Как-то очень быстро мы в 90-е годы предали идеалы справедливости. Пусть в СССР они хотя и провозглашались, но им далеко не всегда следовали, но это были очень хорошие идеалы. Мы как-то легко и быстро во всем хорошем разуверились и начали явно или подспудно оправдывать всякую человеконенавистническую гадость. Мы как-то быстро окунулись в пучину тупого и довольно жестокого индивидуализма. Ничто в нас не восстало против жестокого социального и экономического дарвинизма, царившего у нас в 90-е. Я даже не помню ту черту, которую мы явно и торжественно пересекли. И была ли она? Всё случилось быстро, незаметно, как будто так было всегда. Но так не было всегда. Точнее почти всегда было не так. И вдруг в одночасье стало так.
То бесчеловечное и жестокое, которое сотворили с нами в 90-е годы, осуществилось столь успешно, успешно прежде всего в городах, потому что мы были к этому готовы. Все волны индустриализации (и довоенная, и послевоенные) настолько разогнали дурную и ставшую уже самоценной и самовоспроизводящейся урбанизацию, что некий человечек, объект, новоиспеченный горожанин, оторвавшийся от земли, оборвавший кучу социальных связей, был хорошим полуфабрикатом для такого рода социнженерных экспериментов.
Это странно, но сегодня мало кто обращает внимание на то, что в делах демографических капиталистический первый и социалистический второй миры были очень похожими. Уже в 70-е годы и там, и там начала серьезно тормозить рождаемость. Уже вышел на подмостки истории самореализующийся горожанин-одиночка, который стал лёгок в суждениях и весьма увлечен в потреблении.
Не нужно идеализировать в этом смысле поздний СССР. Там уже зрели ростки того, что сокрушит великую Красную империю.
Мне даже кажется, что в 70-е годы на смену послевоенным прозрачности и поэтичности, романтизму и энтузиазму пришло то, что в советском искусстве я называю «позднесоветским маньеризмом». Пришла более ломкая, более сытая, более настроенная на самокопание и самоудовлетворение когорта новых людей. Эти люди уже были с эдакой трещиной. Им уже чего-то не хватало. Как ни странно, именно эти люди, которые столь понимали и чувствовали лицемерие позднесоветской власти и пропаганды, пали жертвами иллюзий. Причем их подверженность иллюзиям оказалась больше, чем у их предшественников, которые тоже мечтали, но были и способны воплотить свои иллюзии. А эти уже не могли. Да и мечты и иллюзии у них были скуднее и мельше. И очень скоро стало ясно, чего они стоят. 90-е годы расставили все по местам. Можно говорить, что 90-е годы для многих стали воздаянием. К великому сожалению, справедливым.
