Великолепие атлантов – на которых можно положиться в труде и походе, какие так надёжно держат небо, что не будет никаких катастроф, жизнь продлится спокойно, основательно, прочно, и –будет идти с огоньком:
Когда на сердце тяжесть
И холодно в груди,
К ступеням Эрмитажа
Ты в сумерки приди,
Где без питья и хлеба,
Забытые в веках,
Атланты держат небо
На каменных руках,
Атланты держат небо
На каменных руках.
Песни А. Городницкого входили в советский обиход русского мира естественно, легко и полётно: они звучали из раскрытых окон общежитий и пелись у походных, рыжими лисьими хвостами взлетавших костров, их крутили на магнитофонах и исполняли в компаниях.
Они становились своими, и, напитанные теплом и стойкостью, сближали людей, делая жизнь их светлее.
Но – поэзия Городницкого вовсе не сводится к бардовскому перебору струн: она живёт мудростью строк, рождённых даром, опытом, грустью, историей, множественностью всего, составляющего человеческий космос:
Короток срок, что отпущен для жизни поэтам.
Есть среди них исключения, дело не в этом.
Дело в других, что не прожили и половины:
Пуля, наркотики или иные причины.
Точность констатации множится на ощущение трагедии: ведь жизнь: в альфе своей, в корне и основе – именно трагична, что не даёт повода расслабляться, и… уменьшать интенсивность выпускаемых в мир птицами созвучий.
Поэт чувствует Питер, как родное вещество: чья каменность только подчёркивает затаённую нежность, чья история всегда рядом, и летняя Нева, отражающая небо, столь синевато-спокойно…
Красота роскошного города часто перевита обыденностью жизни, и стих течёт лентами духовного млека, вливаясь в читательскую реальность:
Что могу я сказать о родном моем Питере?
Не пристало в любви объясняться родителям,
С кем с момента рождения жили обыденно,
Без которых и жизни бы не было, видимо.
Я родился вот здесь, на Васильевском острове,
Что повязан и днесь с корабельными рострами,
На Седьмой не менявшей названия линии,
Где бульвар колыхался в серебряном инее.
…геофизик, принимавший участие в многочисленных геологических экспедициях, занимавшийся океанографическими исследованиями, Городницкий словно познал глубину мира, связанную с разнообразием его же, бесконечно обогащающего пласты поэтических текстов.
Есть характерная сквозная интонация в его поэзии, и, соединённая с чистотой строк, не подразумевающих никаких придаточных завихрений, она придаёт дополнительное обаяние поэзии Городницкого:
Снова ноябрь, по-московски сырой и гриппозный,
Липкие вьюги и дождь ледяной во дворе.
Чувство стыда появилось сравнительно поздно,
В Греции древней, на хмурой троянской заре.
Неотомщенной обиды оно не простит нам,
И милосердия тоже оно не простит:
Стать победителем, кровь проливая, не стыдно, —
Стать побежденным — вот это действительно стыд.
И вновь и вновь возникает образ атлантов: знаковый для нескольких поколений: стоический и мужественный, помогающий жить.
Фото: s.gorodpushkin.ru
