ПРЕДСТАВЛЯЮ, какой жуткой головной болью оказался этот юбилей для нашего телевидения! Только что удалась инъекция антисо- ветчины в феерию открытия Олимпиады. Взять хотя бы то, что в "Азбуке Рос- сии" сумели изъять из русской культуры коммуниста Михаила Шолохова, между прочим, еще и лауреата Сталинской, Ленинской и Нобелевской премий, но пышном розаном преподнесли рядом с Толстым Солженицына, который клеве- тал на всё советское, в том числе и на Сталина, и на Шолохова. Как, впрочем, и на многих беспартийных писателей от Пушкина до Достоевского и даже Гюго и Бальзака.
Да, удалось провернуть дельце. Но как быть с Вертинским? С одной стороны, нельзя обойти молчанием, с другой, ведь он порой сочинял такое, что ни в какие демократические воро- та не лезет, — нечто совершенно не- приличное, абсолютно непристойное.
Конечно же, прежде всего для либералов — это песня Вертинского "Сталин". Её строки по ночам всплывали в их памяти кошмаром:
Чуть седой, как серебряный тополь,
Он стоит, принимая парад.
Сколько стоил ему Севастополь,
Сколько стоил ему Сталинград!
В эти тяжкие черные годы
Вся надежда была на него.
Из какой небывалой породы
Создавала природа его?
Как высоко вознёс он державу,
Вождь советских народов-друзей,
И какую всемирную славу
Он обрел со страною своей!
Тот же взгляд, те же речи простые,
Так же скупы и мудры слова…
Над военною картой России
Поседела его голова.
Слово из песни не выкинешь, но действовали на телевидении по избитому шаблону: надо изобразить Вертинского жертвой и страдальцем советской власти.
Как известно, Вертинский бежал из России от севастопольской пристани в 1920 году вместе с последними врангелевцами, с генералом Слащёвым… (Ах, как сыграл генерала молодой гений Дворжецкий в фильме "Бег" по Булгакову!) И больше двадцати лет, скитаясь по миру, Вертинский тосковал о родине в бесчисленных бананово-лимонных сингапурах обоих полушарий. И мог бы повторить за молодым русским поэтом: "Я б сдох, как пес, от ностальгии в любом кокосовом раю".
А вот в 1943 году вернулся. Ещё вовсю шла война, а ему не терпелось. Значит, родина простила малодушное бегство? Простила. Как и Алексею Толстому, Прокофьеву, Куприну, Цветаевой, Коненкову, Валентину Булгакову, Ерзе… Обо всём этом с телеэкрана — ни слова.
Показывают квартиру Вертинского. Недурное гнездышко. Это где же — в Елабуге? Нет, в столице. Где же — на 15-й Парковой? Нет, в самом центре столицы — на улице Горького около Пушкинской площади. Рядом с квартирой-музеем Николая Островского. Так какой же страдалец?
Нам говорят: да, вернулся, но выступать-то в Москве не разрешали, всё по республикам ездил, изредка возвращался в Москву. По каким республикам: по Туркмении или Узбекистану? Да его там и не знали, пожалуй. Но я-то, студент Литинститута, сам бывал несколько раз на его концертах. Кому вы врете?
Да ведь не только в квартире и в концертах дело. За 10-12 лет Вер- тинский сыграл в шести фильмах, в "Пламени гнева" (1956) даже две роли одновременно. А за роль кардинала в фильме "Заговор обреченных" (1950) получил Сталинскую премию. И это — мученик?.. Только на один фильм отстала его супруга Лидия Владими- ровна, достоинства которой не ограни- чивались необыкновенной красотой и молодостью, превосходившей знаме- нитого супруга на 35 лет.
Возвращение на родину было для Вертинского счастливейшей порой ещё и потому, что тут же сразу, год за годом, на родной русской земле у него родились две прекрасные дочери…
