В последние 15-20 лет одним из инструментов глобального и макрорегионального регулирования становятся стратегические и прикладные программы, являющиеся логичным развитием концепции устойчивого развития. Главным образом их развёртывание происходит через институты ООН, Всемирного Банка, МВФ и других международных структур. Далее они опускаются на уровень крупнейших стран и экономико-политических союзов.
В энергетической сфере это транслируется посредством трёх сценариев Международного Энергетического Агентства, из которых приоритетным считается сценарий углеродной нейтральности. Именно на нём базируется Парижское Соглашение по климату 2015 года. Цель соглашения – удержание роста средней температуры в мире ниже 2°C, а в дальнейшем ограничить эту величину 1,5°C.
В агропромышленном секторе Продовольственная и сельскохозяйственная организация ООН (FAO) продвигает 5 ключевых принципов устойчивого развития пищевой промышленности и сельского хозяйства, а также «20-ти рекомендациям по действиям», вытекающих из концепции устойчивого развития продовольственного сектора и сельского хозяйства ФАО.
Свои соответствующие программы имеют ВОЗ, Всемирный банк, МВФ и иные международные структуры. В корпоративно и финансовом секторах данная парадигма транслируется посредством политики ESG.
Фактически рекомендации по прямому или косвенному нормированию производства и потребления, выбросам и корпоративным политикам становятся стратегической заменой исчерпывающих свой потенциал традиционных методов регулирования экономики, прежде всего денежно-кредитной и фискальной политики.
Вступление в должность вновь избранного президента в США Дональда Трампа ознаменовало серьёзную атаку на эти институциональные глобальные механизмы. Единовременно США приостановили своё участие и членство в Парижском соглашении и ВОЗ, а также ввели чрезвычайное положение в энергетике для увеличения добычи нефти и газа. Оно предусматривает такие меры как отмена меморандума, запрещающего бурение нефтяных скважин в Арктике с планами интенсивного наращивания добычи везде и ограничивающего экспорт нефти и нефтепродуктов, отмена «зеленых» инициатив, включая льготы для электромобилей и программы по возобновляемой энергетике. Также прекращаются действия государственных льгот по выбросам, направленные на ограничение продаж автомобилей с бензиновым двигателем; пересматривается политика субсидий, стимулирующий рост продаж электромобилей.
В этой ситуации возникает резонный вопрос – насколько подобные действия повлияют на глобальное развитие программ устойчивого развития, включая аспект следования им других ведущих стран и макрорегионов.
Ясно, что для стран БРИКС, лидеров в области ТЭК и добычи полезных ископаемых, таких как Россия, ЮАР и Бразилия, подобный разворот американской экономической политики может быть довольно выгодной, прежде всего с точки зрения увеличения спроса на минеральную продукцию и стимулирования инвестиций в эти сектора. С другой стороны, можно ожидать резкие ценовые колебания, включая существенные коррекции, на глобальных сырьевых рынках, что не может не волновать страны-экспортёры. В-третьих, для Китая и Индии сбалансированный рост, являющийся одним из постулатов ESG, служит условием социально-демографической стабильности. Однако для того же Китая отрицательная динамика численности населения в последние 2-3 года также является серьёзным вызовом, который можно преодолеть только посредством значительной интенсификации экономической активности посредством новых мотивационных стимулов.
