Люблю Вальтера Скотта. Вообще, к Шотландии у меня особое отношение - сильно подозреваю, что пару последних земных воплощений я провел именно там. Наверное, поэтому сэр Вальтер Скотт - национальная гордость Шотландии и великий писатель-классик мирового значения (а отнюдь не автор приключенческих романов «для среднего и старшего школьного возраста») так близок и понятен мне. Истинно, это один из моих Учителей Жизни. Нет, не пресловутая «историчность» составляет суть его творчества, а именно - духовность, исследование человеческой души и утверждение в человеке возвышенных качеств Духа, т.е. духовной Культуры.
В конце концов, я дал себе слово прочесть в течение этой своей земной жизни все романы этого Мастера. И - уже прочел, разве что остались два - «Замок Опасный» и «Анна Гейерштейн», да еще неоконченный «Осада Мальты» - которых нет в свободном доступе в Интернете (а есть только в разделах «Купить» книжных Интернет-магазинов, как будто эти люди - современные торговцы книгами - имеют хоть какое-то право наживаться на книгах великого писателя далекого прошлого, причем - писателя другой страны), но и их я со временем обязательно прочту. И вот, читая эти замечательные романы, которые один другого лучше и среди которых нет ни единого неудачного и неинтересного, я то здесь, то там постепенно стал замечать в них даже нечто, напоминающее кое-какие фрагменты из Учения Жизни.
Помните, что Сказано, что Бальзак - из Братства? Так вот, я не удивлюсь, если в конце концов окажется, что и Вальтер Скотт тоже Оттуда.
Но довольно предисловий - вот, для примера, пара весьма интересных (в отмеченном выше отношении) фрагментов одного из литературных шедевров Вальтера Скотта - романа под названием «Певерил Пик».
Итак, откроем середину четырнадцатой главу этого романа:
« - Однажды мне довелось быть свидетелем подобного случая, - сказал Бриджнорт. - Эта история не длинна, и, если хотите, я расскажу ее вам.
Странствуя по свету, я посетил заокеанские поселения, главным образом - Новую Англию, куда наше отечество, подобно пьянице, расточающему свое богатство, бросило так много сокровищ, драгоценных в глазах Бога и детей Его. Там тысячи лучших и благочестивейших соотечественников наших, чья справедливость могла бы встать между Всевышним и Его Гневом и предотвратить истребление городов, предпочитают жить в пустыне среди непросвещенных дикарей, нежели допустить, чтобы царящий в Британии произвол погасил свет, озаривший их души.
Там оставался я во время войн, которые колонисты вели против вождя индейцев Филиппа, называемого Великим Сахемом, которого, казалось, наслал на них сам Сатана. Жестокость его была невероятна, коварство беспредельно, а ловкость и проворство, с которыми он производил разрушительные и беспорядочные набеги, причиняли неисчислимые бедствия поселенцам.
По воле случая я очутился в небольшом, но весьма уединенном поселке, окруженном густой чащею леса, в милях тридцати от Бостона. Жители поселка в то время не опасались нападения индейцев, надеясь на защиту большого отряда войск, охранявшего пограничные области. Отряд, как они думали, был расположен между этой деревушкой и вражеской территорией. Однако, им приходилось иметь дело с неприятелем, которого сам дьявол наделил хитростью и жестокостью.
Итак, в одно воскресное утро все мы собрались на богослужение в церкви. Храм наш был сложен из простых бревен, но разве песнопения обученных наемников или гудение медных труб в кафедральном соборе могут столь сладостно вознестись к Небесам, как тот псалом, в котором мы объединяли наши голоса и сердца наши? Не успел достойный, ныне почиющий в бозе, Неемия Солсгрейс, долгое время сопровождавший меня в моих странствиях, начать свою молитву, как в церковь ворвалась растрепанная, обезумевшая женщина с криком6 «Индейцы! Индейцы!»
В той стране никто не осмеливается ходить безоружным. В городах и поселках, в лесах и на пашнях - везде и всюду мужчины носят при себе оружие, подобно иудеям, когда те перестраивали свой храм.
Выскочив из церкви со своими ружьями и копьями, мы услышали крики этих дьяволов, которые уже захватили часть поселка и расправлялись с теми немногими, кому важные причины или нездоровье помешали участвовать в богослужении. Между прочим, все заметили, что в то кровавое воскресенье Божья кара постигла Адриана Хэнсона, человека благорасположенного к ближним, но целиком преданного наживе: индейцы убили его и сняли с него скальп в ту самую минуту, когда он подсчитывал недельную выручку в своей лавке.
Словом. был причинен большой ущерб, и хотя нам удалось несколько оттеснить неприятелей, они, захватив нас врасплох, и воспользовавшись тем, что у нас не было вождя, сумели приобрести некоторое преимущество.
Сердце разрывалось от жалобных стенаний женщин и детей, раздававшихся среди ружейных выстрелов и свиста пуль, смешавшихся с диким ревом, который эти дикари называют своим боевым кличем. Вскоре загорелось несколько домов в верхней части деревни, и рев пламени вместе с терском горящих балок еще более усиливали страшное смятение, между тем, как дым, который ветер относил в нашу сторону, усиливал превосходство неприятелей - оставаясь невидимыми, они косили нас метким огнем. В замешательстве мы уже были готовы решиться на отчаянный план оставить деревню и, поместив женщин и детей в середину, отступить в ближайший поселок, но Господу было угодно ниспослать нам неожиданную помощь. Когда мы поспешно обсуждали план отступления, среди нас внезапно явился высокий, почтенного вида человек, которого никто не знал. Он был в одежде из лосиной кожи и вооружен шпагой и пистолетом. Благородное чело его оттеняли седые вьющиеся волосы и длинная седая борода.
- Братья, - произнес он голосом, способным решить исход битвы, - почему вы пали духом? Почему вы в таком смятении? Неужто вы боитесь, что Господь, которому мы служим, предаст вас этим языческим псам? Следуйте за мной, и вы убедитесь, что есть еще военачальник в Израиле!
Голосом человека, привыкшего командовать, он отдал несколько кратких, но ясных приказаний, и влияние его наружности, выражения его лица, его слов и отваги было так велико, что люди, которые никогда в жизни его не видели, беспрекословно ему повиновались.
По его приказу мы поспешно разделились на два отряда и с новыми силами ринулись в бой, уверенные, что Неизвестный послан нам на помощь Свыше. Один отряд, заняв самые лучшие, надежно укрытые позиции, поливал неприятеля убийственным огнем, тогда как незнакомец во главе второго отряда под прикрытием дыма вышел из поселка, и, обойдя его, напал на краснокожих с тыла. Неожиданный приступ, ка это всегда бывает в схватках с дикарями, блестяще удался, ибо они не сомневались, что их атакует возвратившийся отряд регулярных войск Новой Англии и что они окружены. Язычники обратились в беспорядочное бегство, оставив наполовину захваченную деревню и потеряв столько человек убитыми, что их племя никогда уже не могло возместить свои потери. Я до самой смерти не забуду ту минуту, когда наши мужчины вместе с женщинами и детьми, спасенные от томагавков и ножей, которыми краснокожие снимают скальпы, толпились вокруг нашего благородного предводителя, не смея к нему приблизиться, готовые скорее поклоняться ему, словно сошедшему на землю ангелу, нежели благодарить его как своего собрата смертного.
- Не возносите мне хвалу, - сказал он, - я всего лишь орудие, слабое. Как и вы, в руках Всевышнего. Дайте мне воды, чтобы я мог смочить пересохшее горло, прежде чем я возьму на себя задачу возблагодарить Того, Кто это заслужил.
Я стоял ближе всех, и когда я подал ему чашу с водой и мы обменялись взглядом, мне показалось, что я узнал благородного друга, которого я считал давно почившим в мире, но он не дал мне времени ничего сказать.
Опустившись на колени и знаком приказав нам последовать его примеру, он в энергичных выражениях вознес благодарственную молитву за благополучный исход битвы. Произнесенная голосом громким и чистым, как звуки боевой трубы, речь его потрясла слушателей до глубины души. Мне доводилось слушать много богослужений - и дай мне Бог сподобиться благодати, - но эта молитва, произнесенная среди мертвых и умирающих, голосом, исполненным торжества и восторга, далеко превзошла их всех - она была подобна песне вдохновенной пророчицы, обитавшей под пальмой между Рамой и Вефилем. Он умолк, и некоторое время все стояли, потупив очи долу. Наконец, мы осмелились поднять голову, но нашего избавителя уже не было среди нас, и его никогда больше не видели в тех краях, которые он спас от гибели».
Необыкновенная история! И как тут не вспомнить фрагмент замечательного письма (от 10.10.1934) Е.И. Рерих американскому Президенту Ф.Рузвельту: «…Подобным же образом при принятии Декларации Независимости Америки во время исторической Ассамблеи был зарегистрирован случай, когда в критический момент колебания и нерешительности из среды присутствующих поднялся высокий незнакомец и закончил свою пламенную речь призывом: “Америка да будет свободна”. Энтузиазм Ассамблеи снова возгорелся, и Декларация Независимости Америки была подписана. Когда присутствующие пожелали приветствовать того, кто помог им пойти на это великое решение, незнакомца нигде не оказалось, он исчез. Так в ходе истории можно быть свидетелем того, как многообразно проявляется Помощь, Предупреждение и Совет высшего назначения».
Теперь, прежде чем привести здесь еще один, не менее интересный и потрясающий рассказ, взятый из этого же романа, я хотел бы немного сказать и о самом писателе.
Что это был за человек? Данные о нем, которые можно найти к книге из серии ЖЗЛ «Сэр Вальтер Скотт: жизнь и личность» английского писателя и биографа Хескета Пирсона, также дают немало поводов думать, что этот Великий Шотландец был человеком выдающихся духовных качеств и накоплений. Послушаем Хескета Пирсона:
«Может быть, во все времена никто из писателей не пользовался такой широкой известностью и всеобщей любовью, как Вальтер Скотт. И уж, наверное, никто из людей выдающихся не был так равнодушен к славе, как он. Поглядеть на «Великого Инкогнито» приезжали паломники с четырех сторон света, и он выносил их поклонение с удивительным добродушием. Когда приходят к знаменитости, то, как правило, хотят поговорить с ним о собственных проблемах. Дружелюбие Скотта выдерживало и эту пытку, но чего он не жаловал - так это расспросов о себе самом».
А вот каким было его, называвшего богатство «скучнейшей из всех забот», отношение к своим слугам и обращавшимся к нему за помощью беднякам: для Тома Парди, старого слуги Скотта, романы «автора Уэверли» были «нашими книжками»; он утверждал, что они - большая ему поддержка, потому как ночью, если не идет сон, стоит взять любую из них в руки - и через пару страниц он засыпает, как убитый. Скотт признавался, что помешан на своей книжной коллекции, и каждая пылинка на книге - ему острый нож в сердце. Однако, аббатсфордскую свою библиотеку он доверил именно Тому Парди. И нельзя не подивиться заботе и аккуратности, с какими бывший пахарь ухаживал за книгами. И вот, когда в 1824 году Том тяжело заболел, его хозяин ухаживал за больным, как за малым ребенком, дежурил у его постели и пошел отдохнуть лишь тогда, когда миновала опасность. «Я едва не потерял моего бедного Санчо Пансу - сообщал он потом одному из своих друзей, - Его бред надрывал мне сердце».
Когда же жена Тома Парди посетовала, что бедняки слишком часто обращаются в Аббатсфорд (дом-замок Вальтера Скотта) за помощью, Скотт сказал ей: «Будьте с ними вежливы даже тогда, когда Вам нечего им дать, ибо хоть Вы и живете сейчас под моей крышей, но судьбы своей знать не можете. А кто из нас сегодня посмеет сказать с уверенностью, что завтра он сам не пойдет по миру?»
Хескет Пирсон добавляет: «Разница в политических взглядах не в малейшей степени не влияла на дружеские привязанности Скотта, и о нем без преувеличения можно сказать, что ближнего он любил, как самого себя»
Теперь можно снова вернуться к роману «Певерил Пик». Но прежде, чтобы с самого начала было понятно, о чем пойдет речь, необходимо привести еще одну цитату, на этот раз - из дневников З.Г. Фосдик «Мои Учителя (встречи с Рерихами)». Внизу страницы 389 в записи от 13.10.1928, где кратко упоминается сразу о четырех прошлых воплощениях («жизнях») Е.И. Рерих, есть такие строки: «В древности она (Е.И.) была жрецом Удралом - женщины не могли быть жрецами, но она скрыла свой пол и была жрецом до старости»
А теперь вторая удивительная история
Впервые этот необычайный персонаж появляется в романе в главе 16 - под видом глухонемой девушки Фенеллы - доверенной служанки графини Дерби, в те времена феодальной властительницы острова Мэн в Англии. Я говорю «под видом», потому что на самом деле девушка не была глухонемой, а сходство этой истории с пережитым в древности Сестрой Урусвати, заключается в том, что играть много лет подряд роль немой и глухой, вероятно, столь же сложно (и для этого требуется такой же необычайной силы характер), как и, будучи женщиной, быть до старости лет неузнанной в облике жреца-мужчины.
«Эта крохотная девушка, - пишет, знакомя с ней своего читателя, Вальтер Скотт - отличалась необыкновенно деликатным сложением; еще более стройности придавала ей зеленая шелковая туника оригинального покроя. Она была смуглее европейских женщин, а пышные шелковистые черные волосы, ниспадая волнами чуть ли не до пят, тоже придавали ей какой-то чужеземный вид. Лицо Фенеллы напоминало прелестную миниатюру, а ее быстрый, решительный и пламенный взгляд казался еще острее и пронзительнее оттого, что глаза возмещали ей несовершенство других органов чувств». Далее (что говорит о больших накоплениях в прошлом), «прекрасная глухонемая обладала разнообразными способностями. Так, например, она прекрасно владела иглой, искусно рисовала, и, подобно жителям древней Мексики, умела выразить свои мысли беглыми набросками предметов или их символов. И наконец, в искусстве каллиграфического письма, весьма распространенного в те дни, Фенелла достигла такого совершенства, что могла соперничать с прославленными господами Сноу и Шелли, и другими мастерами»
«Однако, Фенеллу, пользовавшуюся благосклонностью и любовью своей госпожи, весьма недолюбливали прочие обитатели замка. Она обращалась чрезвычайно надменно даже с самыми высокопоставленными слугами (а в доме графини они были более высокого рода и звания, чем в других знатных семействах). Простая прислуга, которую Фенелла одаривала щедро, даже не по средствам, обходилась с нею весьма почтительно - впрочем, скорее из страха, нежели из искренней привязанности, ибо капризный нрав девушки выказывал себя даже в ее подарках»
Фенелла была столь необычной, что «жители острова Мэн, искренне верившие в легенды о феях, столь любезные сердцу всех кельтов, были совершенно убеждены, что эльфы уносят некрещеных новорожденных и вместо них кладут в колыбели своих собственных младенцев, которые почти всегда бывают лишены каких-либо человеческих качеств. И хотя Фенеллу более всего обижало шутливое прозвище Королевы эльфов, которое дал ей граф Дерби, и другие намеки на ее связь с феями, она, казалось, нарочно носила одежду излюбленного ими зеленого цвета, чтобы подтвердить суеверия и, быть может, внушить страх и почтение простолюдинам. Среди островитян ходило много рассказов о графинином эльфе, как называли Фенеллу в народе. Уверяли, что Фенелла глуха и нема только с жителями здешнего мира, а что со своими невидимыми собратьями она разговаривает, поет и смеется на колдовском языке»
Откуда же появилась такая необычная служанка у графини Дерби?
«Певерил вспомнил, что когда он и молодым графом были в Англии, графиня привезла Фенеллу, возвращаясь из путешествия по континенту. Она никогда не говорила, где нашла девочку, а только однажды намекнула, что взяла ее из сострадания, чтобы спасти от большой беды. Певерил рассказал об этом словоохотливому моряку, и тот ответил, что про беду ничего не слыхал, но знает, что Адриан Бракель колотил девчонку, когда она не хотела плясать на канате, а когда плясала, морил ее голодом, чтобы она не росла. Графиня увидела ее в балагане в Остенде, и, сжалившись над беззащитной девчушкой, с которой так жестоко обращались, поручила откупить ее у хозяина и никому ничего не рассказывать. «О нет, она фофсе не оборотень!» - заключил свой рассказ капитан. Несколько иной ход мыслей привел Джулиана к тому же заключению, и он согласился с моряком: он подумал, что своей необыкновенной гибкостью и легкостью движений несчастная девушка обязана учению у Адриана Бракеля, а кочевая жизнь и превратности судьбы с детских лет поселили в ней склонность к своенравным капризам»
В романе присутствует масса небольших эпизодов, где фигурирует Фенелла и в которых так или иначе проявляется ее необычный характер, однако всего не перечислить, и поэтому я приведу здесь лишь самые основные.
Но сначала - размышления главного героя романа молодого Джулиана Певерила:
«Часто взглядывал он на глухонемую: она казалась погруженной в глубокую задумчивость. Но раза три-четыре он заметил, что когда хозяйка дома и музыкант принимают особенно важный и напыщенный вид, Фенелле искоса бросает на них испепеляющий взгляд, которого так боялись жители острова Мэн, считая, что он обладает сверхъестественной силой. Во внешности Фенеллы, да и в неожиданном ее появлении в особняке, таилось нечто столь непонятное, а ее появление в присутствии короля было столь удивительным, что Джулиан невольно подумал (хотя и сам внутренне посмеялся над своей мыслью), уж не помогают ли глухонемой в ее делах ее родственники - эльфы?
Другая мысль, не менее странная и сейчас же отвергнутая, как та, что причисляла Фенеллу к существам, отличным от простых смертных, уже не в первый раз мелькнула в голове Джулиана: действительно ли Фенелла обладает теми физическими недостатками, которые, как всегда казалось, отторгали ее от остальных людей? Если нет, то какие причины могли заставить молодую девушку много лет подвергаться такому тяжкому испытанию? И (внимание!) какую непреклонную силу воли надо было иметь, чтобы принести подобную жертву! Какой глубокой и желанной должна быть цель, ради которой это было предпринято!
В его уме мгновенно пронеслось все, что произошло, и он сразу отбросил эту совершенно дикую и несусветную мысль. Стоило лишь вызвать в памяти различные уловки его друга - весельчака и проказника молодого графа дерби: чтобы подразнить эту несчастную девушку, он заводил в ее присутствии насмешливый разговор о ее характере и внешности, иона оставалась совершенно безучастной, а ведь нрав ее был неукротим и вспыльчив. Разумеется, это не могло не убедить его, что девушка, столь несдержанная и своевольная, не смогла бы так долго и так настойчиво обманывать всех окружающих. Поэтому Джулиан окончательно отбросил от себя эту мысль и принялся размышлять о своих делах…»
Вот это место в тридцатой главе лучше всех остальных, где речь идет о Фенелле, наводит на мысль о сходстве реально пережитого некогда Е.И. Рерих «пожизненного маскарада» и истории Фенеллы, плода творческой фантазии Вальтера Скотта. В обеих случаях потребовалась как «непреклонная сила воли», так и «глубокая и желанная цель», чтобы «принести подобную жертву».
Но вернемся к роману.
Далее, эта необычайная девушка появляется (уже в конце повествования) вновь при самых загадочных обстоятельствах - ночью в камере государственной тюрьмы, куда, казалось бы, не может проникнуть самовольно никто.
«Джулиан заснул, но грезилось ему то, что он слышал, а не то, что он думал
Ему снилось, что вокруг него скользят духи, о чем-то невнятно шепчутся призраки, что окровавленные руки, едва различимые в тусклом свете, манят его, как странствующего рыцаря, на новый печальный подвиг. Не раз он вздрагивал и просыпался - так живо было впечатление от этих сновидений, и каждый раз, очнувшись, был уверен, что кто-то стоит у его изголовья. Холод в ногах и лязг цепей, когда он поворачивался в постели, напоминали ему, где он находится и как здесь очутился, а мысль об опасности, грозящей всем, кто ему дорог, леденили ему сердце еще больше, чем кандалы - ноги. И только прочтя мысленно молитву и испросив защиты у неба, он засыпал. Но когда те же туманные видения встревожили его в третий раз, то в волнении ума и чувств он невольно в отчаянии воскликнул:
- Господи, спаси и помилуй нас!
- Аминь, - ответил голос, тихий и мелодичный, как серебряный колокольчик. Он звучал, казалось, у самой его постели.
Первой мыслью Джулиана было, что это произнес Джефри Хадсон, его сокамерник, отозвавшись на молитву, столь естественную в их положении. Но голос этот ничуть не напоминал хриплые и резкие звуки, издаваемые этим карликом. И Певерил тотчас понял, что слово это исходило не от его соседа. Невольный ужас объял его, и он с большим трудом спросил:
- Сэр Джефри, вы что-то сказали?
Ответа не было. Джулиан повторил вопрос громче, и тот же мелодичный голос, что произнес «Аминь», сказал:
- Он не проснется, пока я здесь.
- Но кто вы? Что вам нужно? Как вы сюда попали?
- Я несчастное существо (Фенелла любила Джулиана), всей душой преданное тебе. Я здесь для твоего же блага. Остальное тебя не касается.
Тут Джулиан вспомнил об удивительной способности некоторых людей говорить так, что кажется, будто голос их раздается откуда-то с противоположной стороны. И решив, что наконец разгадал тайну, он сказал:
- Шутка ваша, сэр Джефри, неуместна. Прошу вас, говорите своим обычным голосом. Подобные проделки в Ньюгейтской тюрьме, да еще в полночь, просто нелепы.
- Существу, которое говорит с тобой, - ответил тот же голос, - нужен самый темный час и самое мрачное место.
Желая разрешить эту загадку, Джулиан вскочил с постели, надеясь схватить того, кто, судя по голосу, был совсем рядом, но попытка оказалась тщетной: его руки схватили только воздух.»
А затем как бы Джулиан Певерил ни пытался - сразу же ночью, а затем и при свете дня - отыскать место, через которое в полночь к нему в камеру проник таинственный гость, он даже при самом тщательном осмотре не смог ничего обнаружить.
Через пару дней невидимое «привидение» снова в полночь посетило его в тюрьме, где гордо, но с любовью, говорило с ним, предлагая ему свою помощь в побеге. Однако, Джулиан отказался бежать:
«- Есть одна особа, ответил Джулиан (который любил не Фенеллу, а другую), которую вчера насильно разлучили со мной. Разлука с нею лишила меня земного счастья.
- Ты говоришь об Алисе Бриджнорт, - с горечью произнес голос. - Тебе не суждено увидеть ее вновь. Ты должен забыть ее - от этого зависит жизнь вас обоих.
- Я не могу купить себе жизнь такой ценой.
- Тогда умри, упрямец!
И никакие мольбы и просьбы не помогли ему продолжить беседу в эту памятную ночь».
Редкая отвага нужна, чтобы женщине ночью проникнуть так к своему любимому и вести себя при этом столь благородно и независимо.
Однако, пришло время открыть имя этой «феи» - Зара!
Еще один впечатляющий эпизод: герцог Бакингем похитил невесту Джулиана Алису Бриджнорт и запер ее в своем доме. Через два-три дня он решил нанести ей визит. Войдя в комнату, где томилась пленница, он не сразу понял, что перед ним не та, которую он ожидал тут увидеть:
« - … Сжальтесь же и откиньте это ревнивое покрывало (притворно взмолился похотливый герцог). Только жестокие божества вещают свои пророчества во мраке. Позвольте хотя бы моей руке…
- Я избавлю вас от этого недостойного труда, ваша светлость, - надменно сказала пленница, и, встав, откинула вуаль. - Посмотрите на меня, милорд герцог. И подумайте: разве эти черты произвели на вас столь глубокое впечатление?
Бакингем взглянул и был так поражен, что вскочил на ноги и словно окаменел. Перед ним стояла женщина, не похожая на Алису Бриджнорт ни ростом, ни сложением: маленькая, как ребенок, и стройная, как статуэтка, она была одета в несколько коротких жилеток из вышитого атласа, надетых одна на другую. Жилетки эти были разных цветов или, скорее, разных оттенков одного и того же цвета, во избежание яркого контраста. Они были открыты спереди, являя взору шею, прикрытую превосходными кружевами. Поверх всего была наброшена накидка из пышного меха. Из-под маленького, но величественного тюрбана, небрежно надетого, рассыпались по плечам угольно-черные локоны, которым могла бы позавидовать сама Клеопатра. Изысканность и великолепие этого восточного наряда соответствовали смуглому лицу незнакомки, которую можно было принять за уроженку Индии.
На ее лице, неправильность черт которого искупалась живостью и воодушевлением, горящие, как бриллианты, глаза и белые, как жемчуг, зубы сразу привлекли внимание Бакингема, отличного знатока женских прелестей. Одним словом, у странного и необыкновенного существа, так внезапно появившегося перед ним, было лицо, которое не может не произвести впечатления, которое невозможно забыть и которое заставляет нас на досуге придумывать сотни историй, способных представить нашему воображению эти черты во власти самых различных чувств. Каждый, вероятно, помнит такие лица: своей захватывающей оригинальностью и выразительностью они запоминаются гораздо лучше и дают воображению гораздо большую пищу, чем правильность и красота черт.
- Разбит в пух и прах! - вскричал герцог. - Но, клянусь, у этой обезьянки есть склонность к юмору. Скажи мне, прелестная принцесса, как ты осмелилась сыграть со мной такую шутку?
- Осмелилась, милорд? - спросила незнакомка. - Спрашивайте об этом других, а не меня. Я ничего не боюсь!
- Клянусь честью, верю. Ибо чело твое смугло от природы. Но скажи мне кто ты? И как тебя зовут?
- Кто я, это вы уже знаете: я - волшебница из Мавритании. Имя мое - Зара.
- Значит, ты не боишься, прелестная Зара, ни моего гнева, ни моей любви?
- Нет. Гнев, обращенный на такое беспомощное существо, для вас унизителен. А любовь.. о, Господи!
- Почему же моя любовь заслуживает такого презрительного тона? - спросил герцог, невольно уязвленный ее словами. - Не думаешь ли ты, что Бакингем не может любить и быть любимым?
- Он мог бы считать себя любимым, но кем? Ничтожными женщинами, которым можно вскружить голову пошлыми тирадами из глупой комедии, атласными туфлями красными каблуками? И для которых неотразим блеск золота и бриллиантов?
- Вы забыли голову и сердце, - спокойно продолжала Зара, - Не краснейте, милорд, и не смотрите такими глазами, как будто хотите наброситься на меня. Я не отрицаю, что природа наградила вас головой и сердцем. Однако, легкомыслие вскружило вам голову, а эгоизм испортил сердце. Человек тогда достоин называться человеком, когда его мыли и поступки направлены на благо других, когда он избрал себе высокую цель, основанную на справедливых принципах, и не отказывается от этой цели, пока небо и земля дают ему средства к ее осуществлению. Он не будет думать о побочной выгоде и не пойдет окольными путями во имя достижения благородной цели. Ради такого человека может трепетать сердце женщины, пока он жив, а с его смертью разобьется и оно.
Она говорила с таким жаром, что в глазах ее заблистали слезы, а щеки запылали от бурного потока чувств.
- Ты говоришь так, - сказал герцог, - будто собственное твое сердце может воздать полной мерой достоинствам, которые ты с таким жаром описываешь.
- Конечно, - ответила Зара, положа руку на грудь, - это сердце оправдает слова мои и в этом мире, и за гробом. А ваши богатства, титулы, ваша репутация кавалера - все это слишком ничтожная награда за искреннюю привязанность. Я не продаю своей склонности, милорд, и мне не нужны ваши деньги.
- Смело сказано, - ответил герцог, - но крепость именно тогда хвастает своей неприступностью, когда гарнизон ее колеблется. Поэтому я иду на приступ.
До сих пор их разделял большой длинный стол, который стоял в нише окна. Этот стол представлял собой своего рода барьер, отделявший Зару от дерзкого кавалера. Герцог бросился к столу, намереваясь его отодвинуть, но в то же мгновение незнакомка, зорко следившая за его движениями, выпрыгнула в полуотворенное окно.
Бакингем вскрикнул от испуга и удивления, не сомневаясь, что она упала с высоты в четырнадцать футов. Но, кинувшись к окну, он увидел, что Зара ловко и благополучно достигла земли. И хотя этот прыжок Зары казался геройским подвигом, на самом деле выступы украшений стен представляли достаточную опору подвижному и легкому созданию, даже при таком стремительном спуске»
Мне представляется, что только бесстрашная, гордая и невероятно сильная духом ученица Братства, свое время между земными воплощениями предпочитающая (и имеющая на то право) проводить в Докиуде, способна на такое поведение в земной жизни.
Но рассказ о Заре-Фенелле еще не закончен:
«В соседней комнате он нашел ту, кого искал - особу, которая посетила гарем герцога Бакингема и, освободив Алису из плена, сама заняла ее место. Она была теперь гораздо проще одета, чем в тот день, когда дразнила герцога, но костюм е по-прежнему был в восточном стиле, который так подходил к ее смуглому лицу и жгучему взору. Когда вошел Кристиан (как выяснилось позже, это был ее подлый и коварный отец, который в детстве продал ее в рабство к бродячему жонглеру, а в юности, выкупив обратно, заставил играть роль глухонемой, чтобы она беспрепятственно шпионила за его врагами), она сидела, закрыв лицо платком. Но быстро отняла его, и, бросив на вошедшего взгляд, полный презрения и негодования, спросила, зачем он явился туда, где его не ждали и не желают видеть?
- Весьма уместный для невольницы вопрос к своему господину, - усмехнулся Кристиан.
- Скажи лучше - уместный вопрос, даже - самый уместный, из тех, что может хозяйка задать своему рабу. Разве ты не знаешь, что с того часа, когда ты обнаружил передо мной свою невыразимую подлость, я стала хозяйкой твоей судьбы? Когда ты казался мне лишь демоном мщения, ты внушал мне ужас - и с большим успехом! Но с минуты, когда ты показал себя бесчестным злодеем, бессовестным и гнусным плутом, подлым пресмыкающимся негодяем - ты способен возбудить во мне только чувство презрения.
- Красноречиво и выразительно сказано, - заметил Кристиан.
- Да, я умею говорить - умею и быть немою, - ответила Зара. - И никто не знает этого лучше, чем ты.
- Ты избалованное дитя, Зара, и пользуешься моей снисходительностью к твоим капризам, - ответил Кристиан. - Разум твой помутился в Англии, и все от любви к человеку, который думает о тебе не больше, чем об уличных бродягах, среди которых он тебя бросил, чтобы вступиться за ту, которую любит.
- Все равно, - возразила Зара, тщетно стараясь скрыть свое отчаяние, - Пусть он предпочитает мне другую. Никто в мире не любит, не может любить его так, как я!
- Мне жаль тебя, Зара, - сказал Кристиан.
- Я заслуживаю сожаления, - ответила она, - но твою жалость отвергаю с презрением. Кому, как не тебе, я обязана всеми своими несчастьями? Ты воспитал во мне жажду мести, прежде чем я узнала, что такое добро и зло. Чтобы заслужить твое одобрение и удовлетворить то тщеславие, которое ты во мне возбудил, я в течение многих лет подвергала себя такому испытанию, на какое не решилась бы ни одна из тысячи женщин.
- Из тысячи? - переспросил Кристиан, - Нет, из сотни тысяч, из миллиона! Нет в мире другого существа, принадлежащего к слабой половине рода человеческого, которое было бы способно не только на такую самоотверженность, но и на во сто крат меньшую. Задумайся хоть на минуту, безрассудная девочка! Безрассудная - но только в одном отношении, во всех других нет женщины совершеннее тебя!»
Вот так.
Интересные параллели, не правда ли?
А главное, повторяю - это глубокая духовная Культура, которой учит Вальтер Скотт в своих книгах. Истинно, можно сказать, что его романы - это комментарии к Учению Жизни, гениально им сделанные в литературно-художественной форме.
Поэтому в заключение хочется сказать: «Хотите обрести мудрость, а заодно и лучше понять Учение Жизни? - Читайте Вальтера Скотта!»
