 суток. Мне его передержали, из-за чего у меня возникло воспаление вены и теперь у меня кроме шишек от уколов ещё шишка от того, что я переносил катетер. А практикантки просто каждый раз втыкают в этот катетер шланги и вливают какие-то свои растворы.
Андрей ФЕФЕЛОВ. Условия в больнице были нормальными?
Сергей СОЛНЦЕВ. Поначалу в палате было холодно, согреться было нечем, не было горячей воды, раковина была забита, а свет перегорел. Все эти бытовые неурядицы складывались и составляли дополнительный фон. Мы все лежали с высокой температурой и плохо шевелились.
Но раз за разом становилось всё лучше. Появилась регулярность в обходах. Обходы делали не медсёстры, а врачи, которые ходили в пять утра, в девять, днём когда-то и вечером. И делали это всё очень строго. Тут же записывали данные: температуру, давление, насыщенность крови кислородом и другие параметры. Врачам можно было задавать вопросы. Мы попросили их дать нам горячую воду и к вечеру пошла ржавая вода, вскоре сменившаяся чистой горячей водой. Всё было сделано. Через врачей решались эти бытовые мелочи. К примеру, в начале нашего пребывания у нас не было кипятка, который можно было бы пить. Это важно, потому что когда у тебя хрипит в горле и, вообще, какие-то воспаления, то одних антибиотиков мало. Нужно, чтобы было тепло и надо всё время пить горячую воду. Больным запрещалось выходить из палаты, а обеды приносили в индивидуальных упаковках, то есть каждый кусок хлеба, каждое яблоко, каждая тарелка супа – всё находилось в отдельных упаковках, которые после еды выбрасывались. Но проблема была в том, что всё это было холодное, потому что фасовка по этим индивидуальным упаковкам и развоз по пациентам занимал где-то полтора часа. Наш завтрак начинался в половину одиннадцатого и был холодный. За несколько дней работы отделения всё это изменилось, и медсестра стала возить на своей телеге, кроме этих коробочек, большой чайник кипятка. Нам разрешили пользоваться кулером, до которого порой было трудно добраться, но это было уже существенное улучшение условий.
Со временем поставили умывальник с мылом, так что можно было мыться, умываться. Те же, кто не взял с собой ничего, были в бедственном положении.
Еда была ужасная, я её не мог есть, и пять дней, на всякий случай, вообще ничего не ел. Вместо этого много пил горячую воду с вареньем. Так что я, конечно, похудел на 7-8 кг, но не пострадал!
Но самое главное было другое: стало видно, как работает своими жерновами медицинская машина, система, раздробленная на процедуры, инъекции, визиты врачей, опросы, осмотры, анализы, рентгенографии и тд. Врачи чуть ли не каждый день меняли лечение в зависимости от моих текущих данных, например, формулы крови, которую они получали из вен, одни таблетки отменяли, давали другие, заменяли растворы в капельницах и тд. В какой-то момент они попали в «точку», и я начал очень сильно потеть.
Несколько ночей подряд. Просыпаешься в луже собственного пота, рубашка, постельное бельё, подушки, матрац – всё мокрое. Приходится вставать – всё это заменять (благо семья уже приспособилась к бесконтактной поддержке), идти под душ, переодеваться в чистое, после чего досыпать на каком-то сухом уголке кровати.
Начиная с этого времени, температура стала падать, появился аппетит, причём совершенно зверский. Я стал жрать всё, что приносили, недоваренное, недожаренное, с песком и тд. Ел я с большим аппетитом, порой даже по две порции. У нас появился новенький, который тоже по началу не мог ничего есть, то есть проходил через ту же стадию, через которую проходил я, и от него оставалась целая порция. Я не поправился, но запустился совершенно очевидный процесс выздоровления, появились силы. Раньше я не мог ходить к кулеру за горячей водой, а когда стал выздоравливать, смог.
Постепенно болезнь стала отступать. Все проявления всех воспалительных процессов в организме просто сдохли. В какой-то момент мне сунули противогрибковые капсулы, я их все съел. После этого тоже наступило улучшение.
Андрей ФЕФЕЛОВ. А возраст людей, которые вокруг были?
Сергей СОЛНЦЕВ. В основном, моложе меня на 20 лет. Ну, вот нас шестеро…, я буду по кругу. Сосед – 82-го года рождения, это… 38 где-то. Следующий – 94-го, это 26. Следующий – ему 60 ровно. Следующий – молодой парень, ему, по-моему, 35. И последний. Ему было 54 года.
Андрей ФЕФЕЛОВ. На ваших глазах все выписались уже?
Сергей СОЛНЦЕВ. Все, кого положили в первый день вместе со мной, были выписаны с улучшением. И это было очевидно. То есть, их привозили в ужасном состоянии, они падали в обморок от температуры и тяжело кашляли, закашливались. Им сразу от настенного узла давали кислород. Потом, через дни лечения, они ходили, нормально разговаривали, и кашель исчезал. У всех. Больница, очевидным образом, справлялась! Но непрерывно подвозили новых разнокашляющих.
Мне кажется, что есть целая группа молодёжи, которая не воспринимает опасность всерьёз, просто не осознаёт реальности этой угрозы, для них это нечто абстрактное из сюжетов новостей. Это, к сожалению, дефект благополучия, это дефект их счастливого существования. У молодых людей просто не укладывается в голове то, что от КОВИДА лёгкие могут разрушиться. А я видел таких людей, их на каталках увозили на рентгенологическое обследование. Они лежали на животе, были в тяжёлом состоянии, некоторые без сознания, дышали из баллона.
У вируса есть специфика уничтожения организма, в который он попал. Эта специфика до сих пор не проявлялась ни в одном другом вирусе. Человек, который с тобой разговаривает, через считанные часы падает в обморок, его везут на каталке на КТ, и видят, что у него осталось очень мало дееспособной зоны лёгких. А он до последнего не ощущал у себя никаких проявлений болезни.
Кроме того, главной специфической чертой, которая «поставила на уши» весь мир, является огромная скорость распространения. Другое дело, что сама зараза переносится у многих людей довольно спокойно. Хотя официальная наука не знает, что будет дальше, может быть, такое тихое протекание болезни приводит к каким-то отсроченным последствиям.
Врач, который меня лечил, рассказывал, что у него были пациенты, которые полностью заканчивали лечение и их тесты показывали отсутствие вируса, то есть они действительно справились с ним. Через некоторое время эти пациенты возвращались уже в тяжёлой форме, то есть, возможно, где-то остались какие-то «молчащие» очаги, которые при определённых условиях «взорвались» внутри организма, молниеносно и убийственно. Это ещё одна специфическая черта коронавируса.
Никто не знает, что с этим делать. Именно поэтому карантинные и изоляционные мероприятия становятся чрезвычайно трудными, потому что из-за высокой заразности и большой скорости распространения полностью избежать инфицирования невероятно трудно. В объёме комнаты все могут заразиться даже от одного чиха. Многие переносят болезнь на ногах, как многие переносят грипп на ногах, не замечая этого, но при этом постоянно заражая всех вокруг.
Так что всё серьёзно. Это реальная проблема и реальная катастрофа, в которой нам предстоит жить, выжить и развиваться!
